Вереш Трипс был усталым, голодным и грязным. А еще… Еще он следил за домиком на Кожевенной улице последние несколько дней. Следил без особого результата – не до того было «господину». А если уж вконец честно – Найджел затеял свои празднества, и заговорщику просто приходилось там присутствовать. Обязанности такие. Да и с кем там сейчас встречаться? С придворными дамами и при дворе можно комнатку найти, на то они и придворные, с другими заговорщиками… Пока не стоило встречаться. Дело выходило на финишную прямую, его величество должен был умереть со дня на день, все было готово, все ждали, не слишком отходя от дворца, – не пропустить бы момент, чтобы ловить, давить и обличать. Они ведь не знали, что вместо яда короля поят слабительным. Никто не знал. Вереш следил и там и тут. Нанял уличных мальчишек, чтобы они ему сообщали, те и сообщили. Про карету, про Торнейского – уж маркиза-то в городе в лицо чуть не каждая собака знала. Копия своего отца, а на того за сорок лет правления вдоль и поперек насмотрелись. Может ли Торнейский быть замешан в заговоре? Нет, не может, это-то Вереш точно знал. И рванул на улицу Могильщиков со всех ног, благо это по улицам далеко было, а если напрямик, чуть ли не по крышам и через огороды, так и недолго получалось, минут десять. Аккурат обернулись. Маркиз стоял на улице и расспрашивал мальчишек про Лэ. Сердце Вереша рвануло болью. «Ласти, ах ты, дурочка, Ласти…» Это оказалось последней каплей в озере решимости, и Вереш пошел вперед. – Не убивайте меня, маркиз. Умоляю. Рид и не собирался, еще не хватало. – Кто вы такой? – Слуга Лэ Стиорты, – уверенно опознала Мария-Элена. Память у нее была отличная. – Да, господа. Вереш Трипс, к вашим услугам. – Вот как? – прищурился Рид. – А что же случилось с вашей хозяйкой, друг мой? И вот это мягкое «друг мой», этот вопрос, заданный обыденным тоном, что-то надломили в Вереше. Он ссутулился, опустил плечи… – Она мне была не хозяйкой. Я любил Ласти. – Ласти? – Ластару Сиарошт, ваше… – Можно просто – милорд. Вереш, садитесь в карету. Мы поговорим где-нибудь в таверне, где можно поесть, выпить вина и немного отдохнуть. Вереш кивнул. Посмотрел на Марию-Элену, явно узнавая. – Ластара так злилась после вашего ухода. – Не сомневаюсь. А что там за настой коры дерева хон? Что она мне всучила? – Куриный помет. И слабительное, кажется. Матильда от души фыркнула. – Вот и плати потом… хорошо, приворотного зелья не попросила. Садитесь в карету, Вереш. Вереш повиновался и наткнулся в карете на человека, которого не знал в лицо. Лавочник какой-то, что ли? Да кто ж его знает. Рид помог Матильде влезть в карету и уселся сам. Как раз напротив. Серые глаза встретились с карими – и влюбленные опять потерялись во времени и пространстве. – Я и не думала, что тебя встречу. – Я перестал надеяться так давно… – Я люблю тебя… – Я не смогу жить без тебя. Идиллию оборвал наглый кашель Бариста Тальфера, за что стряпчий удостоился двух гневных взглядов. И бестрепетно (смотрите сколько хотите, главное, острыми предметами не кидайтесь) кивнул в окно: – Эта таверна нам подойдет, господа? Матильда бросила взгляд в окно. Над небольшой таверной красовалась вывеска с золочеными узорами по краям. На вывеске гордо, золотыми же буквами, виднелось название: «Леф и фиалка». Нет, не опечатка, именно так, леФ, и все тут. Наверное, в этом мире водятся не львы, а лефы. Зверь на вывеске действительно напоминал льва, только нарисован был явно с кошки. Пропорции явно кошачьи. «Львы у нас водятся, – фыркнула Малена. – Львы. А художник – болван». «Понятно». Фиалка вообще была обозначена лиловым пятном в районе леФского носа. Оставалось лишь надеяться, что кухня окажется приличнее вывески. Пахло внутри вполне прилично. Народа пока не было – слишком рано, только хозяин, плотный мужчина лет сорока пяти, протирал стойку тряпкой сомнительной чистоты. Рид бросил хозяину золотую монету. – На час ты закрыт для всех, идет? Трактирщик поймал ее на лету. – Как скажете, господин. Что вам подать? – Давай сам решай, что у тебя приличное. Тухлятину подавать не вздумай – уши отрежу. И хорошего вина – есть у тебя? – Как не быть, господин. В воздухе блеснула вторая золотая монета. – И – не подслушивать. Трактирщик поклонился – и исчез на кухне, откуда и понесся начальственный рев. А четверка устроилась за одним из столов в центре зала. Специально, чтобы никто близко не подошел и не подслушал. Первым слово взял Рид: – Вереш, если вы были любовником и другом Лэ, то знали многое о ее делах, верно? – Верно, милорд. Что вас интересует? – Какие дела были у Лэ с его высочеством Найджелом? Вереш вздохнул. – Уж простите, милорд. Яд он у нее покупал. Для вашего брата. Рид не кричал. Не ругался, не вскакивал, не… просто в один миг он так постарел, что казалось – ему не тридцать три, а все девяносто девять лет. Ссутулился, на лице проступили все морщины… Матильда не выдержала. Плевать на этикет, на условности, на все. Тонкие пальцы легли поверх руки Рида, сильно сжали. Ты – не один в этом мире. Я здесь. Я рядом.