Деревенские это понимали, да и доходящие новости вызывали надежду на лучшее. А то ж! Говорят, сам маркиз Торнейский здесь врага бьет! Да так, что только перья летят! Говорят, заключил он договор с самим Восьмилапым, пообещав отдавать ему души степняков, и теперь тот кажную ночь душит окаянных. Говорят… Собственно, говорили-то степняки, которые отбились от отрядов и попадались в руки старосте и его людям. А чего ж не поговорить, когда тебя пятками в костер сунули? Бурим не церемонился и партизанскую деятельность разворачивал как следует. На день пути лес прочесывал. А нечего тут! Пришли на нашу землю? Вот в нее и ляжете, нам удобрения нужны, и волки, опять же, не кормлены. Рог Бурим сам отдал сыну и уж не ожидал, что так получится. Но и рог, и сигнал… Сам он мальца учил древней тревоге, все сам. ПОЖАР!!! ВРАГИ!!! ВРАГИ, ВСТАВАЙ, ВРАГИ!!! ВСТАВАЙ, ВРАГИ! ГОРИМ! ПОЖАР! ГОРИМ! Рог пел в Ухаровке, которую крестьяне хоть и забросили, а все ж приглядывали за родными домами и полями. Не ровен час, огонь пойдет или еще чего… Что они смогут сделать против степняков? Так это как поглядеть. Колодец отравить, так, к примеру. Кто хочет, тот найдет, что и как сделать. А тут вдруг – рог. Повезло еще, что Бурим в тот день приходил в деревню. Риск, конечно, а только всего не учтешь, когда в спешке собираешься. То взять надо, это… вот и оказался староста Ухаровки совсем рядом, минут пять по лесу. И как недавно в крепости Ланрон на звук рога вышел сам комендант, так и Бурим решился. Допускал он всякое, вплоть до того, что мальчика схватили и под пытками вырвали у него тайну. А что? Есть вещи, которых ни один человек не выдержит, куда уж Кариму? Есть и те, кто не сказал ни слова под пытками, так и умер. Есть. Но рассчитывать на такое – не стоит. А потому Бурим пошел сам. Один. Правда, сторожился он недолго, аккурат пока не увидел родные аллодийские флаги и лица, не услышал родную речь. – Наши!!! Да и Карим себя прекрасно чувствовал, сидел в новенькой, по размеру подогнанной кольчуге на небольшом коньке, а рядом… Торнейский? Знамя – его. А шрамов у него вроде не было? Гадать Бурим не стал, а вылез из канавы и затопал к дороге. Свои же… Разочароваться ему не пришлось. Действительно – свои. Увидев отца, Карим так сиганул с лошади, что та едва на колени не упала. – ТЯТЯ!!! ЖИВОЙ!!! Что родители за детей переживают, оно понятно. А вот что дети за родителей? Уж сколько и чего передумал Карим в крепости, не имея возможности узнать ничего… Ни о семье, ни о родных, ни о друзьях, ни о деревне – живы? Умерли? Попали в плен? Спаслись и схоронились? Страшное это гадание, и лучше б никому так не гадать. Никогда и ни о ком. Бурим подхватил сына на лету, ссадил руку о кольчужные кольца, но даже внимания не обратил. – Сынок, живой… И больше тут ничего не надо, только обнять, только чувствовать рядом с собой живое тепло и знать – сын. Родной, рядом… Живой, спасибо вам, боги, вечное и незыблемое спасибо! – Гхм… Бурим на минуту отвлекся от сына и остолбенел. Рядом с ним стоял маркиз Торнейский. Кто-то другой бы растерялся, но армейская выучка сказалась. Бурим вытянулся в струнку. – Десятник «Рысей» Бурим Сарей к службе готов! Рид хлопнул его по плечу. – Спасибо, старина, за сына. – Моя честь и верность принадлежат Аллодии и королю! Рид кивнул – и протянул мужчине свиток. – Карима я забираю к себе, оруженосцем. Бурим рот открыл. – Ваше сиятельство… честь какая! – Настоящим мужчиной парень вырос. Гордись собой, десятник. Твой род чести не уронил. А еще этим указом дарю тебе землю. И так, по мелочи… Бурим вытянулся еще сильнее, хотя куда бы уж? – Благодарю, ваше сиятельство! – Степняков мы разбили, можете выбираться из схрона, соседей оповестите. Но по округе кто-то может еще мотаться, они бежали, что тараканы, – ухмыльнулся маркиз. – Так что осторожнее, без лука в лес по ягоды не ходите. – Слушаюсь, ваше сиятельство! …Отряд уже уехал, а староста так и стоял дурак дураком посреди деревни. Потом уж догадался развернуть свиток и прочесть. Награда от маркиза была королевской, иначе и не скажешь. Деревня Ухаровка приобретала статус «вольного села». То есть – господина над ними не будет. Только король, только ему налоги и платить, а не господину еще десятину, и законы соблюдать только королевские, и суда требовать, опять же… да много чего хорошего в таких селах. А Карим получал дворянское достоинство. Правда, пока без титула, есть такое – безземельный дворянин, шевалье, потом уж, если заслужит, будет ему земля. А не заслужит – и поделом. Ну и маркиз брал его с собой. А еще оказался в свитке приказ маркиза, с печатью и подписью, о выдаче старосте Буриму сотни золотых – на поправку разоренного и потравленного степняками. В Равеле и получить можно. Стоит ли удивляться, что староста упал на колени и вознес благодарность небу. За все. За маркиза Торнейского, за сына, за рыбную ловлю… Этой зимой деревне голод не грозит. Сколько смогут, столько зерна и спасут, а так – деньги есть. «Прикупим и зерна, и скота, и…» Спасены! Просто – спасены! Мысль прикарманить деньги, сбежать из деревни, перебраться в город… ладно. Из песни слова не выкинешь, к Буриму мысль пришла, на целых три секунды. Посмотрела, подумала – и убралась восвояси. Не тот человек, чтобы искушению поддаваться, ох, не тот… А раз так – и стараться нечего. Бурим молился и радовался. А отряд его сиятельства маркиза двигался к Равелю. Шарлиз Ролейнская Путешествовать сложно, даже если ты здорова. А уж если беременна… Шарлиз все прокляла. Ее мутило, голова кружилась, постоянно хотелось в туалет… с ума сойдешь! Если бы старухи не поили ее постоянно какими-то зельями, давно бы все поняли про беременность. Но и так… Шарлиз спала постоянно. Целыми днями. Просыпалась, ела, опять засыпала.