Касаюсь нежной плоти и, захватив ее, провожу вверх-вниз по всей длине. Громов напрягает пресс и выдыхает с шумом. Словно нервничает и торопится. Он прожигает меня взглядом. Рывком заставляет сесть на него и широко расставить ноги. Одной рукой он приподнимает меня за ягодицы, второй берет член. Я напрягаюсь от предвкушения, когда теплая головка скользит по моей интимной зоне, самой чувственной точке, проникает внутрь. Заполняет собой. Артём берет меня за талию. Контраст его ледяных рук и моей горячей кожи особенно острый. Я опираюсь на плечи Громова, выгибаюсь и сама насаживаюсь на него. Медленно, аккуратно, растворяюсь в ласках. В плавных приятных движениях, захлебываясь собственной похотью. Так у нас еще не было. И это не просто секс, а нечто большее. Я то приподнимаюсь, то опускаюсь, позволяя Громову насладиться. Насытиться. Приглушить боль. Сейчас я управляю нашим водоворотом страсти. Наблюдаю, как Громов закрывает глаза и прерывисто дышит. Сжимает мои ребра холодными руками. Ведь я его, и только. Никуда не вырваться из хищных лап Громова. Он скользит руками к моей груди и терзает. Сдвигает чаши лифа, дотрагивается до сосков. Сдавливает пальцами и слышит мой умоляющий стон. Берет меня за плечи и прижимает к себе. Рана еще не вытянула из Громова все силы. Я опираюсь локтями по обе стороны от его лица и принимаю в себя импульсивные движения. Громов кончает через стон и крепко целует меня в висок, не выпуская из объятий. В его руках спокойно. Мне хорошо тысячекратно от того, что хорошо Артёму. Чувствую внутри горячую сперму и сладкие пульсации. Утыкаюсь носом в шею Громова. Надышаться не могу им. Он нужен мне. Приходится уговаривать, чтобы отпустил меня, дав возможность с него слезть и одеться. Поправляю одежду на себе, Громов делает то же самое со своей. — Возвращаемся. Я соскучился по дочери. — Хрипит Громов. Стараюсь прятать грусть и наблюдаю, как сложно подниматься Артёму с кушетки. Не выдерживаю, подаю ему руку и помогаю. — Ты совсем ослаб, не нужно было заниматься любовью. — А может, я завтра подохну? Почему бы и нет. Напоследок. — Не говори так! — Шучу, хватит ныть. И не смей показывать слезы моим бойцам. Утираю их. Всхлипываю, подхожу к Артёму и заныриваю под его плечо. Он опирается на меня и медленно идет к выходу. Каждый шаг ему дается с трудом и через резь в боку. Громову нужно в больницу, но он слишком суров, чтобы обращаться к специалистам. Говорит, и не такое терпел. А мне смотреть страшно. — Оставь. Он замирает у выхода из лечебницы и отпускает меня. Превозмогая боль, выпрямляет спину, расправляет стать, поднимает голову и делает взгляд, от которого хочется прогнуться, почувствовав себя ничтожеством, и покориться. Мне остается лишь молчать, спрятавшись за его мощью. И если бы не алое пятно, пропитавшее рубашку, я бы и не догадалась, что с Громовым случилась беда. — Никогда не показывай слабость бойцам. — Его голос тверд и безупречен. Громов ударом кулака распахивает створку, делает шаг вперед. А на улице промозглая ночь и наемники. Они давно разучились спать. Они окружают нас со всех сторон мертвыми черными душами. При свете фонарей их образы кажутся расплывчатыми, будто это не люди вовсе, а призраки. — Замут, перетащите кровати Фортуны и Арины в мою комнату. — О, Гром! Все в порядке? — Не сдох еще, как видишь. — И не сдохнешь. Хотя тебя нехило покоцали. — Не дождетесь. Услышав последнюю фразу, Замут опускает голову и отходит в сторону, освобождая нам путь. Громов берет меня за руку и тараном тащит внутрь дома. Рассекает своим телом холодный воздух. Такой же холодной рукой сжимает мою. — Я заперла дочь в спальне, сейчас все сделаю. Ты присядь, присядь, Артём. — Указываю Громову на кресло. Со всех ног бегу наверх, опережая безымянных наемников. Кидаю мимолетный взгляд на Касыма. С моим появлением он сразу отвлекся от кофе. На втором этаже у двери в спальню натягиваю счастливую улыбку и трясущейся рукой пытаюсь попасть ключом в скважину. Не с первой попытки получается, и я тихонечко открываю дверь. Подхожу к дочери, сгребаю ее вместе с одеялом. Мне тяжело, но я иду обратно в коридор, кивком подтверждая наемникам приказ Громова. — Что-то случилось, Вероника? — Нет, Касым. Артём очень нас любит и после ранения решил, что мы должны быть всегда рядом. — Грому повезло. Будто с неба на голову свалилась семья. Прекрасная женщина. Он говорил, что бог наделил вас редкой красотой? — Ты забываешься, Касым. И у стен есть уши! Касым дергается и резко отводит сверлящий взгляд на себе подобных, что перетаскивают мебель. Аришка сонно вошкается на моих почти онемевших руках. Подбрасываю дочку за жопку, чтобы центр тяжести переместился мне на плечо. — Позвольте, я помогу. — Предлагает Касым, говорит спокойно и бархатно. Как, в принципе, и всегда. Разворачивается, тянется руками к моей дочери. Я хмурюсь, крепче прижимаю к себе ребенка, на полшага отступаю назад. — Нет. Арину ты трогать не будешь Фортуновская шестерка! Это сказала не я… Каменею. Вспыхиваю и, если бы не дочь, уже сгорела бы на месте. Рассыпалась в прах. По спине бегут токи волнения от того, голос за спиной звучит летально. У Касыма глаза округляются. Впервые вижу его лицо таким. Мужчина бледнеет в секунду, только уши наливаются пламенным цветом. Я поворачиваю голову и смотрю на Громова. Сейчас он совсем белый, почти в цвет рубашки, и у него жар — каплями пота проступает на лбу и щеках. Громову плохо. Откровенно. Это не скрыть. Но лидер все еще сохраняет свою власть. — Гром, я лишь хотел облегчить ношу Вероники Сергеевны. — Не твоя это ноша. Громов хрипит и зверем оглядывает своих наемников. Контролирует всех и каждого в отдельности. Останавливается на мне. Вгоняет в краску, меня аж потряхивает от того, что нервы натянуты до предела. Громов рассержен и с легкостью может уничтожить Касыма. Что, собственно, и собирается сделать, судя по его виду и груди, наполненной воздухом — он собирается отдать приказ. — Артём, — говорю тихо, но твердо, — Касым — мой личный наемник и было бы правильней мне решать его судьбу. — На свой страх и риск беру ответственность и становлюсь так, чтобы прикрыть собой Касыма от сокрушающего взгляда Громова. — Хорошо-о-о. — Грубо и подозрительно протягивает Громов. Мне приходится принять на себя все вибрации ярости, исходящие от каждой его клетки тела. — Свободен, Касым. — Вполоборота шепчу наемнику, и тот, кивнув, вихрем скрывается с глаз, оставляя после себя ветер и запах парфюма такого же сладковатого, как сам Касым. Мы с Артёмом по-прежнему в окружении безымянных наемников, но кажется, что они растворились. Здесь только мы втроем. Наша маленькая хрупкая семья, воздвигнутая на фундаменте власти. Страха за жизнь. Больших грязных денег. И врагов. Это все будто душит меня, как и вид Громова, что остановился вплотную. Я не боюсь его возмездия. Я рассматриваю почти насквозь промокшую рубашку. — Артём пришел… Ура… — Сонно бормочет Аришка. Громов осторожно дотрагивается до ее головы. — Я тоже скучал. Не смотри на меня, Принцесса. — Почему? Громов поглаживает по голове дочь и оставляет ее вопрос без ответа. Он обращается к наемникам и приказывает принести три ширмы из лечебницы. Со всех сторон лидер скроет свою постель от глаз Аришки. Громов не хочет, чтобы кто-то видел его ослабленным. Мы с дочерью заходим в комнату первыми. Я снова укладываю Арину. Рассказываю коротенькую сказку про королеву Матильду и ее волшебное бриллиантовое кольцо. Наблюдаю, как заносят ширмы. Дочка тоже смотрит, но моргает медленно. Дремлет. Когда все оказывается на своих местах, и нет посторонних, дверь в комнату открывается. Я поднимаюсь с кровати Арины и вижу, как устало плетется Громов. Только здесь он может, наконец, выдохнуть и расслабиться. Сбросить с себя железную маску предводителя. — Сейчас… я помогу тебе снять рубашку. — Шепчу и кидаюсь к мужчине. — Я сам. — Ну как же сам? Тебе ведь плохо, да? Давай принесу антибиотики? Обезболивающее? — Ты, наверное, и без печени меня оставить хочешь? Пил уже. Заканчивай с суетой, Фортуна. Громов снимает рубашку, небрежно вешает на ширму. А прямо за ней моя постель. Дочка не знает нашу общую тайну с Артёмом, и ей было бы странно увидеть свою мать на одном ложе с «другом». Но я не спешу отдыхать и усаживаюсь на край постели Громова. Да и возможен ли отдых? — Тебе нужно в больницу, Артём. Что с нами будет, если ты не переживешь эту ночь? — За стенами меня пришьют гораздо быстрее, чем ты сможешь об этом подумать. Громов хмурится и кашляет. Я дотрагиваюсь его лба — огненный. Мне приходится покинуть его, чтобы взять чашу и наполнить ее холодной водой. Взять полотенце и попытаться сбить температуру. Я выхожу в коридор и прислушиваюсь. Сложно объяснить, но мне кажется, тучи над проклятым особняком сгущаются. Мрачно совсем. Тревожно. Я медленно крадусь в кухню. Где-то в глубине слышны тихие шепоты нескольких людей. Этой ночью никто не сомкнет глаз, кроме Арины. Почти везде погашен свет ламп, хотя всегда даже в сумерках горело полное освещение. Кто-то вздумал пойти на самоуправство? Я раздраженно щелкаю выключателями и прибавляю шаг. Чем ближе двигаюсь к кухне, тем сильнее ненавижу всех вокруг. Спускаюсь на первый этаж и останавливаюсь в гостиной. — Что замолчали? Продолжайте, или я вам помешала?!