— Врешь. Тебе наглости хватило выкрасть ее. Я лишу тебя всего! — Хочешь сказать, что лишишь в отместку меня всего? Твоя семья уже позаботилась об этом. Мне нечего терять! Я был бы рад сгноить тебя в тюрьме и избавить от твоей гнили этот мир и тех, кого ты пачкаешь. Но твою жену я не крал. Сбежала, наверное, может быть, не выдержала дурного обращения? — Я с нее пылинки сдуваю! Послушай, мудак. Два часа. У тебя есть два долбаных часа. Потом пеняй на себя. Глава 18 Серафима Шилов выбросил меня за городом и умчался, полный уверенности, запугал меня хорошенько. Он был уверен, что Багратов подберет меня очень быстро, что я струшу и буду «сливать» важную информацию. Мне было страшно до невозможности, я спряталась в кустах возле дороги. Я долго сидела там, вздрагивая от каждого луча машин, проезжающих мимо. От страха я глотала злые слезы обиды, жаждала поскорее увидеть Багратова и плюнуть ему в лицо. О, как я была на него зла за то, что втянула меня во все эти игрища! За то, что солгал насчет верности. Или не солгал, но сделал вид, что кувыркался с Ксаной. Может быть, он лишь продолжал играть, но я ни за что не поверю, будто он не мог придумать иного выхода, кроме как изображать связь с этой наглой девицей! Те фото… Не думаю, что это монтаж! Багратов и сам не отрицал, что сделал вид, будто поверил Ксане, чтобы проследить за ней. Пусть так, но он все равно ее лапал, появлялся с ней на людях, привел в качестве своей женщины. Ни во что наш брак не ставил. Скорее всего, наш брак оставался для него игровым, небольшим развлечением среди наскучивших будней. Не знаю… Не могу сказать, что поверила Шилову. От него за километр несло жаждой во что бы то ни стало уложить на лопатки сильного соперника. Честолюбие? Плевать на его мотивы! Я не поверила Шилову полностью, но поверила, что Багратов продолжил играть в «кошки-мышки». А я просто хотела быть любимой им без всяких подоплек. Как быстро я успела проникнуться к нему жаркими чувствами и желанием большего! Я проворачивала в себе эти мысли, думала и не могла перестать плакать от бессилия. Находиться за городом в самый темный час перед рассветом, босиком, почти голой очень страшно и очень холодно! Но долго в одиночестве я не пробыла, потом увидела, как фырча, остановились старенькие жигули, и из машины появились двое — дед и бабка. Дед принялся менять пробитое колесо, потом долго возился под капотом, бабка его костерила все время, пока он пытался завести старую машину. Я долго слушала, о чем они говорили, они показались мне хорошими и простыми людьми. Я осмелилась выйти и попросить о помощи, но перед этим сняла с себя обручальное кольцо и оставила его валяться в пыли. Было жалко снимать кольцо, оно мне нравилось. На миг даже возникло ощущение, словно я предаю Багратова, словно отрезала от себя невероятно важную часть, кусок души и сердца. Но иначе было никак… Я не была уверена наверняка, но уже догадывалась, что Багратов мог найти меня по кольцу, иначе бы он не делал несколько раз упор на том, что кольцо снимать ни в коем случае нельзя! Наверное, именно так он меня и нашел в первый раз. Если бы я оставила кольцо, то Багратов мог быстро меня найти, и я снова оказалась бы в эпицентре событий: с одной стороны супруг, слишком сложный, слишком взрослый, слишком себе на уме. С другой стороны — давление властей и угроза быть обвинённой в убийстве. Я не хотела предавать Багратова, следить за ним я бы ни за что не стала и сливать информацию Шилову не хотелось, тем более! Мне бы хотелось быть рядом с Багратовым без всяких условностей, без игр и сомнений, но вряд ли получится стать для него настолько близкой и желанной, чтобы он ради меня оставил свои планы. Я поймала себя на мысли, что снова чаще называю его лишь Багратовым и почти не называю Тимуром, даже в тишине своих рассуждений, которые никому не слышны, кроме меня самой. Старики немного испугались моему появлению, я попросила о помощи, сказала, что не помню, как здесь оказалась, назвалась Шурой — первым именем, что взбрело в голову. Старики не отказали в помощи, обещали подбросить меня до деревни, дать место переночевать. Обещали, что обратятся в полицию, к неплохому знакомому. Но я попросила их этого не делать, сказала, что ничего не помню, но точно знаю, что нельзя в полицию, мол, у злых людей кругом там сидят «свои». — Очевидно, ты попала в нехороший переплет и податься совершенно некуда. Поживи пока у нас, — щедро предложила баба Марфа. — У нас в деревне тихо, чужих людей не бывает! Жадный застройщик до нас еще не добрался. Вроде под городом живем, но перспективы и аппетиты правительства в другую сторону направлены. Там, где дороги важного значения. Поживешь, оклемаешься немного, потом решишь, что делать! Ох, бедовая ты девочка… Честно говоря, плана у меня вообще не было! Я понимала лишь то, что страшно вернуться обратно в дом Багратова. Никакой защиты от посторонних посягательств, еще и подозревать в предательстве начнет. В то же время я до сих пор не была уверена, что нападение Шилова — это не дело рук самого Багратова. Я думала, что немного узнала этого мужчину, стала к нему ближе, но я могла ошибаться. Поэтому я решила пожить немного у стариков, помогая им по хозяйству, надеясь, что со временем придумаю, как быть. Немного напрягал тот факт, что в деревне с населением в тысячу душ все друг друга знали, и появление нового лица вызвало пересуды. Но старики сказали всем, что я их дальняя внучка, мол, троюродная тетка отправила меня пожить на свежий воздух, а то перед компьютером загибаюсь! Такое объяснение устроило жителей крохотной деревушки, где средний возраст на человека был пятьдесят плюс! Таких деревенек немало, наверное, и практически везде живет только старшее поколение. Я решила пока пожить у стариков и надеялась, что как только страх меня отпустит, найдется решение. Как бы то ни было, перспективы у меня были так себе. Ни денег, ни документов. Даже одежда и обувь — с чужого плеча, оставшаяся после приездов детей и внуков бабы Марфы. Одна лишь надежда на дорогие сережки — небольшие гвоздики с довольно крупным бриллиантом, которые я припрятала в карман пижамы… Может быть, я смогла бы продать их и на вырученные деньги купить себе новую жизнь? Без приключений, без переживаний. Без… него. Без мужчины, ставшего таким важным и любимым. Сердце отказывалось в это верить, стоило только подумать, что я больше никогда не увижу Багратова, как сердце захлебывалось в агонии и хотелось плакать. Постоянно хотелось плакать, внезапно дурнота начала накатывать волнами и чаще всего по утрам. * * * Спустя время — Ох, жара… Дед Анатолий шумно опускается на хлипкий деревянный стул и вытирает большим клетчатым платком вспотевший лоб. — Картуз свой засаленный сними! В доме без головных уборов ходят! Невежа старый! — начинает браниться баба Марфа. — Не ворчи, старая. Лучше налей мне воды прохладной. — Сам налей. Не видишь, у меня руки в тесте? Ворчливые перебранки старой супружеской пары стали для меня уже привычными. Не обращая внимания на их ругань, набираю из большой жестяной фляги кружку воды и ставлю перед дедом на стол. — Теплая совсем стала, во фляге нагрелась, — вздыхает он. — Когда нам уже воду снова включат? Обещали, что только неделю воды не будет, но вот уже третья неделя пошла, а воды все нет. — Ты водовозку выглядывал? — Выглядывал, не было ее. — Говорили, к одиннадцати. — С половины одиннадцатого наши деревенские уже на площади Ильича топчутся, машины нет. — Не прогляди! Отдохнул? Бери тачку, флягу и иди за водой. Не то совсем без воды останемся, придется втридорога покупать или с речки пить. — Еще чего! Пронесет дальше, чем видим! Старик поворчал, но нагрузив на телегу две фляги, поплелся на так называемую «площадь Ильича» — так в местной деревне называли небольшой пятачок перед памятником вождя советского пролетариата. — А ты приболела, что ли, Шурочка? — спрашивает баба Марфа. Я напоминаю себе, что назвалась другим именем. Никакой Серафимы Багратовой-Баженовой! Хватит с меня этих игрищ! — Спрашиваю, не приболела ли ты, Шурочка? — А? Задумалась немного. — Вижу, что задумалась. В чае уже льдины плавают, пирожок один раз надкусила и не ешь. Невкусный, что ли? — Вкусный, — отозвалась немедленно и откусила пирожок, чтобы не обижать хорошего человека. Но стоило мне распробовать вкус начинки — вареное яйцо с луком, как нутро начинает бунтовать, и даже выпитый чай с сахаром просится наружу. Я едва успела выбежать из домика и склониться над кустами под забором. Рвало долго и мучительно, до острых спазмов и темных пятен перед глазами. С трудом поднялась и кое-как умыла лицо остатками воды из жестяного ведра. Слабость накатила. Такое состояние длилось несколько дней. Хотелось бы, чтобы гадкие ощущения оставили меня в покое! Но лучше не становилось. Внутри заворочались тревожные сомнения, что, если я забеременела?! Багратов был без презерватива. Нет, только не это. Так невовремя! — А ну-ка, милая Шурочка, скажи мне вот что… Я невольно вздрогнула от неожиданного появления бабы Марфы. Она должна была завтракать, но вместо этого вышла и остановилась рядом с клумбой, где я пропалывала сорняки. — Вы меня напугали! — Давно ли у тебя были красные дни? — Это очень личный вопрос! — вспыхнула я. — Думаю, давно! Ты почти месяц у нас живешь. У любой женщины, даже у девочки-подростка, кровь давно пойти должна, а ты ничего не просишь — ни в магазин за прокладками, ни тряпочек… Давно с мужчиной ложилась в постель? — Это не то, что вы думаете. — Думаю, я, мужик у тебя был дурной! Бил тебя, наверное. Ты залетела и сбежала прямиком в чем была! — выдала свою версию баба Марфа. — Обычное дело, когда мужик руку поднимает. Не все женщины такое терпят, некоторые сбегают! — Все совсем не так! — замахала я руками. — Мужчина меня не бил, он хороший, но… — прикусила язык. — Ах, хороший. И память вернулась, надо же! Стоило только поймать на вранье. Чего сбежала, если мужик хороший? — строго спросила баба Марфа. — Сложности в семье. Долго объяснять. — Не дольше, чем дитя вынашивать! — строго оборвала. Я дождалась, пока дурнота отступит, и встала. — Спасибо за то, что приютили, но, кажется, мне пора. — И куда? Денег нет, документов нет. Даже платья своего — и того нет!