– Вряд ли у меня будет на это время. – Пачка сигарет выпала из рук женщины. Она тоскливо посмотрела на пол, но поднимать потерянное не спешила. – Я в последнее время занята. Без Арсения как-то странно… – Мать неспешно нагнулась и, коснувшись пальцем выпавшей сигареты, глянула на Даню снизу вверх. – А ты, похоже, живешь… и без любимого отца. Обрезала волосы… А папочка любил твои волосы. Заплетал тебя вечно. Шушукались с ним… Такие близкие. – Она тяжело выпрямилась, хрустнули суставы. Пачка сигарет так и осталась лежать на полу. Уголки ее губ потянулись вниз, лицо превратилось в отвратительную маску. – Вечно обнимались с ним. Такие дружные и любящие. Как любовники… – Я спешу. – Даня развернулась, чтобы уйти. В горле стоял ком. Дышать удавалось с трудом. – Стой. – В интонациях Ирины прорезалось странноватое оживление. – Ты так выросла. Дай взглянуть на тебя. «Уходи». Но Даня не ушла. Ноги вросли в пол. Склизкие стены пещеры с каждой секундой сдвигались, темные своды нависали над самой головой, а холодная тьма поднималась из-под земли, обвивала ее лодыжки, устремлялась выше и царапала раны. Голос Ирины стал мягче. В глазах появился холодный блеск. – Сколько тебе уже? – Двадцать три. – Даню начало знобить. – У тебя нет кольца, – будничным тоном заметила Ирина и нервно огладила собственную руку. Старое обручальное кольцо все еще украшало ее палец. – А дети? – Нет. – Мысль о детях повергла Даню в ужас. Ноги едва не подкосились. – У меня Кира, Гера и… – Хрень… – Ирина с остервенением потерла лоб. – Женщина должна выйти замуж. Должна любить кого-то. У нас с тобой одна беда на двоих. Единственный, кто нас с тобой любил – это Арсений. А сейчас… – Она снова попыталась потянуться за сигаретной пачкой, но на полпути устало расслабила руки и чиркнула пальцами по грязному полу. – У нас с тобой ничего нет. Он ушел, и нас больше никто не любит. Мы теперь такие нелюбимые. – За этим последовал тихий смешок. Черная бездна поглощала все. Черная бездна по-прежнему была частью жизни Дани. Мы теперь такие нелюбимые… Любовь – это ведь чувство? У Дани не было чувств. Или, возможно, они были такими маленькими и непрактичными, что она никогда не придавала им значение. Зато были желания. И мужчины. Ее рука скользнула по бедру – по выпуклому шраму. Сколько раз она ложилась в постель к мужчине при условии, что свет будет выключен? Сколько раз удерживала края брюк, не давая парню полностью раздеть ее? Сколько раз прорывалась сквозь экстаз и под напором удовольствия прикрывала ладонями шрамы или сбивала с кожи пылающие мужские пальцы, отчаянно жаждущие ласкать все ее тело? Как часто, повинуясь похоти, почему-то с каждым днем становящейся сильнее, приспускала брюки едва ли не в прихожей чужой квартиры и заставляла партнера брать ее прямо так, отказываясь от нежностей постельных игрищ? Как быстро, получив желаемое, затем вылетала в прохладу подъезда, игнорируя признания и обещания? У Даниэлы Шацкой не было чувств. Их отсутствие компенсировал страх. Тихий и скрытый. А еще злоба. Открытая и непредсказуемая. Если самые близкие люди – родители – оказались столь ненадежными, то разве могла она доверять чужим? – Ничего не поделаешь. – Ирина подергала рукав своей блузки и забормотала: – Наверное, это судьба. Моя… и твоя. Я обречена. Без него… мы обречены. Мы с тобой. Ты обречена. И я… Он нас любил. И тебя… А теперь… мы одни. И ты будешь одна. У тебя нет любви, и без него не будет. Бедняжка… и я, и ты, и я… И ты… Ты будешь как и я… Ты будешь одна до конца жизни… Лезвие ножа вновь было занесено над ней. Даня задержала дыхание. Было больно. Воспоминание ранило, воспоминание потрошило. В ушах звенело. Воздух больше не попадал в легкие. Перед глазами все поплыло. «Падаю». Внезапно Ирина выпрямилась. Ее глаза расширились, рука замерла над помятой тканью рукава. Что-то блестящее мелькнуло перед лицом Дани. Опустилось сверху, будто неспешный паучок по тончайшей нити паутины. На мгновение блестящий предмер замер прямо перед глазами девушки. Она глотнула воздух ртом и с трудом сфокусировалась на блестяшке. Маленький золотой ключик на золотой цепочке. По краям располагались какие-то сверкающие камешки, но разглядеть их Даня уже не успела. Ключик уплыл вниз и аккуратно прилег между ее ключицами. Звенья цепочки защекотали кожу шеи, и чьи-то прохладные пальцы пробрались сквозь ее волосы и прикоснулись к затылку. По талии девушки скользнули ладони. К спине прижалось нечто, источающее тепло. Даня медленно повернула голову. В этот момент руки Якова обвили ее и сцепились в замок на ее животе. – Я пришел за тобой. Губы Дани задрожали. На секунду объятие стало сильнее. Яков потянулся к ней и приник губами к виску. «Тепло». Он отстранился. А Даня позволила себе расслабиться, позволила ногам больше не держать обессиленное тело. Яков принял на себя ее вес, даже не качнувшись. Они так и продолжили стоять, и ее теперь держал он. «Меня держат». Прикрыв глаза, Даня тоже потянулась к Якову и, словно кошка, потерлась лбом об его подбородок. – Кто это? – В интонациях Якова был сплошной лед. Но ледяной поток был направлен вовсе не на Даню. Зеленые глаза холодно смотрели вперед. Он сильнее вжался грудью в спину девушки, наклонился, положил голову на ее плечо и, чуть передвинувшись, прижался щекой к ее. Дане стало еще теплее. – Никто. Воздух от громкого хмыканья защекотал мочку уха Дани. Она открыла глаза. – Мы не тратим время на того, кто никем не является. – Яков хмыкнул еще раз. Даня смотрела на Ирину. Та была белее снега. Взгляд остекленел, а рот скривился. – Да, – откликнулась Даня. – Не тратим. – Идем домой? Лицо Ирины стало еще бледнее. Проступили круги под глазами. Из горла вырвался хрип. – Идем. Оставалось только двигать ногами, делая малюсенькие шажки. В вертикальном положении ее тело сохранял Яков. Крепко обнимая Даню за талию, он подвел ее к лестнице и принялся бодро подниматься, держа девушку едва ли не на весу. Она методично изображала шаги, лишь слегка касаясь ступеней. Стены пещеры расступились. И холод исчез. Дане было тепло. Очень тепло. * * * Как же она устала. Наверное, впервые в жизни Даня позволила своему разуму отключиться. Нет, она не была в обмороке и чувствовала, что вполне может владеть всеми конечностями, однако в то же время просто ни о чем не думала. Благодатная пустота, свободная от мыслей, заполняла ее до самых пределов. Дезориентированная и слегка растерянная. Но страха это состояние не приносило. Она очень любила забираться к папе на колени. Арсений обнимал ее и слегка покачивал. Его объятия были любящие, но ненадежные. Руки дрожали, а хватка часто ослабевала, и Даня падала с его колен, как в тот раз, когда он уронил ее в лужу. Но даже синяки не останавливали девочку. Она жаждала нежности и проявляла любовь так, как умела. Дрожащий голос отца, шепчущего извинения, успокаивал Даню, а горьковатый душок, которым, казалось, полностью пропитались его кожа и дыхание, нервировал девочку. Однако и это не сгоняло ее с коленей отца. Она прижималась к его груди и чувствовала себя в безопасности. По крайней мере, только это дарило ей чувство безопасности. Нынешняя пустота беспокоила Даню. Она потянулась к теплу, что было рядом, и, как и всегда, обвила шею отца руками. А потом, настойчиво прижимаясь, забралась к нему на колени. Вот оно, спокойствие. Даня уткнулась в отцовскую шею и тревожно задышала, будто этим пытаясь передать ему свое беспокойство. Безопасно… Но ощущения были иными. Колени, на которых ютилась Даня, не дрожали от болезненных спазмов, а руки, придерживающие ее, чтобы она не упала, не тряслись. Объятие было непривычно крепким. А еще исчез отвратительный запах. Полностью. Она потерлась кончиком носа о шею, к которой прижималась, и тихонько втянула воздух. Эта кожа источала тонкий сладковатый аромат – что-то одновременно ванильное и цитрусовое. Но без раздражающей приторности. Мягко и нежно. Даня встрепенулась и распахнула веки. В голове резко прояснилось. Взгляд остановился на светло-зеленом оттенке чьих-то глаз. Чье-то лицо было так близко, что, если бы Даня чуть приподнялась, то могла бы с легкостью коснуться губами кончика бледного носа. Чтобы прийти в себя, понадобилось секунд пять. – Ты тяжелая, – забавно поджимая губы, сообщил ей Яков. «Что за…» Сознание, конечно, вернулось. А вот тело двигаться отказывалось, коварно намекая, что совершенно обессилело. Наверное, доля секунды понадобилась Дане, чтобы проанализировать ситуацию и обстановку и сделать неутешительные выводы. Итак, она и Яков все еще находились в торговом центре на самом верхнем этаже. В близлежащие отделы арендаторы еще не въехали, и стеклянные стены прикрывала реклама разнообразных брендов. Гул голосов доносился откуда-то издалека, здесь же не было ни души. Только Яков, присевший на скамью у массивного декоративного столба, и Даня, каким-то непостижимым образом оказавшаяся у него на коленях. Хотя Даня что-то такое помнила. Сознание отключилось, ей показалось, что рядом папа, и она полезла к нему с объятиями. «Вот зараза», – мысленно выругалась девушка и предприняла попытку ретироваться. Тщетно. Тело не реагировало. Абсолютно. Даня не шевелилась, хотя в голове проносился ураган за ураганом. Тело не слушалось, но при этом ее рука, обхватив талию Якова, и не думала ослаблять хватку. Что это за выборное подчинение командам мозга?! Уголки губ Якова дернулись. «Смеется надо мной? – возмутилась Даня, но вслух почему-то не сказала ни слова. – Шацкая, немедленно свали с его коленей!» «Но тут так удобно», – простонало тело.