— Пусть, — мужчина огрызнулся, помогая Наоми устроиться под первым деревом, что встретилось на их пути. – Лучше отыщите ручей и достаньте чистые повязки! Они нам понадобятся... — Где бы нам их взять? – донесся чей-то едкий голос. – Никто ведь не предполагал подобного исхода! — Разрежьте плащи! Да хоть всю одежду разорвите на полоски, — сквозь стиснутые зубы процедил Масато-сан. Он держал в руках тонкое запястье Наоми, отсчитывая удары ее сердца. — Госпожа, вы должны успокоиться, — мужчина поймал ее полубезумный взгляд. – Успокоиться и начать дышать. Иначе у нас ничего не получится. «У нас. Он сказал – у нас!» — теперь Наоми была готова расплакаться уже не от ужаса, а от накатившего вдруг облегчения. Она была не одна. Масато-сан сидел рядом, держал ее за руку и показывал, как дышать. И она вторила ему, смотря прямо в глаза, будто завороженная. — Вот так, госпожа, вот так, — мужчина улыбнулся ей бескровными губами. – Вот так. Наоми смогла подышать почти пять минут, пока очередная схватка не заставила ее выгнуться под нечеловеческим углом. Она застонала, отвернула лицо, уткнувшись в древесную кору. — Расстелите плащи! — Масато-сан взял ее на руки и бережно перенес на ворох солдатской одежды. — Боги!.. – Наоми прикусила губу и стиснула в ладонях плотную ткань. Она была готова сейчас на что угодно, лишь бы это все прекратилось. Каждый раз она думала, что не сможет больше выдержать, но каждый раз выдерживала и получала короткую передышку, а после все повторялось. Наоми тяжело дышала, будто загнанный охотниками зверь. Масато-сан разрезал подол ее кимоно и хададзюбана, но она едва обратила на то внимание. — Воду нужно согреть – она будет ледяной. — Отличная мысль! Давай, разведи костер и приведи к нам врагов... — Отойдите все подальше. Пусть подле госпожи останется Масато. Мы не должны на это смотреть... «Почему их пугает дым от костра? Мои крики разносятся намного дальше...» — подумала Наоми, краем сознания цепляясь за ускользавшую мысль. Внутри – где-то внизу живота – она чувствовала почти ежесекундные сокращения. А еще как никогда остро она чувствовала своего сына. Она потеряла счет времени, на нее напало муторное, спасительное забытье. Ей все еще было больно и холодно, и все внутри сжимала ледяная рука, но Наоми словно смотрела на происходящее с ней сверху. Словно не была его частью. Минута тянулась за минутой – медленно, неторопливо. Она пыталась выполнять все, что говорил Масато-сан – дышать на его счет, расслабиться, отдыхать, когда выпадала такая возможность – но пыталась почти безуспешно. Наоми так устала, так вымоталась... У нее не хватало сил даже вдохнуть! — Такеши... – тихонько застонала она. – Такеши... «Боги, пожалуйста, пусть это все закончится. Я больше не могу! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...!» Кажется, Масато-сан закричал, что видит головку ее сына. К тому моменту Наоми едва его слышала. Он просил ее потерпеть и постараться еще немного, еще чуть-чуть, буквально пару раз. Обессилев, Наоми со стоном впилась ногтями в холодную землю и вытолкнула ребенка в подставленные Масато-саном руки. Мужчина что-то говорил ей, поспешно кутая ее сына. Наоми приняла отчаянную попытку посмотреть на него, почти смогла повернуть голову, но без сил откинулась на плащ и закрыла глаза. Ей почудилось, как Масато-сан сказал, что она родила дочь. Конечно же, он ошибся. Она родила мальчика, и она назовет его Таро, если только... если только сможет прежде открыть глаза. *Название глава получила в честь 9-го месяца по японскому календарю- месяцу долгих ночей. * Таро — великий сын (это имя дают только первому сыну) * тё — 109 метров * ри — 3,927 км Глава 32. Нагацуки. Часть 2 Небо медленно розовело перед скорым рассветом. Над землей еще стелились ночной туман, и можно было увидеть луну, но вдоль линии горизонта уже налилась цветом яркая полоса — вот-вот покажется солнце. Он вдохнул полной грудью прохладный воздух и на мгновенье задержал дыхание. — Такеши-сан? Он вздрогнул и сцепил покрепче зубы, досадуя на себя. Он никогда уже не будет прежним. Такеши повернулся и отошел от деревянных поручней, на которые опирался. — Мусасибо-сама, — ответил он и склонил голову перед невысоким, обритым наголо стариком. Несмотря на холодное утро тот стоял на земле босиком. — Идем. Такеши прошел вслед за ним, поправив на плечах короткую темную куртку. Он опустился на колени перед низким столиком и придвинул к себе пиалу риса. Мусасибо-сама напротив него сделал то же самое. Старик окинул его цепким, колючим взглядом и взял в руки палочки. Такеши уже давно позабыл, каково это – дожидаться, пока кто-то старший начнет трапезу. Мусасибо-сама был ямабуси. Старик нашел его, когда Минамото уже несколько дней бродил в лесу. Он ослаб, оголодал и замерз, и не смог бы оказать сопротивления, натолкнись на него кто-то из Тайра. Но ему встретился Мусасибо-сама, который искал редкую целительную ягоду. Он жил в крохотном минка на одной из вершин перевала Курикара на земле Тайра, но не подчинялся ни одному клану. Со временем Такеши узнал о его учениках – старик не пускал их в свой дом, и те были вынуждены ночевать в наспех сколоченных лачугах и каждый день восходить к старику для занятий. Мусасибо-сама дотащил его до своего минка и выходил. Старик врачевал его тело, но больше – душу. В крохотном и тесном домике, продуваемом ветрами днем и ночью, на старых потрепанных циновках Такеши пытался обрести покой. Три дня блужданий по лесу дались ему непросто. Он провел месяцы в плену, но уже к исходу второй ночи на свободе был уверен, что умрет именно там. Не в грязной камере с затхлым воздухом, а окруженный опавшей листвой и опьяняющей лесной свежестью. Каждую минуту ему мерещилась погоня, малейший хруст ветки казался шумом чьих-то шагов, а стволы деревьев в темноте напоминали солдат Тайра. — Один из моих учеников даст тебе на равнине лошадь, — Мусасибо-сама отложил в сторону палочки и пригубил чая. – Он будет ждать тебя после рассвета. Такеши взглянул на старика и коротко кивнул. Он вспомнил, как очнулся в этой же комнате. Очнулся и испугался. Оттолкнул от себя старика, сбросил с себя повязки, разбил миску с целебной мазью. Выскочил на улицу и остолбенел, когда увидел перед собой раскинувшийся перевал Курикара с заснеженными вершинами. И солнце ослепительно било ему в глаза, и голова закружилась от свежего воздуха, и руки задрожали от холода. Мусасибо-сама, неслышно подойдя, ударил его по затылку, и в следующий раз Такеши пришел в себя уже глубокой ночью. — Разобьешь еще одну миску – я тебя свяжу, — у старика был низкий, хриплый голос. — Где я? – Минамото прищурился, вглядываясь тому в лицо: глубокие морщины на лбу, гладкие, начисто выбритые щеки, серые, холодные глаза. — В моем доме. — Я сбежал от Тайра, — долгую минуту Такеши колебался – говорить или нет. Раньше он не раздумывал бы ни секунды – конечно, говорить! Но плен изменил его. — Я знаю, Такеши-сан, — старик усмехнулся и развеял оставшиеся сомнения Минамото. – Пей. Ты должен спать, — Мусасибо-сама поднес к нему чашку с настоем, и Такеши уловил горький запах сушеных трав. Он также понял, кем являлся старик. Ямабуси. Горные отшельники, мудрецы, скрывающиеся в горах монахи – в Японии у них было множество имен. Лекари, волхвы, монахи-воины. Мужчины, что скрывались в горных убежищах, проводя дни в молитвах и в изучении боевых искусств. Уважение к ним было столь велико, что ямабуси позволяли сохранять нейтралитет в войнах. Их не преследовали за выбор той или иной стороны, их минка не сжигали, их учеников не подвергали гонениям. Ямабуси редко участвовали в битвах даймё, еще реже они становились для кого-то духовными учителями. — Ты изживешь свой страх, — произнес вдруг старик. Его взгляд буквально пригвождал Такеши к месту. — Если перестанешь от него бежать. Минамото дернул головой. Быть может, Мусасибо-сама был все же слишком стар. И его слова не всегда звучали разумно. Не может же он действительно советовать Такеши выставить свои чувства наружу? Показать всем свой страх. — Ты глупый мальчишка, — сухо отметил старик. – Перестать бежать не значит показать. Перестать бежать значит сознаться себе, что ты боишься, Такеши-сан. Впервые за долгое время ты боишься. Мужчина прикрыл на секунду глаза. Каждый разговор с проницательным стариком сдирал с него кожу. Страх – это слабость. А он не был слабым. Не был. Такеши усмехнулся. Врать самому себе получалось хуже с каждым днем. Если он не слаб, отчего тогда дрожит иногда рука? Отчего он вздрагивает от резких звуков? Такого не случалось с ним ни-ког-да прежде! Отчего не может долго находиться на воздухе и хочет скорее вернуться в дом, оказаться в маленьком и тесном помещении. В таком же маленьком и тесном, как его клетка. — Но ты научишься, Такеши-сан. Даже глупые мальчишки рано или поздно учатся, — Мусасибо-сама коротко, почти незаметно улыбнулся. Он поставил чашку и поднялся – легко и плавно, словно юноша. Такеши встал из-за стола следом и, скрестив руки на груди, принялся наблюдать за тем, как старик достает из ниши завернутую в плащ катану. — Я не могу принять ее, — сказал Минамото, когда Мусасибо-сама подошел к нему. Он смотрел на старика сверху вниз – был выше на две головы, если не больше – но всякий раз ощущал себя провинившимся ребенком.