Мартин вышел в прихожую, включил свет и снял с крючка поводок. Он сегодня весь день странно вздрагивает. Как будто внутри у него кто-то ворочается. Может, он заболевает. Или просто устал. Вчера Бродяге понадобилось выйти посреди ночи. Когда они вернулись, Мартин дрожал всем телом, пришлось принять тридцать миллилитров валиума. Сейчас Мартин не помнил, что произошло, но мальчики пришли в ярость и заставили его остаток ночи просидеть на полу. Раньше такого не было. Мартин звякнул поводком и вошел в гостиную. Бродяга его не услышал — спал себе в кресле, как всегда. Мартин опустился на колени, осторожно разбудил его и прошептал: — Ну что, пошли? Пес поднялся, зевнул, встряхнулся и последовал за Мартином в прихожую. На самом деле пса звали Бро, но он постарел, сделался вялым, и они прозвали его Бродягой. У черного лабрадора так болели суставы, что он больше не мог подниматься по лестницам. Пес почти все время дремал, не особенно приятно пахнул, стал глуховат и подслеповат, но все еще любил долгие прогулки. В ванной Памела примерила серьги и снова сняла их. Вернулась в спальню и поставила шкатулку на ночной столик. Уселась в кровати, выпила водки, открыла книжку, закрыла и позвонила Деннису. — С днем рождения, — сказал Деннис. — Ты что, спал? — спросила она и отпила водки. — Да нет, работаю сижу. Мне завтра в Йёнчёпинг. — Спасибо за подарок, — сказала Памела. — Невероятно красивые! Но это все-таки перебор, сам понимаешь. Да? — Ну, когда я их увидел, то подумал — может, ты станешь их носить. Потому что они похожи на слезы. — Я их уже примерила. Потрясающие. — Памела отпила еще водки и поставила рюмку на столик. — Как Мартин? — Неплохо. С собакой гуляет, ему это на пользу. — А ты-то как? Сама? — Я справлюсь. — Ты всегда так говоришь. — Потому что это правда. Я сильная, я всегда со всем справлялась. — Но не обязательно же… — Хватит. Она услышала, как Деннис устало вздохнул, выключил компьютер и отставил его в сторону. — Ты не меняешься. — Извини… Деннис всегда говорил «ты не меняешься». Чаще — с восхищением, но иногда эти слова звучали как критика. Памеле вспомнился день, когда Алисе исполнилось шестнадцать. Вечером Мартин приготовил пасту с креветками и пармезаном, и Деннис со своей девушкой остались ужинать. Деннис подарил Алисе бусы, купленные на базаре в Дамаске, и сказал, что она — вылитая мама, когда Деннис познакомился с ней в гимназии. — Она была такая классная! Девчонки красивее я еще не видел. — Но потом было много макарон и кесарево сечение. — Памела похлопала себя по животу. — Ты не изменилась. — Ладно, ладно, — рассмеялась она. Памеле вспомнилось, как они говорили о детях, как она рассказывала, что не боится ничего, кроме новой беременности. Шестнадцать лет назад роды чуть не закончились смертью и для нее, и для Алисы. В последовавшей за этими словами короткой тишине все взгляды обратились на Мартина. Памела помнила: Мартин никогда не скрывал, что Алиса — единственный ребенок, о котором он мечтал. — Ты что-то замолчала, — сказал Деннис. — Извини. Я вспомнила день, когда Алисе исполнилось шестнадцать, — ответила Памела. 17 Поздним вечером в среду в Эстермальме было тихо и пусто, хотя тепло еще разливалось в воздухе. Мартин с Бродягой шли по широкой аллее между двумя проезжими полосами Карлавеген. Слышно было только, как хрустят камешки под ногами. Между старинными фонарями густела темнота. Мартин с псом гуляли уже полтора часа: Мартин разрешал Бродяге обнюхать все, чего душа пожелает, и не торопясь задрать лапу на все важные для пса объекты. Мальчики обычно не удосуживались следить за ним, когда он выгуливал собаку. Они предпочитали дождаться Мартина дома, потому что знали: он вернется. Обычно они прятались в гардеробной — так они могли подсматривать через щели в реечных дверях. Под потолком, далеко за одеждой, располагалось старое вентиляционное отверстие. Маленький жестяной люк, положение которого можно было регулировать шнуром. Наверное, именно этим путем мальчики и проникали в дом. Когда Мартин в последний раз перед больницей был в командировке — следовало проконтролировать качество работ, — они изрезали ему лицо. Связали в гостиничном номере скрученными полотенцами, растоптали бритвенный станок и достали лезвие. Когда им наскучило резать его, Мартин поехал в травмпункт, где ему наложили одиннадцать швов. Памеле он сказал, что споткнулся и упал. — Ну что, домой? — спросил Мартин. Возле гимназии «Эстра Реаль» они повернули и двинулись в обратном направлении. Висячий фонарь раскачивался на ветру. Белый свет пронизывал листву и подвижными трещинами ложился на тротуар. Мартин вдруг как наяву увидел серебристо-серое озеро. Солнце лежит на верхушках елей, гулко потрескивает лед. У Алисы раскраснелись щеки, она говорит, что места красивее она в жизни не видела. Вдали взвизгнули тормоза — покрышки проскрипели по асфальту. Мартин обернулся вправо, увидел такси. Машина стояла всего в метре от него. Водитель жал на кнопку в центре руля и, похоже, ругался. Раздался протяжный гудок, и Мартин сообразил, что стоит посреди Сибиллегатан. Он пошел дальше; такси, взвизгнув покрышками, сорвалось с места. Иногда в голове у Мартина всплывали воспоминания об Алисе. И эти воспоминания причиняли ему ужасную боль. Мартину не хотелось вспоминать, не хотелось говорить о произошедшем, хотя он знал, что Памела нуждается в его словах. Домой Мартин вернулся в час ночи. Запер дверь, накинул цепочку, вытер Бродяге лапы, покормил его на кухне. Мартин постоял на коленях, обнимая старого пса, проследил, чтобы тот наелся и напился, после чего отвел собаку в гостиную, на кресло. Когда Бродяга уснул, Мартин пошел в ванную. Почистил зубы, умылся. Сейчас он ляжет рядом с Памелой. Прошепчет, что скучает по ней. И сожалеет, что разочаровал ее в день рождения. Мартин осторожно вошел в темную спальню. Памела выключила лампочку, под которой читала. Книга и очки лежали на прикроватном столике. Лицо бледное, дышит со свистом.