— Я знаю всех, — ворчит он и уже мимо Стэнли обращается к поэту: — Можешь сесть на мое место, Джон. Мне надо пообщаться с музыкантами. Стэнли встает вслед за ним с намерением все же добиться ответа, но бородач задерживает его, беря за локоть — не грубо, но цепко. — Погоди, — говорит он. — Эдриан Уэллс иногда здесь бывает. Приходит послушать джазовый речитатив. — А сегодня он здесь? — Пока нет. — Что такое джазовый речитатив? Липтон, обходящий стол, останавливается перед ударной установкой, медленно поворачивается и раздвигает руки на манер эстрадного фокусника или ведущего телевикторины. Этот жест, похоже, призван объять не только эту сцену и этот зал, но и все побережье в придачу. — Вот это! — говорит он. — Это все и есть наш джазовый речитатив! — Стюарт, — представляется бородач и протягивает Стэнли толстую квадратную ладонь. — Стэнли, — отвечает Стэнли. — Так что тебе нужно от Эдриана Уэллса? Ты его пропавший сын или типа того? Хочешь востребовать наследство? — Я прочел его книгу, — говорит Стэнли, — и хочу с ним встретиться. — Он что, издал книгу? — Кто издал книгу? Последний вопрос задает молодой поэт, садясь на освобожденный Липтоном стул. — Эдриан Уэллс. — Не слыхал о таком. — Он живет недалеко отсюда, — говорит Стюарт. — Ларри с ним знаком. Он читал нам одну свою вещь вскоре после открытия кафе. Ты наверняка его здесь видел. Сначала кажется нелюдимым, но, если его немного подмаслить, может завернуть неслабую речугу. Ах да, Стэнли, познакомься — это Джон. Поэт с заминкой протягивает руку. Стэнли также без спешки отвечает на рукопожатие. — Запал на Уэллса, да? — спрашивает Стюарт. — А кто еще тебе в кайф? — Не понял вопроса, — говорит Стэнли. — Я о поэтах. Кого еще ты любишь? Стэнли задумчиво упирается взглядом в столешницу, заляпанную свечным воском, обколотую по краям и в нескольких местах обожженную сигаретами. Затем снова смотрит на собеседника и пожимает плечами. Стюарт оглаживает бороду, созерцая струйки дыма на фоне светящихся шаров над головой. — Уэллс мне нравится, — говорит он. — В уме и таланте ему не откажешь. Но вот что я тебе скажу: его стихи сейчас совсем не в тему. Взять, например, Элиота — я от него реально тащусь, «Бесплодная земля» вообще срывает крышу. Но в наши дни гоняться за хвостом старого опоссума — это полный отстой. Стихи всех этих старперов — Пэтчена, Рексрота, Эдриана Уэллса, Кёртиса Цана, да и зачастую самого Ларри, — это как секс в презервативе. С мозгами у них порядок, а вот под ребрами, похоже, все усохло, причем сами они об этом даже не подозревают. Ближе к центру стола из пластикового покрытия вырезан ромбовидный кусок, обнажая древесное волокно. В этом месте, частично прикрытом подсвечником с толстой красной свечой, кто-то наклеил трехцентовую марку с надписью «РЕЛИГИОЗНАЯ СВОБОДА В АМЕРИКЕ» и нарисовал вокруг множество символов: звезды, полумесяцы, кресты (включая древнеегипетский), пентаграммы и разные магические знаки. Почти все они так или иначе уже попадались на глаза Стэнли, но значение большинства ему неизвестно. — Их поэзия напоминает кул-джаз, усекаешь? — продолжает Стюарт. — Тот же случай, что с кошками Элиота, которые отлично умеют сформулировать проблему, но даже не пытаются найти ее решение. И в результате все катится в никуда. Мы, нынешние поэты, должны продолжить дело Элиота с того места, где он остановился, когда гром говорит: «Шанти, шанти, шанти». Джон тычет большим пальцем в сторону входной двери. — Кстати, о движении в никуда, — говорит он. — Взгляни, кто там нарисовался. Стюарт поворачивает голову к двери. Стэнли следует его примеру и видит стоящую там невысокую черноволосую девушку с каким-то сонно-потерянным выражением лица. Позади, держа руку на ее шее, маячит мужчина с клювовидным носом и обезьяньими надбровными дугами. У него серая, цвета вареного мяса, кожа; крошечные глазки блестят на безжизненном во всех прочих отношениях лице. Девушка — при тонкой талии у нее широкие бедра и плечи — недурна собой, хотя уже понятно, что красота ее недолговечна. Даже плотная дымовая завеса не мешает Стэнли тотчас же распознать в этих двоих законченных наркоманов. В данный момент они выглядят как чревовещатель и его кукла. — Это ведь не он? — спрашивает Стэнли. — Уэллс? — Стюарт смеется. — Нет, чувак. Это скорее прямая противоположность Уэллса. — Что он здесь делает? — удивляется Джон. — Я думал, он давно уже уехал. Разве они с Лин не собирались вернуться в Нью-Йорк? — Они собирались, но я уговорил его остаться до хода рыбы, — говорит Стюарт. — Не в обычаях Алекса пропускать пиршество. — Рыба? Но до нереста еще недели две. — Нет, это случится уже завтра. Сегодня полнолуние, усек? — Что за бред ты несешь, Стюарт? Никакого хода рыбы завтра не будет. Слишком рано, вода еще холодная. Стюарт ухмыляется: — А вот тут ты не прав, старик. Прошлой ночью мы с Бобом и Чарли ходили к океану пообщаться с Нептуном и его нимфами. Слово морского царя — это закон. Все уже решено: ход рыбы начнется завтра. За спиной Стэнли негр играет гаммы на трубе с сурдинкой; затем и саксофонист начинает настраивать свой инструмент. Блондинка и еще несколько хипстеров перемещаются поближе к стойке бара, рассаживаясь прямо на полу или упираясь спинами в стену. Липтон взмахом подает знак Стюарту, сжимая в другой руке пачку мятой писчей бумаги. — Ну вот, мой выход, — говорит Стюарт. Он встает, вытягивает из заднего кармана блокнот и занимает место перед ударной установкой. Стоя, он оказывается ниже, чем можно было ожидать, лишь ненамного превосходя ростом Стэнли. Липтон, хлопнув Стюарта по спине, усаживается на освобожденный им стул. Стэнли вылезает из-за стола, протискивается мимо Липтона и трогает Стюарта за плечо. — Стюарт, мне нужна твоя помощь, — говорит он. — Как мне найти Уэллса? Стюарт листает свой блокнот и отвечает, не отрываясь от этого занятия: — Если он появится здесь этим вечером, я тебя с ним сведу. — Можешь сказать, где он живет? Или где он работает? У тебя есть номер его телефона? — Ничего этого я не знаю, — говорит Стюарт, со вздохом закрывая блокнот. — Послушай, мне сейчас выступать. Я помогу тебе найти Уэллса попозже. Успокойся и подожди немного, о’кей? Стэнли опускает взгляд и слева от себя видит сидящую на полу блондинку, которая пялится на него самым откровенным образом. Ее глаза — серо-карие, фарфорово-кукольные — широко открыты. От этого Стэнли становится не по себе; он разворачивается и, сунув руки в карманы, идет к выходу. Клаудио расположился за столиком у самой двери в молодежной компании: три девчонки сидят, а два парня стоят позади них, опираясь на спинки стульев. Клаудио привычно корчит из себя несчастного страдальца и находится примерно на середине душераздирающей истории о злоключениях иммигранта-мексиканца где-то в аризонской пустыне. Парни наклоняются к нему, чтобы лучше слышать, а каждая из трех девиц уже готова приютить бедного юношу в своем доме, чтобы вволю пичкать его пирожными и наряжать в модные тряпки. Справа от Стэнли происходит какое-то еле уловимое движение: это человек с носом-клювом. Он придвигается все ближе, и у Стэнли возникает тревожное, но не сказать чтобы уж очень неприятное чувство, подзабытое со времени отъезда из Нью-Йорка: просто этот тип подбирается к нему точь-в-точь как тамошние карманники. Знакомое чувство его даже радует, хоть за этим могут последовать проблемы. Стэнли стоит спокойно, смотрит прямо перед собой. — Вижу, ты здесь впервые, — говорит человек справа. — Я Алекс. — Стэнли. Алекс кивком указывает на Клаудио: — Смазливый педик ловко взял их в оборот. Времени зря не теряет, да? Стэнли не отвечает, ограничиваясь нейтральной улыбкой. — Он ведь твой напарник, — говорит Алекс. — Хорошо с ним работается? Тут Стэнли припоминает, что Алекс появился в кафе лишь пару минут назад и потому не мог видеть их с Клаудио вместе — во всяком случае, здесь. Он поворачивается лицом к собеседнику. Алекс демонстрирует свой профиль Старик-горы, глядя куда-то в пространство. — Сейчас вы с ним на мели, — говорит он. — Я угадал? И жить вам негде. У него иностранный акцент: похож на британский, но не совсем. Возможно, ирландский или шотландский — Стэнли слабо разбирается в таких деталях. — Ничего стыдного в этом нет, — продолжает Алекс. — Хотя порой приходится очень тяжко. Мне самому случалось бывать на мели. Но всякий раз это был мой осознанный выбор. Уверен, ты меня понимаешь. Скажи, а этот твой приятель — он и натурой приторговывает? Стэнли волевым усилием гасит вспышку гнева, не давая ей проявиться в его лице и голосе. — Нет, — говорит он, — этим он не торгует. А что, вы сами крутитесь в этом бизнесе? — Он мог бы недурно зарабатывать, — говорит Алекс. — Не здесь, конечно же. Но я знаю много подходящих мест. — Его это не интересует. Алекс ненадолго задерживает взгляд на Стэнли. Глаза его сужаются до щелочек. — Ты из Нью-Йорка, — констатирует он. — Это ясно по твоему выговору. Из какого района? — Из Бруклина. — А конкретнее? Флэтбуш? Боро-Парк?