— Ты бы завтра со стыда сгорел, проспавшись! Вспомнил, об оральных утехах! — Не вспомнил… Я бегом вылетаю из комнаты. Только в коридоре могу еле-еле дышать. Растираю ладонями глаза. Быстро спускаюсь на первый этаж и выхожу на улицу. Я забираю у Касыма дочь и до позднего вечера провожу с ней время в нашей спальне. Ужинаем там же. Громова я больше не вижу. Может, спит. Может, как всегда, уехал нарушать закон. Ближе к десяти купаю Аришку и сама принимаю ванну. Укладываемся спать. Я долго ворочаюсь, прислушиваясь к каждому шороху, но к нам никто не приходит и не тревожит. Засыпаю, но вдруг вздрагиваю от приснившегося кошмара и открываю глаза. В комнате уже светло, настенные часы показывают половину восьмого. Арина еще спит. А у меня такое ощущение, будто и вовсе не отдыхала. Устало поднимаюсь с постели. Я хочу пойти в душ, но замираю посреди коридора. С первого этажа доносится монолог Замута. Крадусь на цыпочках ближе. Я должна знать все. Внизу нет наемников. В гостиной пусто. Оно и к лучшему. На время мои уши превращаются в локаторы. Дверной проем в столовую открывает лишь часть помещения, но я вижу за столом Громова. То ли грустного, то ли с похмелья болеет. Размешивает в кружке сахар или что еще. Рядом Замут потрепанный и лохматый. В мятой, но чистой рубашке и с минералкой в руке. — Гром, зря мы вчера полночи коньяком давились. Сегодня опять мероприятие, а стопка в горло не пойдет. Хотя мне понравились сиськи той подружки. Мягкие. С такой не грех и второй раз… — Поебать на нее, — перебивает Громов, с шумом отхлебывает из чашки, опирается локтями на стол. — Тебе-то конечно. Какая еще подружка? Я полна возмущения и… ревности. Какого черта?! Ух, этот Замут! Точно Замут — мутит свои делишки и Громова за собой тащит. Бесит меня чеченец. Резко он переводит взгляд в мою сторону. Заставляет меня краснеть. Едко щурит черные глазищи. Будто кожей почувствовал мое присутствие. — О… Вероника Сергеевна, а ты что там притаилась? Подслушиваешь, что ли, взрослый базар? — Глупости. Я тоже собиралась выпить кофе. Или нельзя? — Для вас все что угодно. Мне неуютно. Язва-Замут ухмыляется, словно застал меня на месте преступления. Громов смотрит на меня нейтрально, но с какой-то благодарностью. Было бы хорошо гордо спуститься к мужчинам, как ни в чем не бывало приготовить завтрак и выпить злосчастный кофе. Но это сложно. Разворачиваюсь, чтобы уйти обратно. — Фортуна, сегодня к вечеру будь готова. Поедешь на сходку в качестве моей женщины. Всего несколько фраз, но они парализуют. Я застываю на лестнице. Даже перестаю испытывать неловкость. В голове сразу всплывают картинки из просмотренных кино и сериалов, где лысые братки в кожаных куртках стоят напротив друг друга с чистым намерением избавиться от противников. — Какая еще сходка? Громов вздыхает. Со скрежетом отодвигает стул, поднимается на ноги. — Не так выразился. Культурное мероприятие. — Разве у вас может что-то проходить культурно? — Может. За нелюдей нас считаешь? — Неважно. Я снова сама не знаю, что говорю. Во мне до сих пор бушует обида за некую подружку с мягкими сиськами. За вчерашний вечер с не очень обходительным выпившим Громовым. Дергаюсь. Пружинисто шагаю наверх. В тело будто иголки вонзаются. Громов нагоняет меня на втором этаже и хватает за локоть. — Пойдем поговорим. Он уводит меня в свою комнату. Сегодня Громов не такой радостный, как вчера, у него точно головная боль. Тошнота. Жажда. Так ему и надо. Он плотно закрывает за нами дверь. — В чем дело, Фортуна? Отхожу к окну, отворачиваюсь. — Ну и как там сиськи? Мягкие, да? Замут говорил — мягкие. Понравились? Это что ж у тебя за любовь такая? Я слышу, как Громов медленно подходит. Чувствую его запах — свежий парфюм вперемешку с табаком. Мужчина дотрагивается моих плеч, прижимает к своей груди, упирается подбородком в мой затылок. — Ну ты же сама не дала приласкать свою бэ́сичку, — шепчет Громов. А у меня от стыда наливаются жаром уши. Бэ́сичка. — И что теперь? Нужно сразу изменять? Громов смеется, склоняется к моему лицу и дотрагивается кончиком носа до щеки. Замираю душой и телом. Мне приятны объятья Громова, жаль, что он преступник. — Красивая, неужели ты ревнуешь? — Просто интересуюсь. — Каролинку Замут ебал. — Эм… А ты смотрел? Господи. Зачем мне это знать? — Нет. Громов не намерен раскрывать детали вчерашнего кутежа в подробностях, как и оправдываться, словно неверный муж перед супругой — статус не позволяет. Да и услышать вранье из его уст точно как увидеть рыбный дождь в Гондурасе. Явление редкое, практически нереальное. Громов привык говорить все в лоб. Нравится это кому-то или нет. Мне становится легче. Я бесконечно рада за чертового Замута и его совокупление с Каролинкой. Честное слово! Разворачиваюсь к Артёму, кладу ладошки на его плечи, провожу вверх-вниз, задевая руки и шею. Он называет меня красивой, но он сам красив. Невероятное сочетание безупречных черт. Силы и власти. — Что от меня требуется на сегодняшнем мероприятии? — Просто не будь училкой. — А дочь? — Я принял на работу проверенную няню. Ей можно доверять. — Что? Нет! Я не оставлю дочь на незнакомого человека! Кто она? — Бабка Замута. — Громов добивает окончательно, пока я от недовольства и растерянности глотаю ртом воздух. — Названная бабка. К ней можешь не ревновать. От нее уже землей пахнет. — Громов пытается шутить. Плохо получается. — Приедет сегодня, как раз познакомитесь. — Не смешно. Больше не ставь меня перед фактом, а сначала советуйся. Артём захватывает меня в крепкое кольцо своих рук, удерживая за талию. Он клонит голову набок и слегка щурится: — Фортуна, посоветуй, мне Чебану сегодня ногу сломать или челюсть? Парень хотел украсть крошку от алмазов, засунув ее за щеку. Я невольно закатываю глаза в потолок. Ирония Громова — сущее наказание. Надо привыкать и пытаться реагировать спокойнее. Он отпускает меня и говорит, что ему нужно отлучиться по делам. Вернется вечером вместе с бабкой Замута. — Езжай, — разрешаю. Интересно, в этом доме есть седативное? Провожаю Громова взглядом и тоже покидаю спальню — иду проверить дочь. Аришка уже проснулась и разговаривает с подаренным Артёмом плюшевым медведем. Я бесшумно замираю в дверном проеме, и по сердцу будто лезвием полоснуло. До боли впиваюсь ногтями в ладони от того, что Аришка шепотом загадывает желание медведю, чтобы Артём стал ее папой. — Доченька, пора умываться и кушать, — перебиваю ее, незаметно смахиваю слезу. Веду Арину в ванную, потом переодеваю в новый спортивный костюм с тремя полосками. Заплетаю косу. Спускаюсь вместе с дочерью в столовую. — Касым, разве Громов не взял тебя с собой? — Он разозлен за неловкую ситуацию в игровой комнате. — Это плохо, я поговорю с ним. — Не нужно, Ласточка… кхм… Вероника Сергеевна. Вы здесь ни при чем. Любите кофе? Я добавил немного корицы. Либо кажется, либо у меня взыграло чувство собственной важности, но такое ощущение, будто я нравлюсь Касыму как женщина. Но он никогда в этом не признается — головы лишится сразу. Пойти против Громова все равно что подписать себе смертный приговор. Так странно, но только к Касыму лежит моя душа. Он отличается от остальных. От непотребного Замута. От безымянных наемников, что тенями слоняются по огромному дому и от которых веет мертвечиной. И как бы это странно ни звучало, но даже от Артёма. Касым не настолько потерян, и я чувствую в нем остатки человечности и благородства. — Спасибо, Касым. Мужчина обращается к Арине: