— Куда собралась? — Я скоро вернусь. — Лежи, — притягиваю к себе Серафиму. Я глубоко и жадно вдыхаю запах ее тела — сладко-пряный, раскрывшийся глубже. Она пахнет состоявшейся женщиной и горячим сексом. — Не смотри на меня так. — Как? — Как будто я раздета. — Ты и так раздета, — хмыкаю, провожу ладонью по ее стройному телу, собирая ворох мурашек. — Я неправильно выразилась. Ты смотришь так, будто я перед тобой даже не телом раздета, а вся распахнута. Нет барьеров и личного тоже не осталось, и только твои глаза всюду заглядывают… — Ты для меня всегда раздета, даже если в сорок одежек замотаешься. Уже говорил, но повторю еще раз. Я тебя чувствую. Всю. Тебя. Как свою женщину… Притягиваю к себе поближе разомлевшую и потную Серафима, волосы прилипли к влажным вискам темными змеиными дорожками. — Ты — моя. Серафима осторожно взбирается по моей груди, сложив локти, а на них опускает подбородок. — Я вообще-то в душ хотела. — Успеешь. Полежи так. Меня самого начинает тянуть в сон. Но я должен уснуть позднее, чем она, чтобы сменить простынь. В душе мы уже побывали. После первой партии заездов Серафима ни слова не сказала, но я знаю, что она пыталась бы разглядеть девственную кровь на своих бедрах. Хорошо напарил горячим душем и убедил глупышку, что не у всех кровь льется рекой. На миг становится стыдно, что мое нетерпение и мужское эго взяло верх. Эта ночь — не первая для нее. Все уже было. Но мне удалось убедить Серафиму, что небольшой дискомфорт сегодня и был тем самым эффектом от лишения девственности. Рассказал красиво, что когда есть сильное желание, то и боли почти не бывает, и все совершенно иначе. Поверила? Да. Ее глаза смотрят бесхитростно, чуточку затуманены той дымкой, которую я всегда хотел в них увидеть. Сейчас добился. Она вся — моя! Изнутри затопило гордостью! Но и немного стыдно, должен признать. Она сказала, что доверяет мне не только как мужчине, но и как другу. Ни тот, ни другой лгать не должны. А я, выходит, что обманул. Чуть-чуть ослабил границы, она в ту ночь уже была разомлевшая от поцелуев. Стоило лишь приобнять во сне, как начала тереться об меня кошкой, от поцелуя не отказалась, а потом нас было уже не остановить. Не совсем честно?! Пусть так. Толку сожалеть, если назад не вернуть? Ей со мной хорошо. В первый раз было хорошо. Но тогда меня рвало на две части: я был рад, что получил желаемое, и ревностно сомневался: будет ли мой Мышонок такой же горячей девочкой без веществ, которые помогают расслабиться и ослабить границы? Да. Она очень отзывчивая. Нежная, смущенная и в то же время готовая попробовать многое, поделиться собой еще и еще, а мне нужно больше. Нужно все… Пусть будет так. — О чем думаешь, Тимур? Пытливо смотрит мне в глаза, сероглазая. — Ни о чем таком. Просто кайфую, а ты? Серафима опускает взгляд разглядывая меня, водит пальчиками по плечам, повторяя линии татуировок. Это карта, на которой легко заблудиться — так много чернил, но ей удается найти верные тропки. — Мне вот эти розы нравятся, — снова и снова рисует пальцем. — Цветочки? — усмехаюсь. — Кто бы сомневался. — И эта — тоже, — спускается ниже, очерчивает взглядом татуировку на бедре и вспыхивает, заметив естественную мужскую реакцию. — Бесстыжий. — Я? Это ты открыто на мой «галстук» пялишься. Приманиваешь на продолжение? Я готов! Дай минуту передохнуть… — Нет! То есть… Потом. Я устала, наверное. Между ног ноет все, — смущается. — Ясно. Нужна передышка. — Мне кажется, я завтра не встану. Ой… — смотрит за окно. — Точнее, уже сегодня! — Завтра ты уже можешь оказаться беременной. — С чего такая уверенность? Может быть, с первого раза не выйдет? — С первой ночи, ты хотела сказать? Раз был не один, — глупо лыблюсь. — Тебе это действительно важно? Имею в виду, по-настоящему важно? Не просто ради галочки? — замирает. Осторожно веду пальцами по узким плечам, отмечаю багровые засосы на шее и верхней части груди. Податливая, горячая, но хрупкая. Следов остается немало… Моих следов. Снова затапливает гордостью и шквалом желания целовать ее. Всю зацеловать. Подмять и снова сделать своей. Желание убедиться, что это не мираж, не бред, не обман, что все по-настоящему и по ее воле. Она — здесь, со мной. По доброй воле. Ладно, может быть, я нажал немного, подтолкнул, заставил ее раскрыться. Сама бы так и чуралась меня, зато теперь — моя, без остатка! Теперь чувствую себя на порядок лучше. — Для меня семья — это очень важно. — Расскажи о семье. — Долго придется рассказывать. Вводные данные: у меня есть мать, есть отец и есть сестра-близнец. Самые близкие. Есть еще семьи моих дядек двоюродных. Два дядьки, у каждого своя семья. От одной семьи — брат, от второй — брат и сестрицы. Смешные. Кудряшки, как под копирку, на мать свою похожи, только цветом волос немного отличаются. — А твой родной брат? — Брат? — Да. Тот, про которого ты говорил, — устраивается поудобнее. — Про него расскажи. — Я про него почти не говорю. Даже с близкими. — Хочу послушать, — требует. — Ну, зачем тебе, Мышонок? Уже немного жалею, что открыл ей эту сторону себя. Мужчина должен быть скалой, без единой трещины. — Ты же мой супруг. По-настоящему. У тебя не должно быть от меня секретов! Ты все мои секреты знаешь. Я тоже хочу знать твои… — Вот еще. Это может быть опасно, глупая. У меня много врагов. — Я не хочу знать твои секреты по работе или бизнесу. Оставь это себе. Я хочу знать личное, интимное… — Ты — моя интимная. — И все же я жду, что ты со мной поделишься. Как зовут твоего брата? Серафима говорит не в прошедшем времени, а в настоящем. Словно есть еще надежда. Моя жена, по сути совсем девчонка, но она бывает очень упрямой, как сейчас, когда вытаскивает на поверхность невидимыми крючками самое сложное. — Арман. — Арман? — осторожно улыбается. — Красивое имя. Необычное. Ни разу не слышала. — Мама выбирала. У нее отличный вкус. Удивительная женщина. — Арман… — Серафима возвращает меня на нужную дорожку. — И какой он был? Сначала я говорю неохотно, но потом втягиваюсь в разговор незаметно для себя. Говорю даже с улыбкой, вспоминая проказы нашего «любимки» — так Армана всегда называла сестра-Дина. Одному дьяволу известно, сколько раз я отхватывал от отца за проделки Армана. Как старший, брал на себя ответственность. Так много я о брате давно не говорил. Даже горло пересохло от того, сколько натрындел, как болтушка. Никогда не делился, но Серафима заставила. Говорю же, ведьма. Ведьмочка… Оказывается, она давно уже спит, распластавшись на мне. Может быть, я добрую треть, если не половину, для себя самого рассказывал! Где-то далеко настойчиво вибрирует телефон. Осторожно снимаю с себя спящую Серафиму, зная, что нужно ответить. Отхожу подальше, в соседнюю комнату, осторожно прикрыв за собой дверь, чтобы не щелкала замком слишком громко. — Что? — Вас Ксана разыскивает. Требует, — отчитывается один из моих людей. — Ты ради этого меня от важного оторвал? — шиплю сердито. — Пусть сидит, кобра, и рот на замок. В подвал Ксану спусти! Надо было сразу в подвал ее швырнуть, чтобы гонор сбить, но я хотел, чтобы Серафима решилась пойти мне навстречу. Использовал Ксану для ревности, а она в это время могла подумать, что к ней — особое отношение, если ее держат в доме, как ценную гостью, а не как гнусную пленницу. — Извините. Но вы сами сказали, звонить, если срочное. Ксана утверждает, что, если не поторопиться, потом будет поздно. — Поздно для чего? — Баженов может пропасть без следа. — Так спроси все, что нужно.