Памела встала. На ум ей пришли кресты на пальцах Пророка. Она так и видела его тело, покрытое крестами. Крестики были на стенах, на потолке, на полу. Шаги приближались. Памела заозиралась, пытаясь найти выход. Она обернулась, чтобы бежать; в этот момент Примус обогнул «шкаф» с нишами и оказался прямо перед ней. — Отвяжись от меня! — Цезарь не хочет, чтобы Мартина загипнотизировали еще раз, — объявил Примус и показал Памеле четкую полароидную фотографию. Грязное лицо Мии освещала вспышка. Девочка выглядела измотанной и истощенной. Фотограф держал перед ней черное мачете. Тяжелое лезвие лежало у Мии на плече, а острие было нацелено ей в горло. Памела сделала шаг назад, оступилась и уронила сумочку на посыпанный гравием пол. — Он говорит, что отрубит ей руки и ноги, а раны прижжет, пусть живет в картонной коробке… Примус шагнул вперед, и Бродяга залаял. Памела нагнулась, чтобы собрать высыпавшиеся из сумочки вещи. Последний раз Бродяга лаял так много лет назад; он еще и бросился на агрессора. Примус попятился. Бродяга оскалил зубы и зарычал. Памела схватила поводок и потащила Бродягу к двери. На улице Памела подхватила собаку на руки и побежала, не оглядываясь. У двери подъезда она, задыхаясь, опустила собаку на землю, набрала код и втащила пса в подъезд, потом в лифт; они поднялись на пятый этаж. Дверь в квартиру была приоткрыта. Памела быстро заперла за собой и пошла по квартире, зовя Мартина. Дрожащими руками она достала из сумочки телефон и набрала номер. — Мартин, — осторожно отозвался муж. — Куда ты делся? — Мне надо попросить Барка, чтобы он загипнотизировал меня еще раз. — Но тебе нельзя этого делать. — Придется. Для меня это единственный способ все вспомнить. — Мартин, послушай меня. Если Цезарь об этом узнает, он убьет Мию. Я серьезно. Он правда ее убьет. — Потому что он боится… он знает, что я видел его. Видел, когда сверкнула вспышка. 86 Эрик сидел в тени большого дуба. На шатком садовом столике помещался ноутбук. Эрик пытался писать главу о клиническом групповом гипнозе. Калитка открылась и закрылась. Эрик поднял глаза. Мартин как раз выходил из-за угла, направляясь к приемной, и они встретились взглядами. Мартин пошел к Эрику. Прежде чем поздороваться, он провел рукой по волосам и оглянулся через плечо. — Простите, что явился без предупреждения. Может, у вас найдется время… Мартин вдруг замолчал. По улице проехала машина, и Мартин с испуганным видом шагнул за куст сирени. — Что случилось? — спросил Эрик. — Цезарь грозится, что, если я с вами встречусь, Мии будет плохо. — Вы говорили с Цезарем? — Нет, Памела так сказала. — А она где? — Дома, наверное. — Вам разве не выделили охрану? — Нас отвезут в специальную квартиру сегодня вечером. — Это хорошо. — Может быть, зайдем в дом? — Ладно. Эрик закрыл ноутбук и забрал его с собой. Они с Мартином миновали приемную. Вот и кабинет. — Никто не должен знать, что я здесь, — сказал Мартин. — Но я хочу, чтобы меня снова загипнотизировали. Мне кажется, я видел Цезаря на детской площадке. Всего секунду, когда мигнула вспышка. — Думаете, на детской площадке был фотограф? — Да. В начале своего рассказа, подумал Эрик, Мартин сумел описать дождь, лужи и домик на площадке, а потом его что-то ослепило. Вот почему все стало черно. — Конечно, давайте попробуем еще раз. — Эрик включил настольный вентилятор. — Прямо сейчас? — Да, если хотите. Мартин присел на кушетку. Поглядывая в сторону приемной, он нервно притопывал ногой. — Я бы хотел разделить сеанс на две части, — заговорил Эрик. — В первой мы откроем проход к вашим воспоминаниям… а во время второй вы как можно точнее вспомните события той ночи. — Попробуем. Эрик подвинул стул к кушетке и сел. — Начнем? Мартин лег на спину и напряженно уставился в потолок. На лбу прорезалась морщина. — Слушайте только мой голос, выполняйте мои указания, — заговорил Эрик. — Очень скоро вас переполнит умиротворение. Ваше тело погрузится в приятный покой. Вы ощущаете, как тяжело пятки давят на кушетку, вы расслабляете икры, щиколотки, пальцы ног… Эрик старался погрузить Мартина в глубокое расслабление, используя внутреннее напряжение пациента. Напряжение — не норма, мозгу хочется покоя. В этом он схож с механизмами: истинное их стремление — остановиться. — Расслабьте подбородок, — говорил Эрик. — Пусть рот будет полуоткрыт. Вдохните носом, ощутите, как воздух медленно вытекает через рот, по языку, по губам… Уже через двадцать минут Мартин погрузился в глубокий покой, но Эрик продолжал индукцию. Вентилятор щелкнул и завертелся по-другому. Поток воздуха сменил направление, и с пола взлетел комок пыли. Эрик начал обратный отсчет. Он медленно вел Мартина ниже уровня каталепсии, еще глубже. — Пятьдесят три, пятьдесят два… Эрик никогда еще не погружал пациентов в такой глубокий гипноз. Он остановился, только когда начал опасаться, что тело Мартина совсем замрет в покое и сердце перестанет биться. — Тридцать девять, тридцать восемь… вы погружаетесь все ниже, дыхание все спокойнее… Наверное, Памела права, подумал Эрик, и бред Мартина о мальчиках, которые не дают ему заговорить, связан с потерей братьев. Возможно, Мартин не присутствовал на похоронах — лежал в больнице после аварии или был слишком потрясен и не понял, что произошло. Психоз о братьях-призраках, вероятно, связан с тем, что в детстве Мартин никогда не видел их могилы. Он так и не понял, что братья умерли. — Двадцать шесть, двадцать пять… когда я досчитаю до нуля, вы окажетесь на кладбище. Вы пришли туда, чтобы похоронить братьев.