— Кто держит фотоаппарат? — Мама… она смотрит, как играют дети… — Мама одна с Йенни на площадке? — Нет. — Кто еще там есть? — Мужчина. — Где? — В домике… он выглядывает в окно. Руки у Эрика покрылись гусиной кожей: он понял, что Мартин видит в свете фотовспышки собственное отражение. — Как его зовут? — Мы называем себя Цезарь, — спокойно произнес Мартин. Сердце забилось гулко, быстро. Ничего подобного Эрик за все годы работы с гипнозом не видел. — Значит, вас зовут Цезарь. А кто тогда Мартин? — Отражение, — пробормотал Мартин. Диссоциативное расстройство идентичности включено в «Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам», самый популярный справочник в мире психиатрии. Многие, однако, ставят правомерность диагноза под сомнение. Эрик вообще не верил в существование множественных личностей, но сейчас не собирался ставить под вопрос Цезаря как отдельную личность. — Расскажите о себе, Цезарь, — попросил Эрик. — Мой отец был патриархом… Он владел бюро перевозок и зверофермой, где разводили норок. Там я и вырос. Господь наградил его норковым мехом, сделал его состоятельным… Мой отец был избранным, ему были обещаны двенадцать сыновей. — Двенадцать? — После меня мама больше не могла иметь детей… — Но ведь у вас были два брата? — Да… однажды вечером отец привел домой какую-то женщину, он нашел ее у дороги и объяснил мне, что она родит ему еще сыновей. Первое время Зелфа ужасно кричала в подвале, но когда родился мой сводный брат Иоахим, ей разрешили жить в доме… а когда появился маленький Мартин, она потребовала, чтобы мама уступила ей свое место в спальне. Мартин открыл рот, словно ему стало трудно дышать. Живот напрягся. — Слушайте только мой голос… вы дышите медленно, ваше тело полностью расслабилось. — Эрик положил руку Мартину на плечо. — Расскажите, что произошло с вашей мамой. — На маму пал гнев отца… ей пришлось одиннадцать часов простоять во дворе, как распятый Христос… а потом ее отправили в подвал. — Вы жили с ней там, в подвале? — Я первенец, — еле слышно проговорил Мартин-Цезарь. — Но однажды ночью мама прокралась в дом и разбудила меня, чтобы… Губы Мартина продолжали шевелиться, беззвучно произносить слова и фразы. Он сжал и разжал руки, подбородок задрожал. — Мне не слышно. — Все умерли, — прошептал Мартин. — Вернитесь в ту ночь, когда мама вас разбудила. — Она велела мне идти с ней. Завести грузовик и ждать ее. — Сколько вам было лет? — Семь с половиной… я уже начал учиться водить машину, ездил по двору… Чтобы дотянуться до педалей, приходилось стоять. Мама сказала, что это такая игра, что я играю, а она смотрит на меня… я увидел, как мама подтаскивает лестницу к дому, машет мне, взбирается по лестнице, в руках у нее шланг, который она воткнула в выхлопную трубу. Шланг она вставила в приоткрытое вентиляционное окошко спальни. — Кто был в спальне? — У Эрика взмокла спина. — Все… папа, Зелфа и мои братья, — с вялой улыбкой ответил Мартин. — Мама усадила меня на первом этаже перед телевизором и включила мне передачу, а сама стала вытаскивать тела… и когда закончила, объяснила мне, что все в порядке. — В каком смысле? — Двенадцать сыновей суждено было иметь не моему отцу, а мне… Я смотрел на свое лицо, а оно отражалось в телевизоре поверх человека в цилиндре, и видел, что я доволен. Раньше Эрик не сомневался, что Мартин изобрел Цезаря в попытке переложить убийство и чувство вины на кого-то еще, но теперь он понял, что Мартин заключен в Цезаре. — Вам было семь с половиной лет. Что вы подумали, когда мама сказала вам, что у вас родятся двенадцать сыновей? — Мама показала мне картинку, череп норки, и сказала, что это мой знак. Что здесь изображен я в конфирмационном одеянии… широкие рукава, островерхая шапочка. — Не вполне понимаю. — На картинке был я, — прошептал Мартин. — Бог сотворил рай для своих сыновей… и они играют, а мамы смотрят на них. Стараясь удерживать Мартина в состоянии глубокого гипноза, Эрик осторожно вел его сквозь прошлое. Цезарь рассказывал о строгом христианском воспитании, о том, как он работал и учился на ферме. Иные эпизоды было невыносимо слушать — например, когда он описывал доставку корма, куда входили рыба и отходы со скотобойни. — Когда старый водитель перестал работать у нас, его место заняла молодая женщина, Мария. Когда она приходила, я всегда держался на расстоянии от нее, но мама заметила, какие взгляды я на нее бросаю… Однажды мама зазвала Марию выпить кофе с печеньем. Мария уснула на диване, мама раздела ее и сказала мне, что Мария подарит мне много сыновей… Мы заперли ее в подвале, и я ложился на нее каждую ночь, если только у нее не было крови… к следующему лету у нее вырос животик, и ей позволили жить в доме. Улыбка исчезла, из вялого рта на подбородок потекла слюна. Равнодушно, невнятно выговаривая слова, Цезарь-Мартин рассказывал, что произошло потом. Иногда Эрик не мог разобрать, что он говорит, но изо всех сил пытался найти в его словах связь. Разумеется, Мария умоляла отпустить ее ради ребенка. Поняв, что никто ее не отпустит, она повесилась в спальне. Цезарь испытал потрясение и потерял всякую опору в жизни. — Я был травой, которую вырвали с корнем и бросили в реку, — бормотал он. Насколько Эрик понял, Цезарь покинул ферму и в состоянии диссоциативной фуги бродил по дорогам, пока не добрался до дома Густава Шееле. Пациент ничего не мог вспомнить, пока врач не заговорил с личностью, которая жила у него внутри и которую он не знал. Личность звали Мартин, совсем как младшего брата пациента. Мартин не знал ничего, что было до Сетера. — Я был вынужден делить с ним тело, — протяжно произнес загипнотизированный. — Иногда… иногда меня словно против воли то подключают, то отключают. — Вы именно так это ощущаете? — Поле зрения сужается, и… Пациент что-то бессвязно забормотал о зеркалах, направленных друг в друга, о бесконечной извилистой червоточине, которая складывается, как баянные мехи. Потом пациент замолчал и долго не отвечал на вопросы. Эрик уже приготовился вывести его из гипнотического транса, когда пациент заговорил о том, чем он занимался, пока Мартин искал жилье в Стокгольме. Цезарь вернулся к матери, на ферму, начал вместе с ней разъезжать на грузовике по дорогам и похищать молодых женщин. Он описывал, как они выглядели, как именно он сношался с каждой из них и как они погибали. На взгляд Эрика, Мартин, сам того не зная, вел двойную жизнь. Он много ездил по командировкам и, видимо, при каждой возможности возвращался к матери. С годами Цезарь начал следить за девушками через соцсети. Он подробно изучал их жизнь, подкрадывался как можно ближе, фотографировал их. Его рассказ выходил не вполне ясным, но, похоже, потом мать стала похищать девушек в одиночку. Она привозила их на ферму и перед изнасилованием накачивала наркотиками. — И Мартин не знал, чем вы занимаетесь? — Нет. Он слепец… он ничего не понял, даже когда я забрал Алису. — Алису? — Мартин не мог мне помешать… когда фура уехала, он направился к еловым лапам, которые указывали, где полынья, и ногой проломил тонкий лед, чтобы умереть. …Эрик посмотрел в потолок и с отчаянием подумал о Памеле. Памела считала, что Алиса в тот день утонула. Он хотел выдернуть стилет из плеча, но не сумел. Пальцы онемели, правая рука не двигалась. Дыхание участилось, и Эрик понял: еще немного, и он истечет кровью. Эрик пытался заставить пациента говорить дальше, но заметил, что тот уже выходит из гипноза. — Цезарь, вы чувствуете глубокое, глубокое расслабление… Слушайте мой голос. Если вы услышите любой другой звук, просто сосредоточьтесь на моих словах еще больше… Я вскоре вернусь к Мартину. Когда я досчитаю до нуля, со мной снова будет говорить Мартин… Но сначала я хочу, чтобы вы рассказали мне, где вы держите девушек. — Какая разница. Они все равно умрут… ничего не останется, ни камня на камне, ни… Лицо у него напряглось, глаза открылись и уставились в никуда. Губы шевелились, словно он подыскивал слова. — Вы погружаетесь глубже, тело расслабляется еще больше, дыхание спокойно. Ничто из того, о чем мы сейчас говорили, не представляет для вас опасности и не пугает вас. Когда вы расскажете, где сейчас эти девушки, все будет хорошо… Мартин, все еще в гипнотическом трансе, встал с кушетки, держась за ухо, перевернул торшер, взял бронзовую пепельницу и ударил Эрика по голове.