— Ну не хочешь говорить и не надо, — сказала Людмила, делая вид, что уходит, — тогда я спрошу у него. — Он соврет, — глухо произнес Антон. — Почему ты так говоришь? — Потому что он тебя обманывает. — Не говори глупостей! — сказал Людмила почти сердито. — С чего ты взял? — Анна… Она… Он… — он снова вдохнул глубоко, будто подавляя всхлип, потом собрался с силами и выпалил, — почему она тогда стояла перед ним на коленях? Антон все-таки не сдержался и снова всхлипнул. — Что ты сказал отцу? — спросила тихо Людмила, и почувствовала, как ее сердце падает в пустоту. — Что он не смеет тебя обманывать! — выкрикнул зло Антон. — И отец тебя ударил по лицу, — закончила за него Людмила. И тут Антон прижался к ней, всхлипнув снова, и горячо зашептал: — Мамочка… мама… ты… ты у меня одна… Слышишь? Одна… Чтобы не случилось, я всегда буду с тобой! Всегда… Всегда на твоей стороне! Людмила с трудом сдержала слезы. — Тише… тише, — она гладила его по спине, — ты все не так понял. Все хорошо. Никто никого не обманывает. Успокойся. Анна просто моя подруга! И ты ее давно знаешь. Она хорошая! — Анна… — он никак не мог успокоится, — она хорошая… Отец… он… он ее заставлял… Он с ней говорил таким тоном… и она… называла его: "Господин". — Милый, — Людмила едва сдерживала слезы, сжав зубы от злости на мужа, — они просто шутили! Вдруг Антон перестал рыдать и посмотрел ей прямо в лицо. — Мам, — сказал он серьезно, и у нее стало горячо в груди, — я давно не ребенок. Если ты хочешь, я поверю, что они просто шутили. Сделаю вид, что поверю. Если тебе так будет легче. И снова обнял ее, крепко-крепко, до боли. Вечер прошел почти в полном молчании. Антон, угрюмо уставился в свой ноутбук, вставив в уши наушники. Людмила устроилась в кресле с книгой. Руслан беспорядочно переключая каналы телевизора, — на диване. Дарик, ощущая своим собачьим чутьем повисшее напряжение, беспокойно переходил от одного к другому, поскуливая и заглядывая в глаза. Наконец, все отправились спать. Перед тем как уйти к себе, Людмила зашла к сыну, поцеловала, пожелав спокойного сна, а потом постучала в спальню к Руслану. Он сидел на кровати, опустив голову на руки. — Тебе не кажется, что ты должен объясниться со мной. И с сыном. Он вздохнул. Поднял голову и посмотрел на нее. В его глаза было больно смотреть. — Прости меня… — шепнул он еле слышно. — Прости… То, что произошло… это… ужасно… непозволительно… — Почему? — спросила она с горечью, — почему надо было ждать приезда сына? — Я не ждал, — он снова опустил голову, не в силах смотреть ей в глаза. — Я попросил Анну приехать, помочь с бумагами. Мы разбирали в гостиной документы… а потом…Это случилось… спонтанно. — Спонтанно? — она презрительно усмехнулась. — Спонтанно ты приказал своему сабу на глазах у твоего несовершеннолетнего сына встать на колени? Ты слышишь себя сам? — Это не так… не так… мы же одни были… — каждое слово будто жгло ему губы. — Я не собирался… ничего такого… Это… помутнение… я не смог… Внезапно он вскочил и схватил ее за плечи, больно впившись пальцами: — Ты… ты не понимаешь… — зашептал он ей прямо в лицо, задыхаясь от боли и стыда, — я… схожу с ума… меня просто разрывает на части… это невыносимо… Он отпустил ее также внезапно и отошел к окну, схватившись за голову. Людмилу переполняла злость, горькая обида, она ощущала себя преданной, растоптанной, уничтоженной. Но где-то в глубине больно пульсирующего сердца ей было жаль его. Она впервые в жизни видела своего сильного, спокойного, уверенного в себе мужа в таком смятении, подавленным и растерянным. Но простить его сейчас она не могла. Сглотнув навернувшиеся на глаза слезы, она как могла твердо произнесла: — Это тебя не извиняет. Завтра ты поговоришь с сыном. И меня совершенно не заботит, что ты ему скажешь в свое оправдание. Закрыв за собой дверь, она прошла в спальню и упала лицом в подушки. До самого утра она не сомкнула глаз, сжимая кулаки и пытаясь не стонать от боли, что разрывала ее грудь. И от этой боли не было лекарства. В голове у нее до самого утра крутилась мутная, как грязная вода, воронка, из которой память выхватывала отдельные фразы, мысли, картинки. Она слышала снова слова Анны: " Если мой Господин захотел кого-то еще — это моя вина и мое несовершенство", и видела ее, покорно опустившую глаза, на коленях перед своим мужем, в ее ушах звучал срывающийся шепот Руслана: "Я схожу с ума… это невыносимо", грустно качала головой мама: "Больная жена никому не нужна… Ты должна целовать ему руки…", и снова пробивала дрожь от властного голоса, уже не Руслана, Кукловода: " Я испытываю потребность в доминировании… Не хочу это потерять… Наши жесткие хард-лимит — супружеская верность". Она ощущала себя загнанной в бесконечный ледяной лабиринт, из которого не было выхода. Ей вдруг стало казаться, что она — ненужная старая кукла. Игрушка, из которой выросли дети. Забытая на чердаке, пыльная и потрепанная. Но внезапно она увидела отчаянные, наполненные слезами глаза сына и услышала его хриплый голос "Мам… ты у меня одна… я всегда буду на твоей стороне…" Она вцепилась в это воспоминание будто в спасительную соломинку, что не давала этому мутному смерчу увлечь в пучину безумия. К утру она приняла решение. Но озвучить его мужу решила только после отъезда сына. После завтрака, также прошедшего в полном молчании, нарушаемом только тихим поскуливанием Дарика, выпрашивающего кусочек пиццы, Руслан увел Антона к себе в кабинет. Они беседовали довольно долго. Людмила, чтобы не поддаться искушению подслушивать, оделась и вышла в сад, выпустив собаку. Она села на скамейку в беседке и рассеянно наблюдала за тем, как носится Дарик, взрывая снег, зарываясь в сугробы по самые уши. Потом из дома вышел Антошка, посмотрел не нее, вдруг улыбнулся и присоединился к псу в его веселой беготне. Следом на крыльце появился Руслан, застегивая куртку. Какое-то время он наблюдал за возней сына и собаки, а потом спустился по ступенькам, скатал рыхлый снег в снежок и запустил им в сына. Снежок попал Антошке в шею, снег засыпался за воротник, он обернулся, посмотрел на отца возмущенно, но потом мстительно ухмыльнулся и скатал свой и запустил им в Руслана. В ответ он получил еще один "снаряд", прямо в грудь. И естественно не остался в долгу. Дарик метался между ними, пытаясь поймать на лету снежки, и радостно лаял… Уставшие, вымокшие до нитки, но умиротворенные, они сидели в гостиной перед камином, и пили чай с пирогами. Антошка еще косился на отца, но казалось, что мир и спокойствие в семье были восстановлены. Людмила смотрела на двух своих самых родных и любимых мужчин, таких похожих и таких разных, и вдруг отчетливо поняла, что не может позволить разрушить это все. Никому. Она подумала, что принятое ею за ночь решение — единственно верное. Она должна сохранить этот теплый, хрупкий мирок любой ценой. Последние два дня перед отлетом Людмила почти не расставалась с сыном, словно хотела впрок насмотреться, надышаться им, впитать кожей тепло его рук. Само собой получилось так, что и Руслан, и Анна, и произошедшее накануне ушли на второй план, скрытые будто сценическим задником скорой разлукой с Антоном. Вечером накануне отъезда сын собирал вещи, а Людмила сидела на кровати, прижимая к груди плюшевого мишку, с которым Антошка спал в обнимку, когда был маленьким. — Мам, ну чего ты… Сын заглянул в лицо Людмиле и сел рядом, уткнулся в плечо. Она бросила на кровать игрушку и стиснула Антона. — Мамуль, ну до лета всего. И скайп же есть… Антошка деликатно высвободился из объятий. — Ничего не забыл? — Людмила изо всех сил старалась не разреветься. — И к тете Тате обязательно заходи почаще. Она звонила, ругалась, что ни разу не пришел. И вообще предлагала переехать к ним из общежития. Злата мечтала с тобой встретиться. — Ма, ну в общаге веселее же! Друзья… К Тате схожу. Златка классная девчонка, мы уже познакомились. — Хорошо… что ты не один… Голос у Людмилы дрогнул. Антон бросил запихивать свитер в сумку, подошел к Людмиле и сел перед ней на корточки, заглядывая в глаза. — Мам, — сказал он тихо и серьезно. — Он сказал, что это была глупая шутка. И что он сожалеет. И больше никогда тебя не обидит. — Да, сын, конечно не обидит. И все-таки расплакалась. В аэропорту Антон по-мужски сдержанно попрощался с отцом, пожал ему руку, а Людмила прижала сына к себе и долго не могла отпустить, пока он не заворчал недовольно о том, что опоздает на рейс. Уже уходя, он вдруг обернулся и сказал ей тихо: — Я люблю тебя, мам. — Я тоже тебя люблю, — ответила Людмила и почувствовала, как по щеке катится слезинка. Она смахнула ее перчаткой и так и стояла, не в силах оторвать взгляд от уходящего Антона. Руслан осторожно тронул ее за локоть. — Пойдем? Они доехали до дома в неловком молчании. Руслан бросал на жену осторожные взгляды, а она демонстративно смотрела в окно, на празднично украшенный город, еще не успевший отойти от Новогоднего и рождественского безумия. Дома они все так же молча пообедали, и Людмила загрузила в посудомоечную машину грязные тарелки. Потом уселась в свое любимое кресло и взяла в руки книгу, но читать не смогла. Так и смотрела невидящими глазами на раскрытые страницы. Дарик со вздохом улегся на свою лежанку. Он какое-то время еще приподнимал домиком брови, делая вид, что все также следит за порядком, но вскоре уже спал, уютно положив голову на лапы. Руслан ерзал на диване, то брал в руки какой-то журнал, то бросал его на журнальный столик, то включал телевизор и начинал бессмысленно переключать каналы.