Договорить он не успел. Все так же, ни слова не говоря, Гранчестер молча и зловеще ринулся вперед и ухватил девушку, которая все это время пыталась спрятаться, стать незаметной. Мелли громко вскрикнула, ощутив как железные пальцы Терроза до хруста, до багровых синяков стискивают ее руки. Одним рывком она была извлечена из спасительной тени и брошена на стол, животом вниз, перед отцом, шлепнувшись всем телом, смачно, как мокрая тряпка. В разные стороны полетели канцелярские принадлежности, шлепнулась кипа документов. Мелли задохнулась от боли, Гранчестер бесцеремонно, так же резким рывком задрал ей юбку и ткнул пальцем в ягодицу. — И родимое пятно на заднице, — задушенным злым голосом прошептал он, весь подавшись вперед, словно желая кинуться на брата и разорвать его в клочья, — тоже совпало совершенно случайно? — Откуда ты… — Потому что твоя дочь разгуливает по моему дому голой! Я вижу ее чертову задницу чаще, чем ее лицо, потому что она ею вертит перед всеми, кто там есть, от полотера до старика дворецкого! Да в этом городе все в курсе, как выглядит задница твоей дочери, черт тебя дери! Гранчестер, уже не скрывая своей ярости, наотмашь хлестнул лежащую перед ним девушку по ягодицам, отчего на ее коже проступил багровый кровоподтек а Мелли закричала, как резаная, корчась и извиваясь на столе. — Не смей трогать мою дочь! — взревел отец Мелли, подскакивая на ноги, но второй удар — хлесткая пощечина наотмашь, рассекшая кожу на губах, разбившая нос, отбросила его обратно. Он крутанулся, словно кукла на веревочке, неловко завалился в кресло, слыша в ушах звон. Кровь закапала на воротник его безупречной сорочки, половина лица налилась тяжестью и опухоль наползла на глаз, наполнила веко пульсирующей болью. — Из-за какой-то девки, — прошепелявил брат разбитыми губами, и Гранчестер, взревев, влепил ему еще одну пощечину, от которой голова мужчины мотнулась, как пустой орех, и он осел в кресле, беспомощно свесив руки. — Она моя жена! — проорал Терроз, дрожа от ярости. — И она досталась мне невинной, ты понял это?! А ты… Ты вырастил шлюху! — взревел Гранчестер и еще раз хлестнул Мелли по дергающимся ягодицам. Девушка завизжала от боли и ужаса и пустила лужу на стол, под ее животом стало мокро. — Это была только шутка! — верещала Мелли, извиваясь на столе и стараясь сползти с него, но Гранчестер железной рукой удерживал ее, сдавив пальцами шею. — Шутка?! — прошептал Гранчестер настолько ужасным голосом, склонившись над девушкой, что из-под нее потекло, закапало на пол. — Шутка?! Ты находишь это смешным? А вот она нет. Ей почему-то не захотелось смеяться и она ушла. У порядочных женщин и шлюх, — последнее слово он выдохнул в ухо воющей девушки особенно четко, — разные понятия о смешном. Рывком он сдернул ее со стола, ухватил за волосы и подтащил к зеркалу. Повернул ее лицом к отражающей поверхности, хорошенько встряхнул, заставил смотреть на себя — растрепанную, воющую, с мокрым и грязным от потекшей косметики лицом, в мокрой одежде. — Посмотри на себя, — прорычал он, встряхивая сучащую ногами Мелли. — Хорошенько посмотри! Ты думаешь, так выглядит мечта мужчины? Хоть какого-нибудь? Тупая трусливая обоссавшаяся злобная шлюха — это, по-твоему, то, чем можно привлечь? Почему в твоей голове так мало мозгов, скажи мне? Зачем ты устроила эту пакость? Кто надоумил тебя? Отец? — Не смей трогать мою дочь! С ревом, словно атакующий бык, брат Терроза, пришедший в себя, бросился на выручку, и Гранчестер, отшвырнув Мелли на пол, встретил брата еще одним хорошим ударом, разбившим в кровь его лицо, отчего тот потерялся, как боксер в нокдауне, пропустивший хук в челюсть. Ухватив брата за загривок, стиснув его одежду так, что узел галстука врезался в жирную шею, Терроз и его тряхнул так, что взрослый мужчина бултыхался в его руках как марионетка. — Если я не смею трогать твою дочь, — рычал Терроз, зажимая в руке одежду брата так, что галстук все глубже впивался в его горло, совершенно перекрывая доступ кислорода, — то какое право имели вы трогать мою жену, а? Почему какая-то шлюха думает, что имеет право на подобные шутки, а ее бесхребетный папаша ее защищает? Расскажи мне еще о правах, а она расскажем мне еще о шутках, и мы все вместе посмеемся! — Я засужу тебя… — О да, давай! А я куплю все баннеры в городе и на каждом из них будет распечатана голая задница твоей дочери! На каждой пластмассовой кружке, черт тебя дери, с надписью «она согреет тебя ночью», хочешь, а?! — Ты не посмеешь… — А кто мне помешает, а? — Мы же твоя семья… — Алилесса тоже моя семья, — напомнил Терроз, брезгливо отшвыривая полузадушенного брата от себя прочь, и тот грудью навалился на свой стол, жадно хватая широко разинутым ртом воздух. — Я люблю это женщину, это моя женщина, черт вас дери, так кто вам дал право так шутить над ней?! — Это не он! — заверещала Мелли в углу, подтягивая коленки к груди и пытаясь стыдливо закрыть мокрую одежду от взгляда Гранчестера. — Не он! Терроз перевел тяжелый взгляд на Мелли, и та заплакала, тихо и жалобно, выплескивая свою обиду, свое горе и разочарование. — Это Том, — тихо произнесла она. — Это он… он надоумил. Он говорил, она звонит ему и вешается на него… сказал — она назначает ему свидания, а Том был моим, понимаете? Он нравился мне, я люб… Мелли зашлась в рыданиях, и Гранчестер нехорошо ухмыльнулся. — Да что вы в нем находите, в этом червяке, — произнес он презрительно. — И что, он бросил тебя? Сразу, как ты сделала это? Мелли закивала, тихонечко воя в своем углу. На миг на лице Гранчестера отразилось сочувствие, но тут же исчезло, пересиленное злостью на содеянное ею. — Ты вполне заслужила такое отношение к себе, — брезгливо произнес он, смерив взглядом ее скорчившуюся в углу фигурку. — Таких, как ты, не любят. Их используют и выбрасывают, как грязную салфетку. Как туалетную бумагу. А все нечистоты остаются тебе. Змеиное гнездо (3) Формально Тома не за что было наказывать. Он был виновен только со слов Мелли, и та вообще могла наврать, чтобы выгородить себя, Гранчестер нутром чуял — она не врет, и это действительно Том был инициатором этой безобразной выходки. Но… ничего, кроме слов девчонки, на него не было. К тому же, он мог помочь найти Алилессу — а он ее искал, и так же, как Гранчестер, не знал, где она скрывалась. Гранчестер наводил справки — она не брала билетов не на вокзале, ни в аэропорте. Значит, город не покидала. В отелях и мало-мальски приличных гостиницах ее не было тоже — да и чем она заплатила бы, если не взяла с собой денег? От одной мысли об этом Гранчестер впадал в беспокойство, ослаблял душащий его галстук и мысли приходили в голову только беспокойные и тяжелые. От стресса Алилесса переставала есть. Он помнил, знал это по первым дням после их свадьбы. Тогда он напугал ее, взяв практически насильно, но ему хотелось ее тела до головокружения. Ее чистого, красивого и такого сладкого тела… Она показалась Гранчестеру игривой, как маленький жеребенок, он думал — приручить ее будет легко, и потому не стал укрощать свое желание. Не пожелал, не смог быть терпеливее огонь страсти, затуманивающей разум, был сильнее его. Ее сладко благоухающее тел словно было создано для него, манило к себе каждым своим изгибом, каждой округлостью, и его хотелось гладить и ласкать постоянно. Прижать к себе и гадить, тискать нежную кожу… Сколько она не ела прежде, чем испуг прошел? Пару-тройку дней? Она ослабела так, что тогда даже мышцы ее ослабли, и даже в удовольствии она была не так горяча. С момента ее побега прошла уже неделя. Неделя без денег, неделя без крыши над головой, неделя беззащитности и слабости… Не было никого, кто мог бы ей помочь — следя за Томом, который лучше знал всех знакомых и друзей Алилессы, Гранчестер узнал, что он не останавливалась ни у одного из них, ни у кого не просила помощи. Решила сама справиться, маленькая глупая девочка! Признаться, она заслужила порки не меньше Мелли за эту глупость, за этот бунт, за то, что сбежала, не произнеся ни слова, не спросив «почему», даже не уточнив, а как давно сделано это фото. Поверила тотчас же в то, что он мог вот так запросто развлекаться с другой, пока ее не было! Маленькая глупенькая девочка… Но в этом виноват он сам. Боясь ее власти над собой, чувствуя, что все больше попадает в зависимость от ее красоты, от ее ласк и горячих страстных стонов, понимая, что это не он укрощает его, а она скоро будет кормить его с рук, Гранчестер словно нарочно отстранялся от нее, закрывался, боясь лишний раз показать свою привязанность к этой маленькой девчонке. Понимая, что его неумолимо влечет к ней, и что скоро точка невозврата будет достигнута, он оттягивал этот миг, желая принадлежать только самому себе, и все же проигрывая этот бой. С каждым разом все труднее и труднее было скрывать, что он сгорает от одного ее присутствия, что он жаждет нежной тяжести ее тела в своих руках, жаждет слышать ее горячее дыхание у своей шеи и до боли, до раздирающей грудь боли хочет чувствовать, как ее мягкое податливое тело крепко сжимает его плоть, входящую в нее. Если бы он не начал играть в эти игры, если бы проявил больше такта и терпения, если бы с самого начала показал ей, что нет и не существует никакой другой женщины, кроме нее, она бы не поверила этим грязным снимкам. И… она была бы больше привязана к нему, вероятно, она бы даже полюбила его, а любящие женщины не уходят так просто. Или уходят?.. Моя, моя девочка… Такая чистая и такая соблазнительная. Бесенок в ангельском обличии. Где же ты? Ночью она шептала, забывшись в страсти «я люблю тебя», и повторяла это столько раз, сколько раз он просил, замирая от счастья. Люблю… Действительно ли в ее сердце шевельнулось это чувство или просто наслаждение заставило ее выкрикнуть эти слова? Он узнает это. Он спросит это у нее самой, сразу, как только найдет. Но где же искать?.. Следуя за Томом, который рыскал по всему городу, словно ищейка, Гранчестер заметил, что тот все чаще и чаще трется возле магазина Алилессы, рассматривая через витрину торговый зал. Хм, странно… Алилесса не выходила оттуда и уж тем более не входила — этого не видел никто, — ни через главный вход, ни через черный. Да и жить в магазине — разве это возможно? Но Том проявлял настойчивость. Казалось, поиски больше не интересовали его, и он сосредоточил все свое внимание на этом маленьком магазинчике, ежедневно прогуливаясь перед его дверями, словно ожидая чего-то. Неужели она там? И Том увидел, разглядел ее силуэт, полускрытый цветами и зеленым стеблями? Сумел угадать миг, когда она вышла из своего укрытия дать наставления продавцам? Услышал ее голос? Наверняка она там… Просидела целую неделю в холодном магазине, питаясь кое-как? Гранчестер, наблюдающий за Томом из своего автомобиля, лишь усмехнулся — жалкий же ты червь, Том Фелч! Наверняка ожидал, рассчитывал, что Алилесса, раненая в самое сердце мнимым предательством мужа, снова кинется в твои объятья? Выплачет свое унижение тебе в жилетку? Кликнет, как собачонку и приласкает? Или сама приползет, подобно провинившейся собаке, на пузе и отдастся, рассчитывая в твоем лице найти хоть какую-то помощь? А Алилесса не звонила. Судя по поведению Тома, мающемуся под дверями магазина в ожидании — не звонила и не звала. Даже несмотря на то, что наверняка видела его сквозь стеклянную витрину. Но отворачивалась и делала вид, что не узнает в назойливом прохожем бывшего жениха. Гранчестер еще раз усмехнулся, грустная нежность коснулась его сердца. Глупенькая храбрая и честная девочка! Даже уйдя, ты остаешься моей девочкой. Моей… Меж тем Том, кажется, решился. Или, вероятно, ему просто надоело ждать. Но, так или иначе, а физиономия его скисла, он уже не выглядел таким напряженным и дерзким, его радость сменилась вялой неуверенностью, и он, положив руку на дверную ручку, выглядел нашкодившим школьником, заработавшим плохую отметку и страшащимся гнева родителей. Он решился поговорить с Алилессой, а это вот в планы Гранчестера не входило. Женщины все сплошь мягки, их сердца из воска. Поддавшись минутной слабости, Алилесса вполне могла прижаться к Тому, обнять его… От одной мысли о том, что этот гнусный червь будет целовать ее трепещущие губы, у Гранчестера кровь закипала, и хотелось свернуть Тому шею голыми руками. Поэтому Гранчестер быстро покинул свое убежище — автомобиль, — который долго позволял ему оставаться незамеченным и почти бегом направился к входу в магазин. *** Алилесса видела Тома. ИЗ всех других людей, проходящих по улице, его она вычленила и узнала без труда, и поняла, что он е видел и знает теперь о том, где она скрывается. Глупо было надеяться, что в людном месте ей удастся спрятаться… Но больше идти ей было некуда. Том неуклюже топтался на улице, заглядывал сквозь стекло в магазин, но Алилесса делала вид, что не замечает его. Подрезая слишком длинные стебли, меняя воду в напольных вазах, она была сосредоточена только на одном — на работе. Теперь ей нужно было заботиться о девочках, больше было некому. Звать Тома и говорить с ним не хотелось. Не хотелось в который раз говорит ему ненужных фраз о том, что он больше не нужен ей, и не хотелось объяснять что она тут делает. И почему она тут оказалась. Это было не его дело, и отчитываться перед ним она не собиралась. Но в какой-то мере она была благодарна ему за то, что отвлекаясь на его персону, она перестает прокручивать в голове мысли о том, кого покинула и кто, похоже, действительно стал ей дорог. Гранчестер. Хорошо, что она оставила телефон у него. Она бы не вынесли ни единого звонка, не смогла бы слышать его голос, она бы разрыдалась и поверила во все, что он скажет, сделала бы все, что он велит. Вернулась бы обратно, если бы он позвал ее — холодно и жестко приказал явиться домой, чтобы не позорить его и ее положение. Холодно. В его голосе не было бы тепла, только лед и раздражение. Алилессе казалось, что она слышит этот лед как наяву. Он обжигал ее, проникал под кожу, вымораживал кровь и разгорался болезненным жаром в голове, в груди. — Здравствуй, Алилесса. Голос Тома не напугал ее и не был неожиданным. Подспудно она ждала, когда молодой человек все же осмелится и войдет, и к нему она повернулась с абсолютно спокойным лицом. — Здравствуй, Том, — ее голос был тих, но тверд. — Я видела, как ты маешься на улице. Зачем ты пришел? К чему весь этот цирк? — Я скучал по тебе, — соврал Том. — Я все это время думал о тебе. Решил зайти и не поверил своим глазам. Ты! Здесь! — Это теперь мое, — сухо ответило Алилесса. — Поэтому я тут. Повисла неловкая пауза. Том абсолютно не знал, о чем говорить, а Алилесса не собиралась ему помогать. Все так же смотрела равнодушными глазами и молчала. Ее пальцы перебирали листья, сжимали стебель розы, с которой она только что срезала шипы, и Том не смог сдержать усмешки. Роза со срезанными шипами… как символично. — А как же твой муж? — спросил Том. — Он не против, что ты здесь… работаешь… — Тебя это не касается. — отрезала Алилесса. — Так зачем ты пришел? Над входными дверями зазвенел колокольчик, пришли покупатели, и Том, оглянувшись на них, осторожно взял Алилессу под локоть: — Может, пройдем в подсобку? Я не хотел бы выяснять отношения… при посторонних. — Выяснять отношения? — повторила Алилесса. — А у нас какие-то отношения? — Я прошу тебя!5df86d Том практически силой уволок ее из торгового зала в маленькое подсобное помещение, закрыл за собой двери и огляделся.