— Он не услышит тебя, — голос старика полон грусти. — Он нашел свою Мари. — Но это кукла! Просто кукла, — Людмила плачет так горько, так безутешно… — Ты еще можешь его вернуть… Если выберешь правильно… Ломкий как стекло голос старика звучит все тише и тише… Людмила бьется о хрустальную стену и кричит… Плачет и кричит…. — …Малыш?! Испуганный родной голос. Теплые пальцы стирают слезы со щек… Сон… просто сон… — Ты плакала? Что болит? Кошмар приснился? Людмиле вдруг стало стыдно. Глупые детские сказки. Но горький, жгучий привкус ревности и потери был таким реальным. — Ты… мне снился ты… я не могла до тебя докричаться. Я тебя потеряла… Она судорожно всхлипнула и спрятала мокрое лицо на груди у мужа. Утром как назло не завелась машина. Руслан, раздраженный, поехал на работу на метро. Людмила проводила надутого Антошку на школьный автобус, выслушав его недовольное бурчание про то, что на нем в школу ездят только лохи. В редакцию она влетела с опозданием на десять минут, и сразу же направилась в конференц-зал, где уже шла планерка. Недовольное лицо Большовой замаячило перед глазами. Вдохнула поглубже и осторожно отворила большую прозрачную дверь. …разгоню к чертовой бабушке эту богадельню! — донесся до Людмилы обрывок гневной тирады Большовой. Главред стояла во главе длинного стола, за которым замерли сотрудники. Кто опустил глаза, кто нервно вертел в руках ручку. Выпускающий редактор, Алла Петровна, смотрела в окно, будто все, что послужило причиной гнева Большовой, к ней не относилось. — Сикорская, — тяжелый взгляд главреда обжег Людмилу презрением, — что так трудно явиться вовремя на работу? — Простите. Людмила села на ближайший свободный стул. — Итак, на раздумья вам — день. Завтра с утра хочу услышать предложения по привлечению интереса читателей к вашим рубрикам. — А можно сейчас? — Людмила вспомнила о предложении доктора Шталя и решила не терять времени. — Валяй, — смерила ее скептическим взглядом Большова. — В моей рубрике был уже клуб "Разбитых сердец". С нами сотрудничала тогда психологиня Маленко. Но потом клуб тихо умер, так как ее советы были, мягко говоря, не слишком интересны. Письма от читателей приходилось самим писать. Но если пригласить нового, интересного психоаналитика… — Твоего доктора, что ли? — Ну да. Собственно он сам предложил сотрудничество. — А что, — главред сменила гнев на милость. — Вполне-вполне. Вот видите, можете, когда хотите! Свободны! Завтра чтобы у всех были идеи не хуже этой! В своем кабинете Людмила поставила греться чайник, и в задумчивости вертела в руках телефон. Ей очень хотелось забыть про странного доктора и бессловесную девушку в ошейнике. Но теперь уже назад пути не было. Несколько раз открыла и захлопнула телефон, отложила его. Снова повертела в руках. Опять отложила. Но потом все-таки набрала номер доктора. «Китайский танец» из "Щелкунчика" снова заставил ее вспомнить свой странный тревожный сон. Жесткими ладонями на плечи навалилась какая-то безысходность. Почувствовала себя пешкой на шахматной доске. Пешкой, которую передвигает по клеткам чужая, бездушная воля. Людмила не хотела быть пешкой. «Возьми себя в руки, — скомандовала она себе. — Шталь, слушаю, — раздался в трубке знакомый голос и Людмила вздрогнула. Этим голосом разговаривал в ее сне жуткий старик в черном плаще и шляпе. Сердце выстукивало нечто похожее на «Болеро» Равеля, ускоряясь. Вдох-выдох. Как там учил ее тренер по йоге? Хорошо все-таки, что Руслан, заботясь о ее здоровье, заставил ее пойти заниматься. Иногда помогает. Ну вот, онемение прошло, она уже может говорить. Вдох. — Здравствуйте, доктор. Это Сикорская. Главный редактор дала добро на сотрудничество с вами. Вы могли бы подъехать в редакцию, скажем завтра? Нужно обсудить детали. Людмила выпалила это на одном выдохе, будто боясь снова услышать голос Шталя. Но, увы, это было неизбежным. — Очень хорошо! Я обязательно приеду. Только завтра не смогу. У меня прием весь день. Может в четверг? Снова вдох. И выдох. — Как скажете. Тогда жду вас в три. Устроит? — Минуту, я уточню. Вдох-выдох…вдох-выдох…вдох… — Да, устроит. Выдох. — Адрес редакции… — Не нужно. Я знаю адрес. До встречи. Короткие гудки. Судорожный вдох. Откуда Шталь знает адрес? Шумный выдох. Журнал! Отвозила ему журнал. Там есть адрес редакции. Напряжение отпускало не сразу. Покалывало кончики пальцев, тихо стучало в висках. Ледяными лапками по спине — противные мурашки. На гладкой поверхности стола гулко завибрировал телефон. Людмила посмотрела на него как на ядовитое насекомое, которое может укусить. Но номер был не Шталя. Боже! Тата! Схватила телефон и торопливо нажала на кнопку. — Привет, Люсик! — Раздался из телефона зычный голос ее лучшей подруги. Тата всегда была такой громогласной, что Людмила разговаривала с ней "на расстоянии" — отодвигала телефон от уха, чтобы не оглохнуть. И теперь, слушая раскатистый говор из маленькой трубки, казалось, видела перед собою свою Тату — рослую, статную, русоволосую, синеглазую, улыбчивую. Породистую. Настоящую сибирячку. Наследница Ермака, как всегда называл ее Руслан. Тата напоминала Фросю Бурлакову из старого советского фильма «Приходите завтра». Только с той разницей, что своим появлением она осчастливила не консерваторию, а факультет журналистики ЛГУ. — Я в Питере! — все также радостно раздалось в трубке. — Еду из аэропорта. Буду жить в «Балтийской». Где встретимся? — Таточка, — у Людмилы перехватило горло, — милая! Как я соскучилась! У нас конечно! Адрес помнишь? — Помню! Вобщем, я поселюсь, дела порешаю и в семь буду у вас! Будем пить абсент! Настоящий! — Будем, я сейчас Русу позвоню, он обрадуется. — Так! — громыхнула трубка, и Людмила отстранила ее еще подальше. — С тебя наш студенческий салат! Не забыла еще? — Будет тебе салат. Людмила нажала отбой. Теплое, уже позабытое чувство энергетического цунами под именем Тата Гирина смело тревогу от пугающего сна и разговора со Шталем. Улыбнувшись сама себе, Людмила пошла к Большовой. Отпрашиваться пораньше с работы. Вечером был обжигающий абсент и громкий голос Таты, от которого, казалось, тихо звякают бокалы в буфете и вздрагивает занавеска. Десятиметровая кухня сразу стала крохотной, игрушечной. Людмиле вдруг вспомнилась их первая встреча. Первое собрание курса. Все сидят поодиночке. Вчерашние соперники. Неловкая тишина. Вдруг рядом с Людмилой села крупная девушка. С размаху, так что стул под ней протяжно скрипнул. — Тата, — радостно сообщила она так, что в аудитории все обернулись. И протянула Людмиле широкую ладонь. Тата по паспорту была Татьяной. Как Людмилина мама. Но Таней, Танечкой, Танюшей называться отказывалась категорически. Они подружились. Сразу и навсегда. Тихая, хрупкая, немногословная Людмила и громкая, большая, решительная Тата. Их, таких непохожих, на самом деле роднило многое. Людмила — бессменная староста группы. Тата — комсорг курса, потом председатель профкома факультета. Студенты, особенно первокурсники, звали ее мама Тата. Несмотря на яркую внешность, обе подруги не были окружены поклонниками. Людмила — из-за имиджа недотроги и «ледышки», а Тату парни просто побаивались. Даже Руслан, начав ухаживать за Людмилой, первое время робел перед ней будто мальчишка. Людмила не могла налюбоваться на подругу. Тата, подобревшая, но не расплывшаяся, в строгом брючном костюме, с короткой стильной стрижкой (ах, где ее коса!), все с таким же румянцем во всю щеку и веселыми синими-пресиними глазами, рассказывала о том, как вымахала Златка и точно будет погибелью для парней, что они отстроили новый дом в пригороде Праги, и что ей непременно нужно увезти с собой не меньше десятка хороших новых русских книжек. Только теперь, рядом с Татой, Людмила вдруг остро ощутила, как скучает по ней. За двенадцать лет подруга приезжала в Питер всего несколько раз. Последние лет семь она жила в Праге. Там когда-то служил ее муж, а после развода Тата с дочерью решили не возвращаться, прикипев душой к этому старинному и загадочному городу. Сикорские даже как-то раз были у нее в гостях, и Людмила с удовольствием вспоминала узкие улочки, мощеные камнем, величественный до оторопи собор Святого Витта, Карлов Мост и готические башенки Старого Града. Тата больше замуж не вышла, вернула назад свою девичью фамилию и воспитывала дочку одна. С журналистской карьерой у нее не сложилось, зато она нашла себя в издательском деле. Она работала редактором отдела русскоязычной прозы в крупном чешском издательстве «Оттово». Людмила тихо млела от теплой, мощной, светлой энергии подруги. Все страхи, тревоги и переживания сразу поблекли, стали пустыми и несерьезными. Потом Людмила достала студенческие альбомы с фотографиями, они разглядывали старые снимки, вспоминали, хохотали до слез. Время от времени из зала доносились восторженные вопли Антошки — тетя Тата привезла ему цифровой фотоаппарат и огромный цветной альбом «Настольная книга начинающего фотохудожника». Примерно в одиннадцать Антона удалось отлепить от альбома и отправить спать. Ближе к полуночи ушел Руслан, виновато пробормотав что-то о предстоящей завтра тяжелой операции. Людмила и Тата сидели рядышком. Уже почти кончились слова. Остались только легкое головокружение, мятный обжигающий вкус абсента на губах и уютное тепло родной души. — Люсик, — наконец прошептала, что само по себе было странным, Тата. — Я все смотрю на тебя. Не нравится мне… — Что, Тата? — удивилась Людмила. — Сколько мы не виделись? Пять лет, шесть? Широкая горячая ладонь Таты накрыла узкую ладошку Людмилы. — Пять с половиной, — почему-то смутилась Людмила. Словно в том, что они так давно не встречались, была ее вина. — Вот. Именно это. Ты будто во всем всегда виновата. Так нельзя. Ты как подросший птенец. Можешь летать, а боишься.