Когда инспекция завершилась, девушки произнесли предобеденную молитву и получили бобы с вяленой лосятиной и по куску хлеба. Сегодня первыми во двор, погулять, выпустили Мию и Ким. Девушки были связаны в пару, грубые пластиковые ремни впились в кожу. Они уже отвыкли ходить, но старались успеть подвигаться как можно больше, пока их не загнали обратно в клетку. В белой ванне, поставленной посреди двора, лежала девушка. Долгое купание, видимо, успокаивало ее. Поначалу девушка кричала ночи напролет, но после двухнедельной ванны затихла. — Раз Йенни сумела добраться до Стокгольма, значит, сбежать все-таки можно, — заметила Мия. — Даже не заикайся о побеге, — прошептала Ким. — А я не собираюсь сидеть тут и ждать, когда меня изнасилуют. Они шагали по сухой земле, поднимая пыль. Чтобы пластиковые ленты не так врезались в кожу, девушки взялись за руки. — Кто-нибудь вообще видел эти пресловутые западни в лесу? — спросила Мия. — Ты еще ничего не понимаешь. Они прошли мимо девушки, сидевшей в ванне. Та вяло взглянула на них. Кожа под водой стала ноздреватой и на ногах и коленях отслоилась. — У тебя не так, как у меня… Ты знаешь, что твои родители будут искать тебя и дальше, — сказала Мия. — А меня даже искать некому… 55 Санитар отвел Мартина к комнате дневного пребывания, и Мартин зашел в «телефонную будку» — тесную каморку, единственное окно которой выходило в коридор. Мартин закрыл дверь, сел и взял трубку. — Привет. — Как ты? — спросила Памела. — Нормально, — ответил Мартин и немного понизил голос. — А ты как? — Устала немного. Лежу в кровати, пью чай. В трубке глухо зашуршало — Памела что-то подвинула. — Проектные чертежи, — сказал Мартин. — Ты услышал, как шуршит? Ты когда-то лежал рядом, рассматривал чертежи, а я объясняла, как себе все представляю. Мне так этого не хватает. Мартин открыл дверь и выглянул в коридор. Никого. Мартин снова сел и зашептал: — Примуса нашли? — Похоже, нет еще. — Почему я не помню, как подслушал его слова? Просто не понимаю… Мартин опустил глаза на поцарапанный стол с огрызком карандаша и листком смятой бумаги. — В понедельник похороны Йенни Линд, будет поминальная служба, — сказала Памела. — Я собираюсь на панихиду. — Как-то странно. — Может быть. Но мне очень хочется кое о чем спросить у ее матери. — Насчет Мии? — Я просто задам несколько вопросов напрямую, захотят ответить — ответят. Но я буду презирать себя, если не сделаю все, что в моих силах. Поедешь со мной? Мне кажется, твое присутствие бы помогло. — Как? — Если тебе это слишком тяжело — не езди. Но должно же у них проснуться чувство вины, когда они тебя увидят. Мартин рассмеялся. — Могу нос заклеить пластырем, чтобы меня стало еще жальче. — Как хорошо, когда ты смеешься… Мартин бросил взгляд на коридор. Мальчики наверняка накажут его, заявят, что он смеялся над тем, что у них нет могил. — Если хочешь, я поеду с тобой. — Думаешь, врач одобрит? — Как будто я здесь на принудительном лечении… — Я в том смысле, что надо ему объяснить, что ты собираешься на похороны. Не хочется же, чтобы тебе стало хуже. — Я выдержу. Мне бы выбраться отсюда, — сказал Мартин. — Деннис нас отвезет. — Славный, славный Деннис. 56 Следом за надзирателем с раздаточной тележкой Йона подошел к камере номер 8404, взял с тележки поднос и вошел. Дверь за ним закрылась, лязгнул замок. Поставив поднос на стол, Йона включил диктофон, перечислил тех, кто находится в помещении, и назвал точное время и дату. Сестра Примуса Ульрика Бенгтсон сидела на нарах, одетая в просторную хлопчатобумажную робу, выданную в изоляторе. Одна рука висела на перевязи, украшения сняты полностью. Неприбранные волосы зачесаны назад, длинное лицо без косметики. Ульрика прожила в браке с Николичем тридцать пять лет, детей у них не было. Женщина взглянула на Йону; ей все не удавалось сомкнуть губы своего странно зубастого рта. Серая рубашка Йоны натянулась на груди и мускулистых плечах. Пиджак он оставил в машине, а рукава рубашки закатал по локоть. От прохладного воздуха руки покрылись гусиной кожей. На предплечьях и запястьях у Йоны виднелись бледные шрамы, оставленные парашютными стропами и ножами. — Надеюсь, у вас есть кому кормить птиц, — начал он. — Птицы — дело Стефана… я вообще не понимаю, как можно любить птиц. По мне, они просто гадкие мелкие динозавры… но он по образованию орнитолог, вы бы слышали, как он разливается — «само совершенство», «представляешь, они могут летать!», «когда они дышат, у них скелет наполняется воздухом», и так далее, и тому подобное. — А у вас — тату-салон. — Да. — Хорошо дела идут? Ульрика пожала плечами. — Во всяком случае, одна клиентка у вас есть. — Вы про Лену? Она не совсем клиентка. Она Стефанова подружка и хотела сделать ему сюрприз этой татуировкой. — Подружка вашего мужа?