Я иду к двери. Говорю воспитанному Касыму оставаться в доме и дергаю дверную ручку, оказываясь на улице. Выскакиваю в шортах и шлепанцах. Замут называет ангарами бетонные одноэтажки, что тянутся вдоль ограды на заднем дворе. Внутри я никогда не была — Артём категорически запрещает. Всего строений пять. Мне в центральное. Чем ближе подхожу, тем медленнее шагаю. На улице совсем темно, но в этом жутком и неуютном месте фонари всегда горят. Я вижу безымянных наемников. Один дежурит рядом с входом. — Вам нельзя входить. — Силой удержишь? Прикасаться ко мне никто не имеет права, кроме Громова. И наемник выбирает меньшее из зол. Рычит тихо, но отходит в сторону. Я тянусь к тяжелой стальной дверце. С противным скрежетом распахиваю. Переступаю порог. Щурюсь от яркого света ламп. Мне тошно от запаха спирта и хлора, что резко ударяет в ноздри. Крадусь, оглядываюсь. Здесь что-то гудит, и на стенах обшарпалась бледная краска. Тут белые ширмы, кушетки и шкафчики из стали. Сухожар. На полках стеклянные колбы и препараты. Это лечебница… Место, где псы Громова и сам предводитель зализывают свои раны. Я по привычке обнимаю себя руками и в самом дальнем углу за одной из одинаковых ширм слышу лязг металлических инструментов. Тяжкое знакомое дыхание. Сердце саднит и сжимается, когда взгляд падает на окровавленные тряпки, разбросанные на полу. Трясусь от страха и, кажется, что вот-вот дух покинет тело. Рвано соплю, впиваюсь в себя ногтями. Слезы жгучей горечью проступают на глазах. Мой Громов… — Артём?.. — тихонечко шепчу через всхлип, приближаясь к ширме. — Зачем пришла? Его тон не такой строгий, как обычно, и от этого мне горько. Лучше накричи, обматери, только не позволь увидеть тебя умирающим и испытать скорбь. Вот почему я отошла от окна, едва заметив внедорожник? Стоило остаться и быть внимательнее. Тогда бы сразу увидела, что Артём ранен. Сейчас мне все равно. И даже план по разоблачению крысы становится неважным. Глава 19. До пояса обнаженный Громов сидит на кушетке. И только он может сам себе зашивать рану иглой. Даже бровью не ведет. — Кто это сделал? — в полуобмороке бормочу при виде крови. От запаха смерти меня выворачивает наизнанку, внутренности сжимаются. Я опускаю взгляд на правый бок Артёма и еле успеваю придержаться, чтобы не упасть. — Якут, — сквозь зубы отвечает и делает очередной прокол. Я охаю и вспоминаю рассказ одной из спутниц бандитов, что была на встрече в клубе. Она лично бралась за спасительные манипуляции своего рискового мужчины, что изо дня в день разгуливает по лезвию ножа. — Давай помогу, — говорю. — Испугалась, что ли? Красивая, мне не больно. Пуля прошла по касательной. — Столько тряпок окровавленных… — оглядываю пол рядом с кушеткой, разворачиваюсь к железному столику. — Я обработаю рану. Беру раствор. Мне страшно вздохнуть, а Громов бранно ругается, обрезая нить. Я возвращаюсь, лью жидкость на марлю, трясущейся рукой прислоняю к ране. Марля тут же пропитывается кровью. Мне сложно быть невозмутимой и соответствовать преступному лидеру. А он наблюдает с упоением, будто он очень давно ждал моей заботы. Искренней. С переживаниями и трепетом. И вот дождался, жаль, ситуация страшная. Лучше бы массаж попросил сделать. Громов наблюдает, и взгляд его становится совсем мягким, а на лице появляется легкая улыбка. Он опирается руками на кушетку и лишь изредка хмурится, когда я давлю слишком сильно. А по-другому никак. Нельзя, чтобы зараза попала в кровь. Она окрасила мои пальцы в алый и пропитала кожу. — Вам удалось схватить Якута? — Он напал неожиданно. Падла. Мы перебили его людей, но Айхан вырвался, шмальнул в меня и прыгнул в тачку. Мои бойцы преследовали его. Скрылся. — Гад такой, — фырчу с раздражением. Громов шипит. — Ой, прости, Артём. Опять надавила? Вроде все. Зеленка есть? Нужно пройтись по краю. — Это лишнее. Спасибо, Фортуна. Я киваю и беру новый бинт. Помогаю с перевязкой. Командую уже смелее: — Ручки в стороны, Громов! — На бантик завязывать не надо. — Ладно-ладно… Я хотела отстраниться, чтобы вернуть на место остатки бинта, но Громов неожиданно заводит руку мне за спину. Пальцами сжимает кофточку. Резко подтягивает к себе так, что я еле успеваю придержаться и не завалиться на него. Его светлые глаза слишком близко к моим. Его дыхание окутывает мое лицо. Я замираю. Застываю и не верю себе. Громов смотрит на меня с нежностью. Нет, это не мираж. Его взгляд наполнен любовью, аж дух захватывает. И быть такого не может. Невероятно. — Желанная моя, — говорит совсем тихо, почти неслышно и глубоко вдыхает. — Лучшая анестезия. Я обнимаю его за плечи, одариваю теплом своего тела. Склоняю голову. — Желанная для Диктатора. — Почему Диктатора? — Но ведь ты же здесь всеми командуешь. — Смешно. Он отвечает так, будто не смешно. И, скорее всего, с каменной мимикой. Громов не слишком эмоционально реагирует на мои шуточки. Но оценил. И оценит еще. Ведь у меня есть козырь в рукаве. Коронная и тайная шуточка про говно. По секрету рассказанная Викторией Алиевой. Мужчина скользит пальцами вдоль моего позвоночника и слегка щекочет. А мне до дрожи не хочется, чтобы откровение, возникшее между нами, заканчивалось. — Думал повременить с вашим переездом, но медлить нельзя. Завтра же я отвезу вас в безопасное место. — Ты ранен. — Царапина. — Не очень-то похоже на царапину. Для Громова все царапина. Это я уже поняла. Вот когда кишки в тазик вывалит, тогда да, признает, что ему нужно пару дней отлежаться. А я волнуюсь. И колкая холодная скорбь ядовитой змеей опутывает сердце. — Не спорь, Фортуна. Доверься. Артём от ранения и потери крови бледный. У Громова ледяные ладони. Хотя всегда он был раскален, горел подобно вольфраму. Непробиваемый Громов сейчас морозит мне кожу, дотрагиваясь до голой спины под кофтой. Спускается к пояснице, греет свою ладонь под резинкой шорт. Осторожно касаюсь его груди и вздыхаю. Артём запрещает мне причитать и божиться. В его присутствии особенно. Несколько раз я была в этом замечена. Поэтому только вздыхаю. — Хочу тебя… — Нет! — Почему? — искренне удивляется. Несмотря на ранение, настроение у него порочное. А стоит ли ждать святости от такого человека, как Громов? Он обводит по кругу и расстегивает пуговицу на шортах. Движения четкие и автоматические. Будто Громов всю жизнь только этим и занимался. — Ты ослаблен, надо отдохнуть… — растерянно пытаюсь остановить его. — Ну так сейчас и отдохну. Чего ты опять трясешься? Я же не сильно. — Не время, — говорю, опустив взгляд, смотрю, как Громов уже стягивает мои шорты вместе с трусами. — Лезь наверх. Мужчина откидывается на кушетку и сильно напрягает челюсть. Черт возьми, ему ведь больно! Меня корежит от его выходки. Перешагиваю свои вещи и дотрагиваюсь до ширинки на его джинсах. Приспускаю одежду. — Ты возбужден даже сейчас? — Не в хуй же выстрелил. Аргумент. И возразить нечего. Пылаю от злости и благодарности одновременно. Я не заперла дверь лечебницы, но не думаю, что кто-то посмеет войти. Дотрагиваюсь ладонью до груди Артема, поглаживая, провожу ниже, рассматриваю разноцветные символы, выбитые на его теле. — Так красиво…