Оглянувшись на женщин, Лавентин склонился к уху, его рука заскользила по моему браслету, скрытому тканью рубашки. – Длоры владеют родовой магией. У каждой семьи свой источник. Главы, как ты и я, имеют к нему прямой доступ. Объем магической подпитки остальных членов рода определяют главы. Я оставил то же распределение, что было при отце, и пока ты не вмешаешься, женская часть будет распределяться по установкам мамы. Чем обширнее род, тем сильнее борьба за магию, часто в семьях начинаются сражения за право получить больше подпитки. Но недавно случилось невероятное… – Лавентин шумно вздохнул. – Только я подписал магический контракт и не могу об этом рассказывать. – Лучше бы не начинал. – Тоже любопытная? – Да. – Я смотрела на рубиновые брызги фонтана. – Убийство, о котором вы с Раввером говорили, как-то связано с исчезновением твоей мамы? – Вероятно. – И об этом тоже нельзя говорить? – Нельзя, – покачал головой Лавентин. – Плохо… – Да. Думал, из женской гостиной меня выгонят, но, похоже, после нашего фееричного появления нарушение протокола визитов восприняли как нечто само собой разумеющееся. Удобно. Взгляд вслед за сверкающей водой скользил по изгибам гротов. Подобно ей, разум струился по лабиринтам мыслей. И все чаще оказывался перед фактом, что жена стояла слишком близко и через нашу легкую одежду я чувствовал жар ее тела. Интересно. С Сабельдой так не было, у ее одежды теплопроводимость ниже. Да и встать так близко не получалось из-за пышного платья. Наверное, люди в мире жены намного ближе друг к другу и не так одиноки, ведь они могут ощутить тепло чужого тела. Провел ладонью по руке жены и отступил. Надо обдумать убийство Какики. Наверняка целью был не он, а источник родовой магии. Министр считает это нападением Галлардии, воюющей с нами из-за Черундии. Но если бы я был галлардийцем и планировал операцию, я бы в первую очередь ликвидировал не Какики, а самый вовлеченный в войну род, ведь с каждым новым ударом повышается вероятность, что противник примет эффективные контрмеры. А жена у меня теплая и от ее волос приятно пахло блинным пирогом. Я надавил пальцами на лоб: надо думать о крови Какики и о кристаллах родовой магии. Лавентин думал. При этом иногда сопел, как ежик. Кажется, ему нужен предмет для сосредоточения, и, стоя у окна, он такого не находил. Хотелось задать много вопросов. Например, на этот год Лавентин отправит меня в путешествие или оставит дома? Ведь если браслеты будут нас притягивать, разумнее всего разъехаться подальше друг от друга. А возвращение в мой мир вместе с Лавентином… Придется везде его с собой водить, а то его дома одного оставишь и потом дома недосчитаешься. И Павел… Сердце привычно кольнуло, но мысли о нем я прогнала: квартиру буду делить до последнего. Из принципа. Работа нравилась, и коллектив хороший. И социальный пакет… Ладно, с рубинами от Лавентина мне не соцпакет нужен, а охрана. Ко многому я была готова, но привыкнуть к тому, что о мелочах вроде работы думать больше не надо, оказалось почти так же сложно, как осознать, что я нахожусь в другом мире. И что в этом мире у меня есть фиктивный муж, немыслимый социальный статус, живой дом и ребенок на руках, с которым тоже надо что-то делать. А о детях я знаю лишь в теории, потому что с племяшкой только мультики и фильмы смотрю, когда ее родителям надо на пару часов отлучиться. И вообще, я только сейчас подумала, что, когда детей из семьи забирают, им обычно медосмотр делают. Вере тоже, наверное, надо. Фонтаны стали ритмично вздымать струи, чертить ими узоры. Глядя на погружающиеся во тьму гроты, я почти не слышала музыку, которую продолжали наигрывать женщины. Оглянулась: дамы плотным кружком сидели вокруг подобия клавесина и самозабвенно слушали игру императрицы. Дверь в зал отворилась. Слуга возвестил: – Император требует длора Бабонтийского с супругой! У меня засосало под ложечкой. Через две минуты мы оказались возле золоченых дверей. Короткий стук, бесшумное движение открывающейся створки – и слуга жестом предложил пройти в синий кабинет. – Без церемоний, можешь смотреть. – Император сидел за массивным столом, по сравнению с которым казался еще более сморщенным и усохшим. В кресле застыл Раввер с напряженно выпрямленной спиной. На столике с другой стороны стояла бутылка и четыре бокала, что намекало на дружескую обстановку, начисто убитую направленным на Лавентина грозным императорским взглядом. Лавентин встал так близко ко мне, что наши руки соприкасались. – Надолго она здесь? – спросил император. Подойдя к столику, Лавентин налил бокал и подал Равверу алую жидкость. – Выпей. Взяв бокал, Раввер медлил. Лавентин понурился: – На год. Раввер вскочил. Его грудь часто вздымалась, вино плеснулось на роскошный ковер. – Ты… Ты хоть понимаешь, что этого ни один человек не выдержит? Я открыла рот, чтобы спросить почему, но не успела – Лавентин развел руками: – Ничего не могу поделать. Нет, я пытаюсь, даже к родовому духу воззвал, но, похоже, придется принять это как факт. И что Раввер так волнуется? Дом Лавентина я разрушать больше не собираюсь и ко дворцу на пушечный выстрел не подойду. Император вытащил из письменного набора золотую ручку, покрутил в пальцах. – В принципе, меня это устраивает. – Он уставился на Лавентина. – Я ведь тебя предупреждал: еще одна выходка – и запрещу посещать официальные приемы. – Простите. – И знаешь, мне кажется, ты каждый визит что-нибудь устраиваешь специально, чтобы получить этот запрет. Так вот в чем дело! Лавентин молча смотрел в пол. Император приподнялся: – Это ведь так?! – Я мог бы полезными делами заниматься вместо того, чтобы попусту тратить время на разговоры. – Я понимаю, ты скучал при дворе, когда тебе было десять. И в пятнадцать это простительно. Но тебе двадцать три! Раввер в твои годы уже отслужил в Черундии и стал министром, а ты все думаешь, как бы прием сорвать. Сколько тебе еще нужно лет, чтобы повзрослеть? О боже, как мне знакомы эти разговоры. Лавентин грустно отозвался: – Лет десять – пятнадцать. Бедный. Я ему всей душой сочувствовала: в этом дворце даже мышь от скуки повесится, не то что такой интересный парень. – Да я столько не проживу! – вскипел император. – Что, хочешь совсем со мной не встречаться? – Ну что вы. С вами – всегда с удовольствием, а вот с остальными гостями официальных приемов… – Год. Я отлучаю тебя от обязательных приемов на год. И Сарсанна, когда оправится, займется вашим воспитанием, дорогие мои Бабонтийские. А я-то тут при чем? Через год меня здесь не будет, зачем мне учить их этикет? Срочно надо напомнить, что я здесь временно. Но как сделать это по этикету, чтобы не вызвать еще большего желания меня ему обучать? Лавентин подался вперед: – Я осознал. Вот только сейчас осознал, насколько неподобающим было мое поведение. Правда-правда. Мне стыдно. Я потрясен до глубины души. И как это я раньше не замечал? – Он стукнул себя по лбу. – Этого больше не повторится. – Конечно, не повторится. Сарсанна тебе все-все правила напомнит. А за каждый новый промах я буду снова назначать ее твоей учительницей хороших манер. Бледнея, Лавентин сглотнул. Я уже боюсь этой таинственной Сарсанны. Глава 24