– Прости, – смутился Ян. – Я просто… – Я понимаю, почему тебе хочется сомневаться. Уцепиться за эту версию – отец привез не то тело, Саша еще жива! Но лилия на кладбище ничего не доказывает. Это просто лилия, купленная в первом попавшемся цветочном магазине, никакой мистики, никакой загадки. Ян… Я не хотел говорить об этом, но придется, раз ты почему-то вспомнил былое. Не только отец видел тело Саши. Я тоже видел. – Ты?.. Об этом Ян как раз не знал. Он был уверен, что металлический ящик с телом Александры открыли только один раз – чтобы переместить останки в белый гроб. Тот самый, по которому стучал дождь… И вот теперь он смотрел в глаза старшему брату и понимал, что тот не лжет. – Это не планировалось, – признал Павел. – Но буквально за день до похорон мама начала вести себя так, как ты сейчас. Ты помнишь, что тогда было? Когда стало известно о смерти Саши, маму будто заморозили. Она ходила сама не своя, ни с кем не говорила, ничего не соображала. А перед самыми похоронами она будто очнулась. – Почему? – Да не было объективной причины, это же все больше про чувства… Нина объяснила бы лучше, чем я, но она ничего не знает. Я помню только, что маме приснилась Саша, и этого оказалось достаточно, чтобы мама поверила: ее дочь все еще жива, а в гробу лежит чужой человек. Отец пытался убедить ее, что это не так, но она не слушала, она кричала, что это ошибка. – Ему пришлось показать ей? – догадался Ян. – Другого выхода просто не было. Всем тогда и так приходилось очень тяжело, а если бы мама начала кричать на похоронах… Отец не хотел забирать у нее последнюю надежду. Но он не мог позволить, чтобы она превратила эту надежду в заразу, распространяющуюся на всех. – А в частности – на меня? – Да, – кивнул Павел. – Ты тогда вызывал наибольшее беспокойство. – Я молчал… – От этого становилось только хуже. От тебя ждали слез, а ты… Черт, я не знаю, как все это объяснить! Отец считал, что преодолеть горе можно только одним способом: принять его и жить дальше. Все должны были поверить, что Саша мертва. Поэтому он сделал то, что изначально делать не собирался: показал маме тело. – Ну а как в это оказался втянут ты? – Он попросил меня поддержать ее, причем в буквальном смысле, ведь она едва стояла на ногах. Думаю, он еще и хотел, чтобы был другой свидетель. Если бы мама потом, во время очередного помутнения, решила, что ее снова обманули, она могла обратиться ко мне. – Значит, ты видел? Это он, Ян, должен был пойти туда. Он должен был заглянуть под белоснежную крышку! Отец допустил ошибку, не позволив ему этого. Но что толку теперь возмущаться? Павел ни в чем не виноват, не он принимал решения. А отец… его упрекать бесполезно, даже если повезет и он будет в относительно ясном уме. Этот человек никогда не признавал за собой никакой вины. – Да, я ее видел, – прошептал Павел, не отрывая взгляда от остывшего черного кофе. Он был здесь, но он же был далеко. Он стоял в темной комнате с задернутыми шторами, где перед похоронами хранился белый гроб. Лилии еще не лежали на его крышке, букет стоял в большой фарфоровой вазе – Ян почему-то очень четко запомнил это. Павел вошел туда, поддерживая под локоть маму. Она, недавно молодая и полная сил, за эти недели постарела лет на двадцать. Волосы растрепанные, взгляд блуждающий, под глазами – черные тени… Потом, после похорон, она сумела взять себя в руки и даже научилась улыбаться. Но прежней она уже не стала. – Расскажи мне, – попросил Ян. – Я долго не смотрел… Наверно, секунду. Или две. Но мне и этого хватило! Я даже сейчас это помню идеально, как будто все случилось только сегодня утром. Я уже никогда не забуду… Отец сказал правду. Сашу можно было узнать – и все равно она сильно изменилась. Он попросил наложить ей грим, чтобы маме было не так плохо, чтобы она не видела трупные пятна и следы разложения. Но гримом всего не скроешь! Если бы я мог стереть это из памяти, я бы сделал это без сомнений. Я благодарен отцу за то, что он дал тебе и Нине шанс помнить Сашу живой, а не такой! Мама потеряла сознание, и я вынес ее из комнаты… Отец велел заколотить крышку гроба, чтобы никто больше не увидел это. Вот и все, что нужно было знать Яну. Самая страшная версия отступила. Опознание со стороны отца, тест ДНК, а потом еще и свидетельство Павла – всего этого достаточно. Александра действительно умерла. А значит, лилия и другие послания были не от нее. Но от кого же они тогда? Что они значат? Ищи, кому выгодно. Ян попрощался с братом, заверив Павла, что у него все в порядке. Он и правда не собирался тонуть в печальных воспоминаниях. Он снова думал, как следователь, и, направляясь на работу, анализировал ситуацию. Какой может быть практический толк в использовании памяти об Александре, что за этим может скрываться? Это, пожалуй, единственный рычаг давления на Яна. Значит, кто-то хочет воздействовать на него, сделать его слабым, нервным, неспособным видеть истину. Отвлечь! А отвлечь его можно только от работы. Получается, все происходящее – просто диверсия? Но есть нестыковка во времени: он увидел Александру в парке еще до того, как ему поручили дело о резне в загородном домике. Хотя… Есть вероятность, что этой погрешностью можно пренебречь. Ему сообщили о задании в то же утро, а значит, его кандидатура обсуждалась где-то до того, как он встретил Александру. Да и потом, из всех странных происшествий, это оставалось недоказуемым. У него не было никаких подтверждений, что он видел Александру и ему не почудилось. Так что можно допустить, что его отвлекают от расследования. Расследования, в котором уже определен главный подозреваемый, построена четкая версия! Что-то тут не так… Отвлекают обычно, когда пытаются что-то скрыть. Ян, уже доехавший до отделения, резко вывернул руль, разворачивая машину. Это, естественно, вызвало шквал возмущений у соседей по дороге: завизжали тормоза, послышались разгневанные гудки. Они, должно быть, решили, что Ян просто понадеялся на удачу и чудом избежал аварии. Зря они так. Ему было достаточно пары мгновений, чтобы рассчитать, как нужно развернуться, чтобы никого не задеть – даже если с кем-то удалось разминуться на миллиметр. Ему срочно нужно было попасть в морг. Он знал, что тела останутся там недолго. Родственники настаивали на похоронах, и лидировало в этом определенно семейство Давыдовых, задействовавшее все свои связи. Нельзя сказать, что их волю сразу же выполняли, но и выдерживать давление становилось все сложнее. Поэтому следовало ожидать, что как минимум Лизу Давыдову похоронят завтра или послезавтра, а Яну нужно было увидеть все тела еще раз, просмотр фотографий – это уже не то. Он не без удовольствия отметил, что у него снова получается концентрироваться только на расследовании. Разговор с Павлом все-таки принес пользу, отрезвил его. Кто бы ни устроил этот цирк с белой лилией, он ничего не добьется! Он позвонил в морг еще по дороге, так что его там уже ждали. Сегодня дежурила Наталья Соренко, и это было Яну на руку – с ней можно договориться. Она вообще работала над другим делом, и ее не интересовало, что ему понадобилось от четырех трупов. Соренко, как и многие опытные судмедэксперты, отличалась спокойствием удава и никакого трепета перед смертью не испытывала. Внешне она напоминала мужчину средних лет, выкуривала не меньше тридцати сигарет в день и не прекращала хрипло кашлять уже шестой год. Но ее саму это не волновало, а Ян не привык навязывать свое мнение. Они были знакомы давно, Соренко относилась к тем немногим женщинам, кто никогда не строил ему глазки. Сейчас она вызвалась сопровождать его скорее из любопытства, чем из реального желания помочь. Она подготовила тела к его приезду, теперь они лежали рядом. Здесь, в ярком свете бледных ламп, они не казались уже такими пугающими – и людьми тоже не казались. Словно превратились в манекены или в восковые куклы… Но их узнают на похоронах. Гримеры постараются, и каждую из этих женщин будут хоронить в открытом гробу, их не придется прятать под крышкой, усыпанной белыми лилиями. – Что именно ты надеешься увидеть? – хрипло поинтересовалась Соренко. – Если нашел несоответствие в отчете, знай: писала не я. – Но ты их видела? – Красавчик, если ты думаешь, что этих принцесс хоть кто-то тут не видел, то зря. Хоронить их надо, вот что я тебе скажу. Есть дела, от которых смердит больше, чем от других – не в буквальном смысле, конечно. Это – одно из них. – Согласен, дело жуткое. – И нечего в нем копаться! – А вот с этим согласиться не могу. Он медленно осмотрел тела – одно за другим, внимательно, изучая каждую деталь. В какой-то момент он испугался, что вот сейчас точно увидит лицо Александры… Но нет, ничего подобного. Миг слабости уже прошел. Соренко отошла чуть подальше, включила мощную вытяжку и зажгла сигарету. Правила ее по-прежнему не особо волновали. – Как оно? – поинтересовалась она. – Нашел новое там, где его нет и быть не может? – А я не ищу новое, – отозвался Ян. – Я рассматриваю старое. – Если ты надеешься, что заинтригуешь меня и я тоже пойду посмотреть, то хрена лысого, мальчик! Это единственное место, где мне можно курить, и я уже начала. – Тебе и там нельзя. Но мне все равно. Слушай, они же были убиты одним ударом каждая? Он задал вопрос больше для того, чтобы поддержать разговор. Ян и так помнил из отчетов, что одним, а теперь вот видел сам. Трем женщинам перерезали горло, одну вскрыли. Некоторые журналисты уже смаковали слово «выпотрошили», но это не было правдой. Скорее всего, виртуальные писаки слабо представляли, что такое выпотрошенный человек. Ян надеялся, что им и не доведется узнать, какими бы бестактными идиотами они ни были. – Ага, – отозвалась Соренко. – Рука у этого сукина сына сильная, но нетвердая. Слушай, да что тут гадать? Он вел себя именно так, как вел бы любой перевозбужденный псих на его месте. – Так, да не совсем. – Что ты имеешь в виду? Но Ян не ответил, он был занят. Соренко долго не выдержала: она затушила сигарету о каблук, швырнула окурок в урну и тоже подошла к столам. – Ты ведь понимаешь, что уже пять минут висишь над сиськами? – поинтересовалась Соренко. – Слушай, ну хоть здесь не груби! Я не груди их рассматриваю, а следы от лески, которой он их связывал. – Давил сильно, вот следы и остались. Он вообще действовал небрежно, торопился… Да ты и сам знаешь! Сначала это и правда выглядело как типичное поведение маньяка. Вот он пробрался в дом, двух женщин усыпил, двух – оглушил, хотя каким образом – еще предстояло выяснить. Но его мотив вроде как обозначился: он пришел наказать женщину, убившую его ребенка, и подруг, которые не остановили ее, да еще праздновать тут собрались! Когда они были беспомощны, он наконец добрался до Елены Чайкиной. Подруги были лишь зрительницами, их убили, как жертвенных овец. Но она должна была стать центром внимания – и стала. Из-за гротеска всей ситуации даже Ян не сразу заметил несоответствие. Но оно все равно осталось в подсознании. Бывают такие мысли, которые жужжат, как мухи, на границе понимания, раздражают, но поймать их никак не удается. Вспомнить нужное слово, назвать нужное имя, обозначить нужный факт… Все это должно быть просто, а на деле – беда, память отказывается работать! Вот и он сразу заметил неладное в «кровавой вечере», однако потрясение, вызванное массовым убийством и недавней «встречей» с Александрой, сыграло свою роль. Это, конечно, ошибка, но ее остается только признать. Зато сейчас он все исправит! – Он не уделил ей должного внимания, – Ян кивнул на Елену Чайкину. – Да, ее рана кажется самой страшной, самой кровавой. Но что толку, если она этого не почувствовала? Она же не приходила в сознание перед смертью? – Нет, – покачала головой Соренко. – Никто из них не приходил. – Вот! Они умерли одинаково. А на свидетельниц ему пришлось потратить даже больше времени, чем на Чайкину, потому что их он долго связывал, приматывал так, чтобы они сидели ровно. Положить ее на стол и надрезать было куда проще и быстрее. – Ты главное на следующем тестировании у психиатра такое не ляпни! – А что, похоже, что я наслаждаюсь? Я выполняю свою работу. Наслаждаться должен был как раз убийца – мститель! Но не получилось и у него. Вот она, та мысль, которая сначала ускользнула! Елену Чайкину сделали такой же частью постановки, как и всех остальных. Убийца, безусловно, знал всю историю с изнасилованием и абортом, однако Ян уже успел выяснить, что Елена особо не таилась. Помимо Майи Озеровой, ее историю слышали многие приятельницы, а они пересказывали другим. – Я так понимаю, матка надрезана не была? – уточнил Ян. – Была задета, потому что лезвие у ножа длинное. Но – нет, не думаю, что он специально вскрывал матку. – Видишь? Он большой мальчик, явно перерос тот возраст, когда верят, что дети берутся из «маминого животика». Тут у нас косвенное преступление на сексуальной почве, подозреваемый – жестокий насильник, а половые органы жертвы вообще не тронуты. Или я ошибаюсь?