– Из любопытства, – честно признался я. Кажется, у министра начинается нервный тик. Попробовал успокоить: – Мне было одиннадцать, дворцовые приемы казались страшно скучными, вот я и… Ты не думай, император об этом узнал и велел усилить защиту, я в нее кое-что добавил, так что не переживай: Хлайкери под столом ты не найдешь. – Спасибо, утешил, – без малейшего намека на благодарность отозвался министр. В глубине завалов что-то противно заскрипело, спасательная химера застыла. Военные растерянно смотрели под ноги и на деревянную раму. Но звук не повторился, и извлечение камер из-под завала продолжалось. Склад бакалейной лавки, расположенной через дом от взорванного особняка, оцепили военные. Туда доставили новые стазис-камеры и те четыре, что успели извлечь из-под обломков. Силовые линии у всех, кроме камеры жены, горели красным. Злоумышленники не уничтожили этих людей, но как свидетелей дискредитировали. Даже если кто-то вспомнит похитителей, суд показания о произошедшем перед усыплением не примет. Обработавшие меня хирург и медсестры считывали показатели камер, заполненных темнотой благодаря повторно наложенному заклинанию министра. А он силен: мало кто может два раза подряд активировать одно и то же особое заклятие рода. Сам он бродил между складом и завалом, отчаянно пытаясь все держать если не под контролем, то хотя бы под присмотром. Интересно, а он через свою магию знает, кто находится внутри камер, или для него это такая же загадка, как для остальных? – Начнем с этой. – Хирург указал на стазис-камеру жены. Морщась от боли в ноге, я встал с табуретки и положил ладонь на хрустальное изголовье. Медсестра взяла с подноса круглый камень экстренного дестазис-ключа и приложила к уплотнению на боку камеры. Хрусталь озарился голубоватым светом силовых линий, крышка щелкнула, но линии продолжали гореть, не выпуская жену из сетей стазиса. Ближайшим к нам солдатам хирург приказал: – Вы и вы: снимайте. Они медленно приподняли крышку. Исходившие из нее голубоватые нити стазис-заклятия утопали в окутавшей жену тьме. Хирург осмотрел нити, внутреннюю сторону бортов нижней части камеры и недовольно цокнул: – Придется перекладывать. Одним движением астрального лезвия он рассек нити заклятия, и они остались торчать над темным коконом с женой, словно стеклянные травинки. Пока солдаты отставляли крышку, хирург подвез каталку с новой камерой. – Я сам, – сказал я. Хирург сжал мое плечо: – Постельный режим и покой. Надавил лишь чуть-чуть, а боль хлестнула огненной плетью, и я весь сжался. Солдаты подхватили жену за ноги и под руки, вмиг переложили на хрустальное ложе. Обрезанные нити заклятия затрепыхались, пытаясь дотянуться до крышки. Пока солдаты осторожно ее закрывали, мы с хирургом следили, как нити соединяются с силовым узором. Соединились все. – Отлично, – констатировал хирург. – Самое легкое позади. Он мрачно посмотрел на сиявшие алым камеры. – Продолжите, пожалуйста, с нее. – Я указал на ту, в которой лежала мама. Дождавшись кивка хирурга, посмотрел на камеру с женой. Тьма министра сползала с рыжих прядей и лица. Глава 33 Настойчиво пищали комары. А нет, это в ушах звенело… Мышцы превратились в желе. – Все неприятные ощущения скоро пройдут, – нежно пообещал Лавентин. С десятой попытки веки разомкнулись. Выглядел он неважно: на скуле цвел лиловый синяк, на лбу белела повязка. Вместо одежды – тряпка серая. Огляделась – какой-то склад. Лежала я в ящике, полупрозрачные стенки которого мешали толком осмотреться. Точнее, в гробу. Хрустальном. Может, и не хрустальном, но очень похожем на такой. Ну просто Спящая красавица. Или Белоснежка без гномов. А надо мной – лохматый принц с розовой шестилапой хренью вместо коня. – Ты меня поцелуем разбудил? – сипло поинтересовалась я. – А надо было? – И взгляд такой виноватый. Улыбнулась: – В нашем мире девушек, спящих в хрустальных гробах, будят исключительно поцелуями. – О… Прости, не знал. – Лавентин наклонился. Я хотела возразить, но его губы прижались к щеке. Чмок. – Ведите себя пристойно, – проворчал Раввер. Лавентин выпрямился: – Она моя жена, я имею право целовать ее в щеку на людях. – При встрече и прощании, – сурово уточнил Раввер и положил ладонь на борт моего гроба. Лавентин деловито заявил: – Мы, можно сказать, только что встретились. И это традиция Сашиного мира – будить в стазис-камере поцелуем. – Разбудил – свободен. Мне надо ее допросить. – Только повежливее, Саша моя жена. – Об этом невероятно трудно забыть, – нависая надо мной, еще мрачнее произнес Раввер. Сбежать бы подальше, но мышцы не повиновались. Совсем! Надвигалась паника, сердцебиение учащалось. Что со мной? Наконец шевельнув пальцами, я облегченно выдохнула: не парализована. Раввер сверлил меня угрюмейшим взглядом. Директор и завуч в одном флаконе, только перед теми я стояла, а перед ним лежала, отчего ощущение беззащитности просто зашкаливало. Закопаться бы поглубже, вон я даже в гробу уже, дело осталось за малым… – Что произошло? Расскажи подробно. Только после его приказа поняла, что с памятью неладно. Морщась от рожденной мысленным напряжением боли в висках, я пыталась сложить из обрывков воспоминаний цельный узор. Раввер терпеливо ждал. Присевший возле соседнего гроба Лавентин ободряюще мне улыбался. Постепенно я расслабилась и воспоминания прояснились. Начала рассказывать: – Лавентин придумал заклятие, чтобы отыскать маму. Его к ней тянуло. – Перед глазами встали расцветавшие на его коже звездочки. – Даже сосуды лопались. – Кровь тянуло, – вставил Лавентин. – Мы обратились к полицейским, к нам присоединились двое. Один отправился за подкреплением, а второй поехал с нами. – Я же говорил. – Лавентин, помолчи. – Раввер пристально смотрел на меня. – Твою версию я уже слышал. – Нас заметили в окно, Лавентин ворвался в дом. Полицейский взломал дверь. А потом… – Воспоминания снова рассыпались, сердце забилось чаще. Вдруг ярко-ярко, до одури реалистично я пережила бег по дому, падение с лестницы, удар выбитых пулей щепок по ноге. – На меня напали полицейские. – Полицейские? – подался вперед Раввер.