— Что он сказал? — Что ему нужна помощь… и слегка напомнил, что Бог видит меня… и что он вживил камеру мне в мозг. — Помощь какого рода ему понадобилась? — Я не могу ответить на этот вопрос, если отвечу, мне не поздоровится… Могу только сказать, что я немножко пофоткал для него. — Что именно вы фотографировали? — Я дал обет хранить молчание. — Девушку из Евле? Мию Андерсон? — Пустые домыслы, — проговорил Примус, воздев палец. — Когда он начал звонить вам? — Этим летом. — Когда был последний по времени звонок? — Позавчера. — Чего он хотел? — Здесь я ссылаюсь на Статью шестую Европейской конвенции[9]. — Какой голос у Цезаря? — Мрачный. Авторитетный. — Примус почесал грудь под рубашкой. — Акцент или диалектный выговор? — Нет. — Когда он звонит, бывают какие-то фоновые шумы? — К его голосу подошли бы погребальные барабаны, но… Примус замолчал и взглянул на дверь: кто-то прошел по коридору. Примус стянул с хвоста резинку. — Где он живет? — Не знаю. Мне рисуется какой-нибудь замок или поместье, просторные залы и салоны. — Примус начал покусывать ноготь большого пальца. — Он упоминал, что живет в поместье? — Нет. — Цезарь когда-нибудь попадал в это отделение? — Цезарь не из тех, кто может попасть куда-нибудь против своей воли…Он рассказывал, как ускользнул из Освенцима в вагоне первого класса… как король. — Примус передернул плечами. — Почему вы упомянули Освенцим? — У меня синдром Туретта, я вообще несу черт знает что безо всякой связи. — Цезарь когда-нибудь попадал в Сетер? — Почему вы об этом спрашиваете? — Дрожащие губы Примуса растянулись в улыбке. — Потому что в судебно-психиатрической клинике Сетер собственная железная дорога, которая ведет прямо сюда. Потому что там собственный крематорий. Потому что… — Я этого не говорил, — перебил Примус и вскочил так, что опрокинул стул. — Даже не заикался. — Не говорили. Но можете кивнуть, если я… — А ну хватит! Я не собираюсь кивать! — завопил Примус и ударил себя по лбу. — Вы меня не обдурите, не заставите сказать то, чего я не хочу говорить. — Примус, в чем дело? — Санитар тяжело поднялся. — Никто не пытается вас обмануть, — заговорил Йона. — Вы правильно поступите, если расскажете то, что вам известно. — Перестаньте, пожалуйста… — И никто… никто не обвинит вас в том, что вы пытаетесь помочь себе, — перебил Йона. — Я не разрешаю вам рассказывать третьим лицам о нашем разговоре, — дрожащим голосом произнес Примус. — Хорошо, но тогда мне нужно знать… — Я больше ничего не скажу! — прокричал Примус. Он подошел к окну, несколько раз крепко стукнулся лбом о стекло, отшатнулся назад и, чтобы не упасть, схватился за штору. Санитар нажал кнопку тревоги и подошел к Примусу. Тот упал, потянув за собой карниз. Карниз грянулся о пол, и вокруг шторы взметнулась пыль. — Поднимись, пожалуйста, я тебя осмотрю, — попросил санитар. — Не трогай меня! Держа санитара на расстоянии вытянутой руки, Примус встал. Из раны на лбу текла кровь, заливая ему лицо. — Черт тебя возьми, — проговорил он, наставив палец на Йону. — Я тебе ничего не говорил… Ни черта я тебе не рассказывал… Дверь открылась, и вошел еще один санитар. — В чем дело? — спросил он. — Примус что-то разволновался. — Вот же, — буркнул второй, — мать его… Второй санитар оттащил Примуса от Йоны и усадил на диван. — Как ты себя чувствуешь? — Меня пригвоздили к кресту… — Слушай, галоперидол ты уже получил. Но я могу дать тебе десять миллиграммов оланзапина, — сказал санитар. 69 Примус проснулся у себя в кровати. Ему казалось, что язык распух, а рот переполнен слюной. Примус сглотнул. Как ловко он вертел тем комиссаром! Был сам себе адвокатом, придерживался правды, но при этом проявил себя гением шифровки. Загадал загадку не хуже, чем парадокс Булоса. Никто ее не решит. Но комиссар вошел в комнату, закрыл глаза, положился на случай и вытянул верную карту. Ну и подумаешь. Примус был уверен: его беспокойства никто не заметил. Все отлично, он только немножко заспался из-за того, что ему что-то вкололи в задницу. Надо поторапливаться, иначе Цезарь потеряет терпение и рассердится. Он, Примус, исполнит то, что должен исполнить. Вот только он понятия не имеет, какой цели послужит выполнение задачи. Левая рука не ведает, что творит правая. И пусть Пророк называет Примуса денщиком, рабом или навозной мухой — Примусу все равно. Цезарь сказал, что Примусу будет позволено выбрать себе жен и наложниц из толпы девственниц.