Промолчав, Кирилл подумал о том, что, возможно, Роман прав, и он действительно нравится Оленьке, но, имея вздорный надменный характер, она не могла это показать открыто, потому и поступала с ним плохо, явно желая вызвать его на эмоции. И тут злость и обида Кирилла начали окрашиваться в другие тона, страстные, жгучие и до жути распутные. — Хочешь поиграть, бесенок? — прошептал себе под нос Измайлов, отмечая, как умело Ольга кружит нужные па в паре с Загорским и весело смеется над какой-то его шуткой. — Что ж, будут тебе игры… Более не в силах смотреть на все ее коварство и видимое безразличие, Кирилл немедля покинул бал, желая только одного — проучить эту несносную вредину-кокетку. В Пятигорск Кудашевы приехали через два дня. Ирина прекрасно знала, зачем муж так скоропалительно решил уехать из Кисловодска. Он пытался увезти ее от Измайлова, изолировать от мужчины, которого она любила. Но это было бесполезно. Ни расстояние, ни другие люди не могли прервать ту душевную связь между нею и Александром, которая возникла уже давно, еще в печальный день наводнения, а теперь воплотилась в физическую близость. Даже Кудашев своими жестокими кулаками и надзором за ней не мог помешать их любви. — Можешь немного отдохнуть, Ирина, — заявил Виктор, едва молодая женщина прошла в свою новую спальню. — Сегодня мы никуда не пойдем, ужин прикажу подать сюда к нам в номера. Она ничего не ответила, лишь медленно подошла к широкой кровати, устланной покрывалом, и села. Глухо вздыхая, Ирина осознавала всю трагичность своего положения. Она не знала, как изменить свою жизнь. Виктор был ее законным супругом и не собирался по доброй воле отпускать ее от себя. Все два дня, пока они добирались до нового места, он нравоучительно заявлял ей, что развода не даст, и она должна одуматься. Однако после всего того, что теперь она знала про него, про его измены, про его жестокость, она не могла относиться к нему по-прежнему с уважением и послушанием. Благопристойный вежливый Виктор умер для нее навсегда. Она тихо сидела на постели, ожидая, когда он оставит ее одну, и она сможет вдоволь наплакаться. Но муж никак не уходил. Мало того, он начал нервно расхаживать по ее спальне. В какой-то момент князь резко остановился и, вперив в нее блуждающий взор, возбужденно заявил: — Ирина, ты должна понять — я люблю тебя. Всегда любил. Мы обязаны наладить наше совместное существование. Я твой муж, и твой долг любить меня и почитать, как ты поклялась перед алтарем в церкви. Мы должны быть вместе. — И вы бросите свою любовницу, эту актерку? — задала вдруг вопрос молодая княгиня, поднимая глаза на Кудашева. Замерев, Виктор вперил недоуменный взор в молодую женщину, не понимая, откуда она узнала про Серебрякову и него. Слова жены, как всегда, били не в бровь, а в глаз. Князь поморщился, ему было неприятно оттого, что Ирина все знает. В следующий миг он приблизился к ней и упал перед ней на колени. — Прости меня, Ира! — вскричал он порывисто. — Я так виноват перед тобой! Я так запутался! И все делаю не так! Но это только оттого, что я без ума люблю тебя! Он склонился ниже и припал губами к ступням княгини в вышитых тканевых туфельках. Обхватив ее голени руками, Кудашев начал осыпать ее ноги в белых чулках пламенными поцелуями, что-то безумно бормоча о своей любви к ней. Эта неприятная картина Виктора, ползающего у ее ног, вызвала у Ирины отвращение. Кудашев в эту минуту был так же омерзителен, как и тогда, когда безжалостно и цинично избивал ее. Сейчас она четко поняла, что никогда не сможет полюбить этого человека, жестокого и гнусного в своих необузданных порывах. Глава XVI. Ложь Оленька не могла уснуть. Ее терзали навязчивые мрачные думы о сестре, о несправедливости жизни, о мужчинах, не заслуживающих любви, наконец об этом несносном гордеце Измайлове, который после ее гнусных фраз даже не нашел в себе смелости ответить ей той же монетой и поставить ее на место или хотя бы осадить. Нет, он только смотрел на нее открыто и как-то потрясенно этими своими пронзительными синими глазищами и молчал. Как он был жалок в тот миг, хромой, нелюбимый ею и опозоренный. Она добилась своего и выставила опять посмешищем. Когда он упал на колено, она видела, как брезгливо и ехидно смотрели на него окружающие. В тот миг она чувствовала ликование — ее месть удалась. Но сейчас, ворочаясь на постели, Оленька не могла уснуть. Совесть отчетливо твердила ей, что она поступила подло, как последняя дрянь, вызвав немощного человека на танец, а после поглумившись над ним. Конечно, она не собиралась просить у Кирилла прощения, он сам был во всем виноват. Не следовало так беззаветно и безумно любить кого бы то ни было. Однако она чувствовала, что ее настигнет расплата свыше за ее поступки, и именно это и мучило ее, не давая спокойно уснуть. Со стороны распахнутого на веранду окна послышался некий странный звук. Оля медленно обернулась, всматриваясь в портьеру и в пустой оконный проем. Хотя ее спальня располагалась на первом этаже дома, но все же располагалась довольно высоко от земли, и забраться на веранду было не так просто. Потому, окинув взглядом едва освещенную лунным светом комнату и не увидев ничего подозрительного, девушка сонно зевнула и повернулась на другой бок, спиной к окнам. Прикрыв глаза, она какое-то время усилием воли заставляла себя уснуть, пока отчетливо не услышала вновь шорох, но уже очень близко. Ольга медленно повернулась на другой бок и нехотя открыла глаза. И тут же вздрогнула всем телом, ее охватил жуткий испуг. Около кровати, всего в шаге от нее, стоял мужчина. Безмолвный, неподвижный. Он показался ей знакомым. Оленька похолодела, узнав в пришлом Кирилла Измайлова. Он стоял над нею, возвышаясь своей мощной недвижимой фигурой в темном мундире, его глаза угрожающе блестели, а лицо было едва различимо во мраке. Она явственно считала опасную энергию, исходившую от него. Громкий возглас она тут же подавила в себе, понимая, что если закричит, то в ее комнату сбегутся слуги. Опешив от его внезапного появления в спальне, она приподнялась на руках и тихо выпалила в неистовстве: — Господи, что вы здесь дела… Ее речь прервалась неумолимой жесткой ладонью, которая закрыла ей рот, когда он стремительно склонился над нею. В следующую секунду Кирилл бесцеремонно стиснул девушку в своих руках и вытащил из постели. От неожиданности Оленька глухо вскрикнула, но Измайлов уже припечатал ее к своей груди и впился яростным поцелуем в губы. Не давая ей даже пошевелиться, молодой человек насильно терзал ее рот, грубо и властно, удерживая затылок и талию девушки в капкане сильных рук. Она же, придя в себя от первого шока, начала неистово сопротивляться, пытаясь встать, но не доставала ногами пола, неумолимо прижатая к мужской груди. Он опустил ее на пол только спустя некоторое время, когда, утолив первый свой чувственный голод, выпустил из плена ее губы и чуть ослабил хватку. Оля наконец смогла свободно дышать и тут же начала сопротивляться, пытаясь вырваться. Оля попыталась отбежать от него, но Измайлов не собирался отпускать свою желанную добычу. Он ухватил ее за рубашку и дернул к себе, быстро прижав Ольгу к себе спиной. Удерживая ее под грудью крепкой рукой, не прохрипел ей в ухо: — Вы знаете, что за все надобно платить, Ольга Николаевна? Опаляя горячим дыханием ее кожу, он приник губами к ее виску, а его свободная рука быстро легла на грудь Оленьки и сжала упругую выступающую плоть, совершенно не стесняясь в своих дерзких ласках. В исступлении она продолжала биться в его руках, даже не в силах дать ему пощечину, ибо он прижал ее руки к бокам, удерживая мертвой хваткой, не давая даже двинуться. — Как вы смеете?! — попыталась громко возмутиться Оля, но его широкая ладонь опять запечатала ей рот. — Не думаю, что вам следует кричать, моя прелесть, — хрипло прошептал он над ней. — Вы же не хотите, чтобы сбежался весь дом? Она прикусила губу, замолчав. Кирилл, видя, что она прекрасно поняла его, убрал ладонь с ее лица. Не в силах удержаться от соблазна, он вновь начал дерзко оглаживать ее грудь. Тонкая шелковистая ткань ночной сорочки не являлась сильной преградой, и он отчетливо чувствовал пальцами мягкость и упругость ее нежных полноватых грудей, все более возбуждаясь от близости этой манкой сирены. — Сколько раз я делал вам одолжение и сколько раз вы делали из меня посмешище? — глухо цедил он ей в ухо, так и прижимая ее к своей груди спиной. — Дважды? Трижды?! С меня довольно. Я пришел за уплатой долга… — Какой еще платой?! Вы что, окончательно спятили? — шипела она так же тихо в ответ. — Нет, это вы глупы, мадемуазель, раз думали, что можно безнаказанно вытирать об меня ноги. Я долготерпелив, но не глуп. И моему терпению пришел конец. Сегодня я возьму с вас уплату за всё! — Пустите! — в неистовстве возмутилась она, пиная его ногами. Так дерзко еще никто себя не вел с ней, а то, что творили его руки, нагло шаря по ее телу, было вообще за гранью разумного поведения. Ни один мужчина ранее не целовал ее так и не дерзал на подобное. Оленька ощущала, что ее существо наполнилось бессильным бешенством. — Нет уж. Сегодня смеяться буду я, когда вы будете принадлежать мне. Ощущая ее изящное подвижное тело в своих руках, ее запах и шелковый омут волос, которые то и дело попадали в его руки, Кирилл чувствовал, что все его существо возбудилось до предела. Все это казалось ему сказкой, нереальным сном, давно желанным и неисполнимым. Но сейчас эта недосягаемая прелестница находилась в его объятьях, и он мог не только беспрепятственно целовать ее, но и ласкать ее нежное упругое тело, совершенно не стесняясь в своей страстной агонии. Более не собираясь сдерживаться, он вновь приподнял Оленьку и уже через минуту опрокинул ее на кровать, уложив на спину. Нависнув над нею, он начал быстро задирать вверх длинную сорочку, обнажая ее ноги, бедра и ягодицы. — Не надо! Не надо, — хрипела глухо она, полузадушенная, потому как молодой человек вновь принялся целовать и терзать ее лицо и губы поцелуями. Он сильнее навалился на нее, придавив своим большим телом к кровати, и процедил ей в ухо едва слышно: — Я ведь только с виду наивный дурак, Оленька. С меня довольно вашей игры. Теперь правила буду устанавливать я. И для начала начнем с этого пикантного места… Его ладонь нагло легла на ее промежность, и Оленька в ужасе захрипела и завертела бедрами, пытаясь отодвинуть свои ягодицы от его руки. — Нет-нет… — сипела она, пытаясь отвернуться от него, ибо его губы нагло терзали поцелуями ее лицо. Пребывая в безумной истерике, она осознавала, что сама виновата в его теперешнем безобразном насилии. Она поняла, что довела этого спокойного доброго человека до этого. Или видимое хладнокровие Кирилла всего лишь маска? Она не знала, как его остановить. Он был трезв и потому делал все осознанно, это было самое ужасное. Она видела, что он решительно настроен овладеть ею и явно пойдет в своих дерзостях до конца, ибо уже раздвинул ее ноги и неумолимо дергал свою одежду, пытаясь снять ее. Но она не понимала, отчего он решил, что с ней можно обращаться подобным образом? Словно с девкой из дома терпимости? Все происходящее было словно дурной сон. Ей безумно хотелось закричать, позвать кого-нибудь, чтобы этого охальника вытолкали из ее спальни, надавав ему тумаков. Но она лишь молча сопротивлялась и шипела, боясь наделать много шума. Сегодня на ночь в их доме остались князья Васильчиковы, ведь отец допоздна играл в вист с Борисом Андреевичем. А ее подруга княгиня Мари была заправской сплетницей. Потому если князья увидят в ее комнате ночью Измайлова, то назавтра от ее репутации не останется и следа. — Сегодня я возьму вашу сладость, мадемуазель шалунья, и мы будем квиты, — прошептал хрипло Кирилл, желая наконец овладеть этой своенравной девицей и тем самым расквитаться с нею за все унижения. Он прекрасно знал, что, когда завладеет ее телом, подчинив себе, спеси и высокомерия у нее точно поубавится. Эту надменную кокетку следовало проучить уже давно, как постоянно твердили его друзья. Он прекрасно понимал, что для Ольги еще один интимный акт не станет фатальным, ибо она явно поднаторела в искусстве любовных утех. Но ему он гарантировал иммунитет от ее дальнейших нападок и злых розыгрышей. Ощущая, что ее падение неизбежно, Оленька из последних сил, почти не надеясь на спасение, в слезах яростно простонала: — Прошу вас, не надо… я девственна… Кирилл не сразу понял смысл ее фразы, продолжая свое яростное страстное действо, и в этот момент его губы безумно терзали ее шею, а ладони оглаживали округлые бедра, то и дело проникая пальцами в потаенные места между ее ног. Когда же понял, что она сказала, он на миг прервал свои дерзкие страстные ласки и, стиснув ее подбородок рукой, заставил смотреть прямо себе в глаза: — Пытаетесь выкрутиться, лгунья? Но у вас ничего не выйдет! — Эта правда! Я девственна… — Мои друзья твердят обратное! — Они лгут! Всё ложь! — хрипела она в неистовстве, полузадушенная, видя, что Кирилл приподнялся над ней, прекратив свои наглые ласки и напряженно всматриваясь в ее раскрасневшееся лицо с растрепанными волосами. — Зачем им врать? Все знают о вашей распущенности! — Всё ложь! Гнусная ложь! — заверяла она, и из ее глаз брызнули слезы.