— Что именно исследовал ваш отец? — спросил он. Анита глубоко вздохнула. — Ну, я не психолог и не психиатр, я не могу объяснить его методы, но… главной темой отца были синдром деперсонализации и диссоциативное расстройство идентичности. — ДРИ. — Не хочу покушаться на славу отца, но многие говорят, что его взгляды на человеческую психику устарели, что они принадлежат другому времени. Одна из папиных теорий строилась на том, что преступника травмируют его собственные деяния, он страдает от диссоциаций самой разной формы… Я знаю, что отец писал работу, анализ клинического случая, о Цезаре. Работа называлась «Отражение». — Отражение, — повторил Йона. — Когда старый корпус закрыли, отец остался в нем. Пациентов оттуда перевели, но папа вел исследования все сорок лет своей клинической практики, собрал колоссальный архив… Однажды вечером загорелся распределительный щит, папа погиб, а результаты его труда оказались уничтожены. — Примите мои соболезнования. — Спасибо, — пробормотала Анита. — Вы что-нибудь помните о самом Цезаре? — А можно узнать, в чем дело? — Цезарь подозревается в серийных убийствах, — объяснил Йона. — Понятно. — Анита сглотнула. — Но я его только в ту ночь и видела. В детстве. — Я пытаюсь взглянуть на ситуацию глазами вашего отца… Психически больной незнакомец проникает ночью в его дом, гладит по головке его дочь… он, наверное, ужасно испугался. — Но для него та история стала началом важного дела. — Исследования? — Помню, как он улыбался, когда рассказывал о своей первой встрече с Цезарем… Цезарь положил руку мне на голову, посмотрел отцу в глаза и сказал: «Дети играют, мамы смотрят на них». Охнув от боли, Йона поднялся и сказал, что ему пора. Он поблагодарил Аниту за помощь и заспешил по коридору. Мартин, погруженный в гипноз, сумел увидеть заднюю стену Школы экономики и красный домик на детской площадке. Эрик медленно подвел его к месту убийства и начал описывать горки и лазалку. Мартин кивнул и пробормотал: «Дети играют, мамы смотрят на них». И Йона, и Эрик тогда решили, что Мартин просто пытается представить себе детскую площадку, Эрик даже заметил: «Но вы там посреди ночи — свет исходит от фонаря». Эрик хотел, чтобы Мартин сосредоточился на истинных воспоминаниях о площадке, где в ту минуту никаких мам не было. Но Мартин как раз переживал истинные воспоминания. Он ничего не видел, но он слышал, что происходит. Мартин услышал слова про мам и детей, сказанные Цезарем на детской площадке. Йона толкнул входную дверь и побежал к машине. Надо как-то вытащить из Мартина все, чему он стал свидетелем. 75 Цезарь снова куда-то пропал, и потянулись жаркие однообразные дни. Вчера девочки просидели голодными — бабушка куда-то уехала на грузовике и вернулась только вечером. Сегодня утром им выдали по куску соленой рыбы и картошку. Мия не могла отделаться от мыслей о случившемся. У нее просто не укладывалось в голове: Цезарь перерезал Ралуке горло — и тут же забыл о ней. Ее погрузили в сон, и Ралука уснула навсегда. Изнасиловав Ким, Цезарь еще какое-то время лежал на ней, тяжело дыша, потом поднялся, застегнул штаны и ушел. Когда Ким начала приходить в себя, бабушка проследила, чтобы она вползла назад, в клетку, держа в охапке одежду. Ким, к которой зрение еще не вернулось, ударилась головой о крышу клетки, после чего легла на свое место и отключилась. Труп Ралуки пролежал в бараке всю ночь. Утром Бленда помогала бабушке кремировать Ралуку в печи за дальней постройкой. Кремация растянулась почти на весь день, и над двором повис сладковатый дым. Бленда вернулась в свою клетку с закопченным лицом; она плакала, и ее коконом окружал запах дыма. После изнасилования у Ким болело в промежности. Вчера она просто сидела, закрыв руками лицо, пока Мия пыталась склонить их с Блендой на свою сторону. — Я вот чего не понимаю: он держит нас в клетках, чтобы мы не сбежали, но ценят нас при этом примерно как грязь. Сначала я думала, что это что-то вроде «Боко харам», только христианское… Но теперь мне кажется, что это просто какая-то инцелская революция. Никто не хочет с ним спать, вот он и того… он же психованный. У него небось полно фанатов на «Форчане», молятся на него, как на бога. — Ну а если серьезно. — Бленда привалилась к прутьям клетки. — Ты что, правда встречала парня, который бы от такого отказался? — От чего? Загнать в клетки толпу девчонок, и чтобы они целыми днями плакали? — Нет. Чтобы как раньше — гарем, роскошь… — Не было там никакой роскоши, — перебила Ким. Бленда едко ответила: — Ты-то, конечно, привыкла к чему получше. — Давайте не ссориться, — прошептала Мия. Она уже заточила оба обломка, они вышли довольно острыми, хотя пришлось обходиться без точильного бруска. Если ударить или резануть сильно — будут не хуже ножей. Мия сменяла свою парку, на которой спала, как на подушке, на рубашку Ким и разорвала ее на лоскуты. Она не пыталась больше вовлечь Бленду в заговор, хотя ее помощь могла им понадобиться. Бленда не видит смысла бунтовать, она может в решающий момент засомневаться или передумать. Но так как Бленда перемещалась по подворью свободнее других, Мия пыталась расспросить ее, что происходит в других бараках и как выглядит лесная дорога, по которой можно уйти отсюда. Бленда ответила: не знаю. Но Мия понимала, что в трех бараках точно живут девушки. Может, их здесь с десяток наберется. Во время прогулки она замечала в полутьме движения, видела белки глаз. Ночью до нее доносились плач и кашель. Вчера в дверном проеме встала, глядя на них, какая-то девушка с лопатой в руке. Рыжеватые волосы светились под солнцем. Бабушка что-то крикнула, и девушка скрылась. — Видела? — спросила Мия. — У нее туберкулез, она скоро умрет, — отозвалась Бленда. Ночью, когда Бленда уснула, Мия и Ким стали шептаться. После последнего изнасилования Ким переменилась: сказала, что готова поддержать Мию во время бунта, внимательно слушала ее инструкции и повторяла их. Приближалось время прогулки, Мия чувствовала, как нарастает беспокойство: внутри словно образовалась тревожная тяжесть. Мия не стала рассказывать Ким, что у нее самой для такого нападения опыта недостаточно. Она просто водилась с парнями, которые сидели в тюрьме и которым, чтобы выжить, пришлось примкнуть к той или иной группировке, а чтобы доказать лояльность главарю, надо было заколоть противника. Девочки из третьего барака вышли на прогулку первыми. Мия к этому времени уже узнавала их по голосу. Две девочки почти непрерывно что-то горячо обсуждали, две другие в основном молчали. Они постоянно останавливались — одной из них надо было прокашляться. Над лесом пролетел вертолет, и бабушка прикрикнула на залаявшую собаку. Утро казалось утомительнее обычного, время сегодня как будто тянулось медленнее. Мия отдала Ким заточку, и Ким под ее руководством пристроила оружие в длинный носок на правой лодыжке, а носок прикрыла штаниной. Свой собственный ножик Мия спрятала в ботинок, убедившись, что заточка не выпадет. Если обстоятельства будут в их пользу, они поднимут бунт сегодня же. Успех в какой-то степени зависел и от погоды. Мия была не уверена, что ножик из кровельной жести сможет проткнуть плотную одежду.