– Потому что нужно королевское одобрение на брак. А без этого… – Плевать, – коротко отрезал Рид. – Малена? – Дважды плевать. Если понадобится – я с тобой хоть в Степь сбегу. Рид внезапно фыркнул. Ему отлично представилось, как приезжают они с супругой в Степь, и та пустеет, пустеет, пустеет… там теперь его именем детей пугают. И заслуженно. – А еще должно быть объявление в храме. Три дня хотя бы. Потом можно и пожениться. Рид вздохнул. – Ладно. Барист, ты знаком с Аллийским, вот, поехали к нему. Договоримся. И Матильда не сомневалась. Договорится. – А… Вереш Трипс. – Думаю, надо по дороге заехать ко мне, – решила Матильда. – Пока… Вереш, вы поживете у меня? До решения этой… ситуации? По форме – вопрос. По сути – утверждение, но Вереш оценил, что ему дали возможность согласиться. И благодарно кивнул. – Буду вам очень признателен, герцогесса. – А уж как мы вам признательны, – вздохнул Рид. – Видят боги, я не хотел бы этого знать… – Судьба такая, – развел руками Барист. – С одной войны на другую. И спорить с ним было сложно. * * * Что уж подумал архон Реонар, когда к нему с утра ввалились Барист Тальфер, маркиз Торнейский и герцогесса Домбрийская, причем двое последних – держась за руки, осталось при нем. А вот что он подумал после просьбы поженить немедленно маркиза и герцогессу, услышали все. – Вы с ума сошли? – Да, что-то в этом духе, – махнул рукой Рид. – Так что? Реонар Аллийский посмотрел в счастливые глаза Матильды, в такие же счастливые, только что карего цвета, глаза Рида – и не нашел в себе сил отказать. – Я проведу объявление в храме, и через три дня… – Сейчас, – просто сказал Рид. – Пожените нас сейчас, а через три дня выдайте нам все бумаги. Как раз хватит времени. – А разрешение его величества? – все еще сомневался архон. – Реонар, – вмешался Барист. – Я лично. Прошу. И так это было сказано, что архон замолчал, а потом вздохнул. – Я вас поженю. Сейчас. Потом буду проводить три дня объявление в храме, и потом придете ко мне за бумагами. Рид кивнул. И архон отправился переодеваться, вместе с Баристом Тальфером. Впервые за все это утро Рид и Матильда остались одни. Рид потянулся к девушке и осторожно взял ее руки в свои ладони. Его пальцы были горячими, как огонь, ее – ледяными. – Малена… – Рид. Серые глаза встретились с карими, и все куда-то потерялось. Здесь и сейчас этих двоих не интересовали заговоры и подлости, Аланея и Аллодия, Ромея и Земля. Они были вдвоем – перед ликом вечности. Две половинки единого целого, нашедшие друг друга. – Я люблю тебя, Малена. Я никогда не думал, что скажу это… – И я не думала, что полюблю. Боги милостивы к нам, мы встретились. Искренность. Потрясающая, беспредельная искренность. Не красивые слова, на которые бывают так щедры мужчины, не изящные жесты… Одно сердце, одна душа на двоих. Нечто настолько настоящее, что портить его словами было бессмысленно. Рид точно знал, это ЕГО женщина. Он будет любить ее всякой. И злой, и усталой, и капризной, и даже если она родит ему пятнадцать детей и растолстеет до невообразимых размеров. И если когда-нибудь они поссорятся, он просто не станет слушать злых слов. Он обнимет свою жену, а наутро все будет намного лучше. И не будут они ссориться – как это вообще возможно? Разве ваша правая рука враждует с левой? Или, там, сердце с печенью? Матильда смотрела и не могла наглядеться. Когда-то ей в мечтах представлялся… да некто вроде Найджела. Сказочный принц. Вот дура-то была! Потрясающая! А оказалось, что ее счастье – оно такое. Прихрамывает при ходьбе, иногда морщится от боли, но зато какие у него глаза. Шоколадные. Совсем как горький шоколад, так и не открытый в этом мире. И она в них тонет безнадежно, беспомощно, да и не нужна ей помощь. И спасение тоже не нужно. Матильда точно знала, даже когда маркиз Торнейский состарится, потеряет зубы и облысеет (а вдруг?), она все равно будет его любить. Будет сидеть рядом с ним, в кресле-качалке, и лично кормить манной кашей. Есть мужчины, с которыми хочется спать. Это не любовь, это желание. Охотничий инстинкт. А есть мужчины, рядом с которыми хочется жить, растить детей, стариться вместе и даже лечь в одну могилу. Каждая женщина решает для себя и выбирает для себя. Матильда свой выбор сделала. С ее деньгами и внешностью она могла бы рассчитывать на многое. Только зачем? Если нужен ей один только Рид Торнейский. Маркиз? А какое это имело значение для Матильды? Будь он хоть слесарем, все равно – полюбила бы. Такое оно, счастье… И такие выразительные были у них лица, что вернувшийся в гостиную Реонар Аллийский только головой покачал. – Благослови вас боги. Идемте. * * * В домашней часовне было тихо и уютно, горели свечи. Ладаном, кстати, не воняло, в Ромее его просто не знали. Да и не понимали, зачем смердеть в храмах. Благовония возжигать? Матильда вообще подозревала, что этот обычай пришел из старых языческих времен, а в Ромее язычества не было. Вот и не нахватались. «Тильда, я так рада…» Мария-Элена не мешала подруге. Вообще. Она просто была счастлива за сестру. Любовь – это чудесная штука. Но когда она еще взаимная и к достойному человеку – вот это точно благословение богов. И стоит ли в таком случае мешать и лезть? Нет. Не стоит. Пусть брак будет тайным, пусть никто о нем знать не будет, пусть им потребуется королевское признание – семь бед, один ответ! Или один брак. Кто бы посмел отказать брату короля? Матильда, то есть Мария-Элена, совершеннолетняя и признанная, Рид вполне совершеннолетний, а в остальном… Король здесь пока Остеон. Вопросы есть? А зубы лишние есть, если что? Или кости? А то маркиз Торнейский может и немножко неадекватно отнестись к некоторым наглецам. – Здесь и сейчас, перед лицом Брата Всевидящего и Сестры Всепрощающей, я хочу спросить вас, дети Божии. Желаешь ли ты, Рид Торнейский, взять в жены эту женщину? Осознанно и добровольно. Без принуждения и расчета. Делить с ней жизнь и душу, кров и стол, детей и внуков. Любить и доверять, беречь и хранить, до той поры, пока не придет твой срок уходить в путь всей земли? – Желаю.