Тяжело выдохнув, Такеши сполз по стене на земляной пол и со стыдом осознал, что у него дрожат ноги. Он окинул взглядом поверженных врагов: один из них все еще корчился в предсмертных судорогах, зажимая окровавленными руками рану на животе. Он медленно перевел взгляд на свою ладонь, рассеченную глубоким порезом, и нахмурился. Оторвав кусок ткани от одежды охранника, Такеши с помощью зубов перетянул ладонь на правой руке, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы остановить кровь. Он поспешно стянул обувь и стащил одежду с обезглавленного охранника – его хакама и верхнее кимоно – и облачился в нее сам, наконец скинув с себя давно обветшавшее тряпье. Завязал на поясе катану, сунул туда же кинжал, спрятал за пазуху сверток с лепешками и оглядел свою клетку в последний раз. Он довольно долго шел по проходу, на который указала Хоши, внимательно прислушиваясь к шуму позади. Его побег обнаружат очень скоро, и потому он должен был спешить. Когда Такеши поднялся по ступенькам, выдолбленным прямо в земле, и уперся в дверь, он остановился на несколько секунд, чтобы перевести дыхание. Снаружи его ждала свобода, и воздух, и солнечный свет, которого он не видел очень и очень давно. Такеши толкнул дверь и оказался в темной комнате. Из рассказов Хоши он знал, что находился в кладовой, полной мешков с рисом. Наощупь он принялся двигаться вперед, несколько раз запнувшись и едва не упав. Когда его пальцы нашли дверные створки, он крепко зажмурился и раздвинул их буквально на несколько бу*. Снаружи должны быть минка, в которых также хранился рис и другие припасы. Хоши говорила, что в эту часть поместья не забредают случайно во время прогулок, сюда ходят лишь слуги, чтобы пополнить запасы продуктов на кухнях. Узкой полоски света оказалось достаточно, чтобы глаза начало нещадно резать. Такеши жмурился, но это не помогало, и вскоре он почувствовал, как по щекам потекли слезы. Он не мог позволить себе привыкать долго – была дорога каждая секунда, и потому вскоре он шагнул на улицу. Шагнул и задохнулся. Воздух – свежий, упоительно чистый и прохладный, – заполнил его грудь и заставил кружиться голову. Такеши пошатнулся, поднес по привычке к глазам левую руку, а правой оперся на стену минка позади. В ушах шумело, словно он плыл в бурной реке. Не сразу он почувствовал, что идет дождь, и капли стучат по его голове и плечам. Такеши кое-как разлепил непрестанно слезящиеся глаза и зашагал прочь от минка, шатаясь, будто пьяный. И его губы кривились в странной ухмылке, а из груди так и рвался нервный, полоумный смех, ведь сегодня величайшее преимущество поместья Тайра, которое позволяло оставаться ему неприступным целые столетия, играло против его владельцев. Поместье упиралось в густой, непроходимый лес, служивший Тайра надежной защитой. Поместье даже не было окружено в той части стеной, в ней просто не было необходимости – никому еще не удавалось провести войско через лес и напасть на Тайра с тыла. И теперь то, что было для любого полководца непреодолимым испытанием, стало для Такеши настоящим везением. Он шагал вглубь поместья под моросящим дождем, стараясь не поднимать взгляда от земли, шагал так быстро, как только мог, не обращая внимания на свое сбившееся, хриплое дыхание. Он очень быстро устал – сказалось время, проведенное в заточении, но не остановился. Постепенно минка вокруг него сменялись деревьями, чьи стволы были толще, а кроны – гораздо гуще тех, что росли ближе к поместью. Когда ему на пути попался ручей, Такеши долго шел вброд, по щиколотку в прохладной воде, чтобы запутать следы. Он довольно неплохо помнил карту ближайших к Тайра земель – провел много времени, разглядывая мельчайшие детали и размышляя о том дне, когда развеет там пепел своих врагов – и сейчас постоянно вызывал ее в памяти. Ему нужно было уйти как можно дальше на северо-запад и после идти на запад, чтобы сделать большой крюк и обогнуть поместье. Такеши пока даже примерно не представлял, сколько дней ему на это потребуется. И сколько сил. Лес становился все дремучее, и хотя Такеши приходилось прикладывать гораздо больше усилий, чтобы в нем пробираться, он был рад. Деревья, что росли плотным частоколом, холмы и спуски, резкие провалы – все это задержит конную погоню и даст ему время. Правая ладонь пульсировала, левой культей он вновь ощущал призрачную боль, ноги дрожали и подкашивались, но Такеши было плевать. Он упрямо двигался вперед, дышал полной грудью, стараясь не упустить ни единого запаха – ни запаха мокрой после дождя листвы, ни древесной коры, ни мха, ни ягод – ни единого! «Я иду, — думал он. – Я иду». * — Басё * — 8 месяц по лунному японскому календраю; месяц (опадающей) листвы; месяц любования луной; середина осени * сун — 3,03 см * сяку — 30,3 см * бу — 3,03 мм Глава 31. Нагацуки. Часть 1 В сопровождении самураев Наоми возвращалась из вынужденной поездки в соседнюю с поместьем деревню. Пару недель назад служанки передали Наоми, что в кладовых поместья Минамото не досчитались запасов риса, соевых бобов и сансая. Проверив свои записи и изучив свитки прошлых лет, она поняла, что этой осенью из многих деревень пришли скудные обозы. Некоторые – как та, в которой они находились сейчас, – не прислали ничего. В иные времена наказание за подобное было суровым и незамедлительным – Наоми узнала об этом из прочитанных свитков. Ей пришлось отправиться в деревни, чтобы самой во всем разобраться и воздать крестьянам должное за непослушание. И пусть боги помогут ей, ибо она не намеревалась хоть как-то наказывать измученных неурожаем и войной людей. И сейчас, сидя в рикше и направляясь обратно в поместье, Наоми пыталась перевести дух. Управление давалось ей нелегко. Очень нелегко. Как же тягостные обязанности главы клана противоречили ее натуре! В поместье отца она привыкла к любви слуг, к тому, что почти все они участливы к ней и добры. Привыкла противопоставлять себя отцу и думать, что вот она – хорошая! Легко быть хорошей, когда ничем не занимаешься и ни за что не несешь ответственности. Легко... Ребенок внутри нее толкнулся, словно уловил ее тревожные мысли. Наоми накрыла ладонью тяжелый, высокий живот и поежилась, когда очередной порыв промозглого ветра пробрался под кимоно и плащ. — Тише, тише, — едва слышно шепнула она. – Тише, малыш. Она не могла дать сыну имя без Такеши – точно также, как и в клане Фудзивара не могли наречь дочь Фухито-сана и Ёрико. Но про себя Наоми звала малыша Таро*. И надеялась, что однажды Такеши проведет церемонию наречения имени для их старшего сына. Ее ребенок вновь принялся толкаться, и она поморщилась. Он родится уже совсем скоро – с каждым днем ему становилось все теснее и теснее внутри нее. Наоми боялась даже думать об этом – рядом с ней не будет ни одной опытной женщины, чтобы поддержать словом и делом. В библиотеке Минамото она прочитала уже все, что хоть как-то относилось к разрешению от бремени – лишь два небольших свитка. Она скучала по матери каждый прожитый день, но впервые столь остро захотела, чтобы та была сейчас рядом. Чтобы был кто-то – кроме воинов и слуг. «Может быть, в следующей деревне мне попросить направить в поместье не только молоденьких девочек? Может быть, найти женщину, которая поможет?..» От резкой остановки рикши Наоми соскользнула с сиденья на пол, ушибив колени. Она вскрикнула, подумав о сыне – только бы не задеть живот! – и с облегчением выдохнула, когда боль пронзила запястья. Позвонки на шее обдало неприятным холодом, и Наоми стало страшно. «Пусть мы наткнулись на большой камень... или поваленный ствол дерева...», — взмолилась она, поднимаясь с колен и выглядывая из рикши. Недалеко от них, на западе в серое небо поднимался столб темного дыма. На западе – со стороны поместья клана Минамото. Наоми вскинула к лицу руки и спрыгнула из рикши на землю, от ужаса позабыв на мгновенье даже о сыне. Она увидела, что Масато-сан уже бежит к ней с вершины холма, с которой уже было можно разглядеть очертания поместья. Только зачем им это?.. Наоми не сомневалась – горит именно оно. — Госпожа! – Масато-сан встряхнул ее, потому что она, сама того не заметив, начала захлебываться в истерике. — П-п-поместье?.. Это поместье?! – бессвязно забормотала Наоми и дрожащими руками вцепилась в кимоно мужчины. — Нам нужно уходить, госпожа. Сейчас же, — Масато-сан все еще держал ее за плечи – непозволительная вольность в любой другой момент, но сейчас Наоми была ему благодарна. Было нужно, чтобы кто-то ее держал. — Это поместье горит?! – овладев голосов вновь, выкрикнула она. – Поместье?! Наоми казалось, горит она сама. Она отчаянно пыталась сцепить зубы, что громко клацали друг о друга, унять слезы, что вот-вот готовились пролиться. Но истерика накрыла ее подобно волне – безжалостной и высокой, и она захлебнулась. — Нужно идти, госпожа, — Масато-сан стиснул ее запястье и потащил за собой, и Наоми повиновалась, словно безвольная кукла. Она послушно переставляла ноги, следовала за мужчиной, не разбирая пути, слепо подчиняясь. Спроси ее о том, как они шли – и увидишь лишь пустоту в глазах. Поместье в сознании Наоми соотносилось не просто с домом. Поместье, даже после похищения, представлялось ей крепостью, и не было в стране места надежнее него. Она спала спокойно, уверенная, что уж в нем-то с ней не приключится беды. Она озиралась все время, пока Масато-сан уводил ее с холма вглубь рисового поля, и видела, как столб дыма разрастался, и вскоре все небо сделалось темно-серым, и в воздухе запахло гарью. Они бежали сквозь поле к лесу, и ноги Наоми увязали в болотистой почве, проваливались в вязкую жижу, и как же она жалела сейчас, что предпочла дзори всегда удобным гэта. В самом начале поля они были вынуждены оставить рикшу – ее колеса утопали в земле еще сильнее, чем дзори Наоми. Наоми не могла идти быстро и понимала, что задерживает всех, но никто из сопровождавших их солдат не обгонял ее и Масато-сана. Все они держались позади и, подобно Наоми, оглядывались по сторонам. Только в отличие от нее, они смотрели цепко и не жалели о горящем поместье, а искали противников. В правом боку немилосердно закололо, и Наоми прижала к нему раскрытую ладонь. От быстрой ходьбы и встречного ветра ее аккуратная прическа растрепалась, и сейчас волосы неприятно липли к покрытому испариной лбу. — Масато-сан, — просипела она на выдохе и настойчиво потянула его за руку, — я не могу так быстро... Мужчина развернулся к ней, и она удивилась, увидев сочувствие на его обычно беспристрастном лице. Он резко остановился и столь же резко поднял ее на руки, хотя при размере ее живота это было непросто. Каждый его шаг чувствительным толчком отдавался в ее теле, и Наоми прикусывала губу всякий раз, как Масато-сан, забывшись, срывался на бег. Она обхватила ладонями живот, уговаривая и себя, и сына потерпеть. Кромка леса маячила уже совсем близко, не дальше, чем в шести тё*. Еще немного, и они смогут остановиться, чтобы перевести дух. Нужно лишь уйти с открытого пространства, где они проглядывались на многие ри* вокруг, и где любая пущенная стрела будет для них смертельной. Наоми умела терпеть, уж тут она в себе не сомневалась. Наоми умела, а вот ее сын – нет. И когда ее поясницу прострелила судорога, а подол кимоно намок, сделавшись невероятно тяжелым, Наоми поняла, что ее сын собирается увидеть свет. Слишком рано! Слишком!.. По ее подсчетам ей оставалось носить дитя еще около трех-четырех недель. Она встретилась с полным ужаса взглядом Масато-сана и вскрикнула, принялась извиваться в его руках. Боль была острой и горячей, словно раскаленный меч. Она чувствовала ее в спине, боках, изнутри живота – везде. — Поставь меня на землю, — стиснув зубы, прорычала она, забыв об уважительном обращении. Она бы не обратила внимания, если бы нападение на них произошло в ту минуту. Все, о чем Наоми могла думать, — это ритм ее дыхания. Она пыталась не захлебнуться в собственной боли и в схватках, что скручивали все тело. Она согнулась едва ли не до земли, стиснула подставленную руку Масато-сана и мучительно застонала. — Мы не должны останавливаться, госпожа. Нужно дойти до деревьев, — умоляюще произнес мужчина. Наоми не помнила, как они дошли. Она делала шаг и останавливалась, пережидая очередную схватку. Она падала на колени прямо в грязь, потому что не могла больше стоять, поднималась и шагала вновь. Ее волосы слиплись от пота, а кимоно – промокло почти насквозь. Она плакала и размазывала слезы по лицу, всхлипывала и все крепче сжимала руку Масато-сана. — Я н-не знаю, что мне делать, — Наоми клацала зубами при каждом слове. — Ее нужно отнести в деревню, — солдаты негромко переговаривались друг с другом за спиной Масато-сана. Она едва слышала их, сосредоточившись на собственной боли и панике. — Масато, ты не можешь... не можешь сделать это. Не должно нам видеть госпожу такой. — Это попрание всех наших традиций. Кенджи-сама будет вправе казнить тебя!.. – у кого-то из воинов перехватило дыхание от происходящего.