– Зачем? – Наверное, потому, что вы посоветовали. – Правда? Тогда это хорошо. Больше ничего сказано не было, пока они плавно не влились в поток машин, движущихся по улице Уллеволсвейен мимо собора Святого Улава и улицы Нурдала Брюна. – Остановись у той автобусной остановки, – попросил Харри. – Я вижу знакомую. Виллер затормозил и свернул вправо у остановки, где толкались подростки, у которых, судя по всему, только что закончились занятия. Школа «Катта», да, сюда она и ходила. Она стояла немного поодаль от болтающей толпы, лицо ее закрывали волосы. Не имея никакого конкретного плана разговора, Харри открыл окно и прокричал: – Аврора! По телу длинноногой девочки прокатилась дрожь, и, как испуганная антилопа, она побежала прочь. Харри сидел и наблюдал за ней в зеркало заднего вида. Она бежала по улице Уллеволсвейен к собору. – Вы всегда производите такое впечатление на юных девушек? – спросил Виллер. Харри отметил, что она бежит в направлении, противоположном потоку, в котором они сюда ехали. Ей даже не пришлось задумываться, потому что она все взвесила заранее. Если убегать от человека, приехавшего на машине, надо бежать в направлении, противоположном движению автомобиля. Но что это означало, он понятия не имел. Возможно, какой-то подростковый страх. Или фаза, по выражению Столе. Движение на Уллеволсвейен рассосалось. – Я подожду в машине, – сказал Андерс, останавливаясь у входа в корпус три на больничной территории. – Это займет какое-то время, – ответил Харри. – Может, тебе лучше подождать в комнате для посетителей? Андерс, улыбаясь, покачал головой: – У меня плохие воспоминания о больницах. – Мм… Мама? – Как вы узнали? Харри пожал плечами: – Это должен быть очень близкий тебе человек. Я тоже потерял маму в больнице, когда был маленьким. – В этом тоже был виноват врач? Харри покачал головой: – Ее нельзя было вылечить. Поэтому вину я принял на себя. Виллер криво улыбнулся: – А в случае с моей мамой был самопровозглашенный бог в белом халате. Поэтому ноги моей там не будет. Заходя в здание, Харри обратил внимание на человека с букетом цветов у самого лица, потому что, вообще-то, обычно видишь, как цветы несут в больницу, а не на улицу из больницы. Олег ждал его, сидя на диване. Они обнялись под тихие разговоры окружающих их пациентов и посетителей и шорох без интереса просматриваемых старых журналов. Олегу не хватало всего пары сантиметров, чтобы быть одного роста с Харри. И случалось, Харри забывал, что мальчишка уже совсем вырос и что он на самом деле мог бы выигрывать у Харри соревнования в беге. – Они сказали еще что-нибудь? – спросил Олег. – О том, что с ней и опасно ли это? – Нет, – ответил Харри. – Но, как я и говорил, тебе не стоит слишком волноваться, они знают, что делают. Ее ввели в кому и постоянно контролируют. Понятно? Олег открыл рот. Потом закрыл его и кивнул. И Харри увидел, что Олег понял: Харри защищает его от правды. И позволил ему сделать это. К ним подошел медбрат и сообщил, что они могут пройти в палату. Харри вошел первым. Жалюзи были опущены. Он подошел к кровати и посмотрел на бледное лицо. Казалось, она где-то очень далеко. Слишком далеко. – Она д-дышит? Это был голос Олега. Он стоял прямо за спиной Харри, как в детстве, когда им надо было пройти мимо одной из многочисленных больших собак района Хольменколлен. – Да, – сказал Харри, кивнув в сторону мигающих аппаратов. Они уселись по разные стороны кровати и стали бросать быстрые взгляды на зеленую прыгающую полоску – когда думали, что другой не видит. Катрина смотрела поверх леса рук. Пресс-конференция началась меньше пятнадцати минут назад, а напряжение в зале для совещаний уже ощущалось. Ей было интересно, что больше всего приводит их в негодование: отсутствие новостей об охоте полиции за Валентином Йертсеном или отсутствие новостей об охоте Валентина на новую жертву. С момента последнего нападения прошло сорок шесть часов. – Боюсь, мне придется повторить мои ответы на одни и те же вопросы, – произнесла она. – Так что если новых вопросов… – Как вы относитесь к тому, что теперь имеете дело с тремя, а не с двумя убийствами? – выкрикнул журналист из дальнего конца зала. Катрина заметила, как беспокойство расходится по помещению, словно круги по воде. Она повернулась к Бьёрну Хольму, сидевшему в первом ряду, но ответом ей было лишь пожатие плечами. Она наклонилась к микрофонам: – Возможно, кто-то в этом зале обладает информацией, которая еще не дошла до меня, так что к этому вопросу мы еще вернемся. Другой голос: – Только что пришло сообщение из больницы. Пенелопа Раш умерла. Катрина понадеялась, что на ее лице не отразилась в полной мере та растерянность, которую она испытала. Ведь Пенелопа Раш была вне опасности. – На этом мы закончим. Продолжим, когда у нас будет больше информации. Катрина собрала бумаги, быстро спустилась со сцены и вышла в боковую дверь. – Когда у нас будет больше информации, чем у вас, – бормотала она, ругаясь про себя. Она зашагала по коридору. Что, черт возьми, случилось? Что-то пошло не так во время лечения? Она надеялась на это. Надеялась на медицинское объяснение: непредвиденные осложнения, ухудшение состояния, даже врачебную ошибку. Все, кроме альтернативы: Валентин сдержал свое обещание и вернулся. Нет, это невозможно, они поместили Пенелопу в секретную палату, номер которой сообщили только ее ближайшим родственникам. Бьёрн догнал ее бегом и пошел рядом. – Я только что разговаривал с «Уллеволом». Там говорят, что это отравление, которого не распознали, но в любом случае ничего нельзя с этим поделать. – Отравление? От укуса или уже в больнице? – Неясно, они говорят, что будут знать больше завтра. Чертов хаос. Катрина ненавидела хаос. И где же Харри? Черт, черт. – Поосторожнее, а то пробьешь каблуками напольные плиты, – тихо произнес Бьёрн. Харри сказал Олегу, что врачи ничего не знают. Не уверены в том, что произойдет. Сказал о практических вещах, которые необходимо уладить, хотя таких было немного. В остальное время между ними пролегала тяжелая тишина. Харри посмотрел на часы. Семь. – Поезжай домой, – сказал он. – Поешь и ложись спать. Тебе завтра в академию. – Только если я буду знать, что ты здесь, – ответил Олег. – Мы не можем оставлять ее одну. – Я останусь здесь, пока меня не выгонят, а это произойдет уже скоро. – Но до тех пор ты побудешь? Ты не поедешь на работу? – На работу? – Да. Ты теперь будешь находиться здесь, а не… заниматься тем делом? – Конечно. – Я знаю, каким ты становишься, когда расследуешь убийства.