Бабушка просунула палку сквозь прутья и острием ткнула Ким в плечо. — Ай… Ким потерла плечо, запачкав пальцы кровью. — Ну вылезай, — проговорила бабушка, вынимая острие из палки. Ким выползла из клетки и, нетвердо ступая, пошла к матрасу. Она пыталась подавить плач, и звук был, будто она икает. Дверь барака со скрипом затворилась, и снова сгустилась темнота. — Ложись. Мия едва дышала; в полутьме она неотрывно смотрела, как сильно ослабевшая Ким, держась рукой за прутья, опускается на матрасе на колени, ложится на бок рядом с Ралукой и расслабленно затихает. Бабушка, раздраженно вздыхая, стянула с той и другой юбку, шорты и белье и уложила девушек ровно, после чего поднялась и вышла. Дверь распахнулась, и на лежащих рядом девушек упал свет. Голое тело ниже пояса у обеих было грязным и истощенным. Залаяла собака, во дворе послышались шаги, что-то с грохотом бросили в тачку. Мужской голос зло прокричал бабушке: — Чем я провинился? Я даю им всё, я не уклоняюсь от своего долга… — Дело не в тебе, — заговорила бабушка, — дело в… — Если так пойдет и дальше, я их всех перережу, — оборвал ее Цезарь. Его шаги приближались, бабушка хромала следом. — Они здесь только для тебя и только тебе принадлежат, честное слово. Они благодарны тебе и полны гордости… Дверь рывком отворили. Цезарь бросил мачете на пол и подошел к матрасу, на котором лежали усыпленные девушки. — Если бы вы знали, как вы прекрасны, — хрипло проговорил он. Дверные петли взвизгнули, и Цезарь повернул голову. В свете, проникшем со двора, Мия мельком увидела вздернутый подбородок и бледные губы. Цезарь снова отвернулся, и на темном лице блеснули очки. Мия тихонько отползла в сторону, чтобы свет не попал на нее, когда дверь откроется в следующий раз, и сжалась. Заточка еще недостаточно острая, она не поможет. Цезарь опустился за колени и сбросил Ким с матраса, не глядя на нее. Дверь приоткрылась, свет пролился на бетонный пол. Цезарь раздвинул Ралуке ноги. Увидев липкую от крови промежность, он оттолкнул девушку и выпрямился. — Ладно, понимаю. Но пострадаю не только я. — Он говорил, часто дыша. — Я смогу нести свой крест, смогу омыться, очиститься… Цезарь плюнул на Ралуку и утерся тыльной стороной ладони. — Я знаю, вы считаете себя умными, думаете, что можете лишить меня душевного равновесия. Но у вас ничего не выйдет, на этот раз — не выйдет. Мия не решалась сказать, что у Ралуки сегодня болит живот, но что никто не знал, что у нее начались месячные. — Как бы мне хотелось, чтобы мы снова жили в доме все вместе, — мрачно проговорил Цезарь. Мия успела увидеть, что он поднимает с пола мачете, и дверь захлопнулась. Стало трудно понять, что происходит. — Но если я вас прощу, вы решите, что законы можно не уважать. Снова протянулся луч света. Мия увидела, что Цезарь схватил Ралуку за волосы и задрал ей голову. — Вам хочется именно этого. — И он приставил лезвие ей к горлу. — Кто-нибудь желает занять место Ралуки? Капли брызнули на край цинкового ведра с таким звуком, словно пошел частый дождь. Из глубокого разреза полилась кровь. Чтобы не закричать, Мия зажала себе рот; она крепко зажмурилась, сердце стучало, как бешеное. Ралука пребывала в наркотическом сне, а Цезарь перерезал ей горло за то, что у нее месячные. Мия не верила собственным глазам. Мачете со звоном упало на пол. Пульс грохотал в ушах. Когда Мия снова открыла глаза, Цезарь лежал на Ким. Матрас пропитался кровью Ралуки и с одной стороны потемнел. Ким не сознавала, что ее насилуют, но знала, что это должно произойти. Когда она очнется, в промежности будет больно. 68 О том, что произошло после прыжка в воду, у Йоны остались только обрывочные воспоминания. Когда служащие группы особого назначения втащили их с Примусом в резиновую лодку, он был почти без сознания — как будто балансировал на краю бездны. Йону быстро перевезли к другому берегу бухты, к теплоэлектростанции, где уже садился вертолет скорой помощи. В Каролинской больнице ждала команда хирургов и анестезиологов. Жизненно важные органы не пострадали, но жизни Йоны угрожало сильное кровотечение, у него была четвертая — самая опасная — стадия гипогликемического шока. За время операции ткани насытили кислородом, поврежденные сосуды лигировали, из брюшной полости откачали жидкость, произвели массивное переливание крови, ввели кристаллоиды и фактор-препараты. На следующий же день Йона встал и прошелся по коридору, но всего через полчаса ему пришлось вернуться в кровать. Накануне вечером позвонила из Рио-де-Жанейро Валерия. Ночью у ее сына родилась дочь. Йона ни о чем не упомянул, но Валерия поняла, что он ранен, и спросила, не нужно ли ей прилететь. — Нет, но если тебе нужна помощь с малышом, я могу прилететь в Бразилию. Йона как раз успел пообедать, когда в дверь постучали. На ногах у Марго и Вернера синели целлофановые бахилы. — Цветы в отделение приносить не разрешают, — пожаловался Вернер. — Лаура и Эдгар уволились. А у тебя такой вид, как будто ты получил от меня нагоняй, — сказала Марго. — Но мы нашли Примуса. — Йона поднял на нее глаза. — Молодцы. — И я привел его с собой. — Невероятно, — пробормотал Вернер. — Так что я говорил, Марго? — Йона так и не спускал взгляд с начальницы. — В смысле? — Ты не верила, что… — Верила, верила. Я же сама дала добро… — Марго, — спокойно перебил Вернер. — Ну что вы от меня хотите? — улыбнулась Марго. — Кто был прав? — спросил Йона. — Ты, — признала Марго и тяжело села на стул для посетителей. Пришедшая из Европы жара задержалась в Швеции надолго. По всей стране было запрещено разводить костры; уровень воды опасно понизился. Говорили о температурном рекорде и экстремальных погодных условиях, но шведы все равно радовались жаркому лету. Йона, опираясь на Нолена, вышел из больницы.