Заправив постель, Саверио сунул письмо под подушку, встал посреди комнаты и оглядел ее, пытаясь запомнить до мелочей – вот кровать, покрывало, лампа, ночной столик, комод. Снова подумав о матери, он вынул деньги из сумки, отсчитал пятьдесят долларов и положил их в конверт с письмом, который вернул под подушку. После чего снял зачехленную мандолину с полки над платяным шкафом, подхватил сумку и открыл дверь. Удостоверившись, что в родительской спальне погашен свет, а дом погружен в тишину, он выбрался из комнаты, прокрался вниз по лестнице и прошел через гостиную, где стояла рождественская елка и еще лежали обломки стула. Мелькнула мысль взять из-под елки предназначенную ему коробку – новая шляпа очень бы пригодилась, – но Саверио решил оставить шляпу там, рядом с подарками, которые сам купил родителям. Он брал с собой только необходимое. Парень бесшумно снял с крючка пальто, натянул связанные матерью перчатки и надел свою видавшую виды кепку. Единственный сын Леоне и Розарии Мараско Армандонада, проживающих по адресу 132, Боутрайвт-стрит, Детройт, штат Мичиган, открыл дверь и шагнул на крыльцо прямо в луч ясного белого лунного света. В тот сочельник температура упала ниже нуля, но Саверио не ощущал холода. Внутри него горел огонь, тихий яростный огонь, вызванный гневом, который он слишком долго подавлял, подпитанный замешательством от того, что его не понимали, и подстегнутый болью от сознания, что он ни на что не годится. Надежды Саверио в сочетании с отторжением со стороны отца породили гремучую смесь, готовую взорваться и выбросить его из этой жизни – в новую. Сердце юноши забилось при мысли об открывшихся возможностях, и он пошел на свет. 2 4 июля 1938 года Risoluto[7] Чичи Донателли погрузила ступни в прохладный влажный песок, закрыла глаза и вообразила, как ее ноги пускают корни далеко внизу, под илом, и эти корни ветвятся, подобно кудрявым гибким лианам, разрастаясь, пока не покроют все океанское дно. Вот какой эффект производила музыка Каунта Бейси[8]. Когда Чичи слушала его Swingin’ the Blues на радиостанции WBGO, вещавшей из Ньюарка, цветистые оркестровки Бейси заполняли весь окружающий мир, пока не оставалось места ни для чего, кроме его музыки. Чичи не хотелось упустить ни одной ноты. Перед ней под раскаленным белым солнцем бесконечным полотнищем расстилался Атлантический океан, точно серебристая парча, что раскатывают рулон за рулоном. Она прихлопнула муху на голом, лоснящемся от пота плече и почувствовала, какое оно горячее. Чичи было двадцать лет. Ее гибкая невысокая фигурка заставляла мужчин оборачиваться ей вслед. Когда тромбон дошел до глиссандо, высоко и чисто проигравшего возле ее уха, она вытянула руку, будто тоже пыталась дотянуться до великолепной, пульсирующей, высокой си. Потом к соло присоединился оркестр, девушка поправила красный шифоновый шарф, которым подвязала свои длинные, блестящие черные локоны, чтобы те не падали ей на лоб. – Чичи! – позвала ее с пирса сестра, Барбара, но Чичи ее не услышала – на пляже было шумно, а радио играло в полную силу. День выдался прекрасный, просто великолепный, потому что принадлежал ей одной. Сегодня она ни перед кем не должна была отчитываться. Осознание этой свободы обволакивало ее, как теплый бриз с океана. Чичи наслаждалась законным отдыхом, солнце стояло высоко и выглядело совсем как циферблат секундомера, только без стрелок и цифр. Пляж у Си-Айл-Сити был до предела заполнен семьями со всех Соединенных Штатов, подгадавшими неделю отпуска в преддверии Дня независимости. Люди мельтешили везде, от кромки воды до прибрежных утесов. Тут и там на столбах колыхались полосатые зонты – оранжевые с белым, синие с розовым, красные с желтым, – под которыми растянулись в небывалой тесноте отдыхающие. Оставшийся без тени песок пестрел пляжными полотенцами и загорающими телами. С пирса этот изогнутый дугой разноцветный пляж очень напоминал рассыпанную банку мармеладного драже. Променад поодаль тоже был полон народу, как и колесо обозрения, медленно поворачивающееся на солнцепеке. У «Муравейников Фьори»[9], «Сахарной ваты Коры», «Жареной картошки Фундзо» и «Лучших горячих вафель с мороженым» выстроились длиннющие очереди, но, похоже, людей не раздражало долгое ожидание. Выкрашенные в яркие цвета карусельные лошадки плавно поднимались и опускались, кружась на дощатой бирюзово-золотой полосатой платформе. Волны Атлантического океана шумно разбивались о берег, заглушая грохот колес по дощатому настилу американских горок, которые крутыми петлями нависали над буйками и пирсом; вдалеке был слышен визг пассажиров, только что резко скатившихся с высоты к самой воде. Барбаре Донателли было двадцать два года. Одетая в комбинезон из жатого ситца, со спускавшейся на спину длинной черной косой, она выглядела обычной молодой женщиной, но держалась как замотанная заботами мать семейства. Барбара решительно подошла к Чичи и толкнула ее в спину, чтобы обратить на себя внимание. Чичи резко обернулась, вскинув кулаки, – она была готова дать отпор любому, кто посмеет до нее дотронуться. – А, это ты. – Чичи опустила руки. – Я тебе ору всю дорогу с Фонтейна, – укорила ее Барбара. – Ма велела тебе идти домой. Будут гости, ей нужна помощь. – Но там же есть ты. А Па уже разжег гриль. – Придут все наши кузены. – А где Люсиль? – Помогает тете Ви в ларьке с колбасками и перцем. – У-у, – скривилась Чичи, крутя большим пальцем ноги в песке. – Не хочу я в этом участвовать, у меня отпуск. – У мамы отпуска не бывает. Барбара знала, что достаточно упомянуть мать – и Чичи сделает все. Смирившись с судьбой, Чичи повернулась, чтобы последовать за сестрой сквозь лабиринт загорающих тел, но внезапно по пляжу раскатился пронзительный женский крик. Чичи быстро провела взглядом вдоль кромки воды. У самого берега молодая женщина вошла в воду и пыталась что-то выловить из волн. – Мой мальчик! – снова закричала женщина. – Помогите! Кто-нибудь, помогите! Мой сын! Другая женщина схватила молодую мать за талию, не пуская ее дальше. Белые барашки пены на гребнях волн заслоняли от берега пловцов, удалившихся от мелководья. Не раздумывая, Чичи кинулась к кричавшей. – Она не умеет плавать! – объяснила удерживавшая ту подруга. – Там! Он вон там! – вскричала мать, показывая точку на воде. – Спасите моего сына! Чичи вгляделась в прибой и различила не очень далеко от берега прыгающий на волнах пустой надувной плот зеленого цвета. Она бросилась в воду и поплыла. Барбара, приставив ладонь ко лбу козырьком, чтобы заслонить глаза от солнца, поискала взглядом спасательную вышку. Спасателя на ней не было. – Моя сестра отлично плавает, – заверила Барбара несчастную мать, пытаясь ее успокоить, но это не помогло. За их спиной послышался свисток спасателя, люди расступились, освобождая проход, и спасатель тоже кинулся в прибой. Рядом с ним заплясала на волнах красная доска-поплавок на веревке. Добравшись до надувного плота, Чичи поднырнула под него, но в воде никого не увидела. Она попыталась перевернуть плот, предположив, что он мог за что-нибудь зацепиться – например, за корягу, а то и за смытую с пирса старую железнодорожную шпалу. Сердце колотилось от страха – ей никак не удавалось сдвинуть с места этот обтянутый тканью плот. Тогда она прошлась руками вдоль его краев. Основная веревка уходила в воду, на поверхности плавала лишь привязанная к плоту петля. Она снова нырнула, проводя ладонями по виткам закрутившейся пеньки, и вскоре обнаружила под водой мальчика, безжизненно висящего головой вниз. Веревка обвилась петлей вокруг его щиколотки. Борясь с паникой, Чичи сосредоточилась на задаче, распутала узел и всплыла вместе с мальчиком. Но тут их накрыло волной. Ребенок выскользнул из ее рук. В отчаянии Чичи стала шарить руками в прибое. Волны подтолкнули мальчика к ней, она снова его схватила и вытянула на поверхность, воспользовавшись течением. Чичи судорожно вдохнула. Крепко держа ребенка одной рукой, она молотила ногами в воде, отчаянно пытаясь нашарить свободной рукой плот. К ним уже приближался спасатель. Мальчик безжизненно качался на воде, скользкий, похожий на резиновую куклу. К тому времени, как до них добрался спасатель, губы ребенка успели посинеть. Он так и не открыл глаза. Спасатель что-то сказал Чичи, но она не слышала его указаний – казалось, она плавает в бутылке из толстого стекла, а мальчик, плот и спасатель где-то снаружи. – Держитесь за плот! – повторил спасатель, приподнимая мальчика и укладывая его лицом вниз на спасательную доску. Чичи подплыла к другому краю доски, чтобы не дать ребенку свалиться. Так они и поплыли к берегу: спасатель с одной стороны, а Чичи с другой, удерживая ребенка поровнее. Следом за ними прыгал по волнам на веревке плот. Изо рта мальчика сочилась морская вода. На вид ему было не больше семи. На мелководье к ним бросилась мать, оттолкнув подругу и Барбару. – Майкл! – крикнула она. – Не подпускайте ее, – велел спасатель. Барбара обняла молодую женщину за плечи, удерживая ее вместе с подругой. Казалось, все собравшиеся в тот день на пляже Си-Айла молча сгрудились на берегу, наблюдая, как спасатель делает искусственное дыхание мальчику, неподвижно лежавшему на доске, вытащенной на холодный песок. Чичи встала на колени рядом с мальчиком. Спасатель начал давить ему на грудь и дышать в рот. – Ну давай же, Майкл, – прошептала она ребенку на ухо. – У тебя получится. Давай, возвращайся. Спасатель бережно и ритмично нажимал ладонями на грудь мальчика, пытаясь заставить его легкие работать. Голубоватая кожа вокруг носа мальчика начала розоветь. Он дернул шеей. Спасатель помог ему повернуть голову набок, и ребенка немедленно вырвало морской водой. Он начал судорожно хватать воздух ртом. Чичи и спасатель помогли ему сесть. Спасатель легонько постучал по его спине. Мальчик наклонился и отхаркал еще немного воды. Вскоре, почувствовав жжение в горле, он схватился за шею и расплакался. Мать вырвалась из рук Барбары, подбежала к сыну, рухнула на песок рядом с ним и сжала в объятиях, сотрясаясь от рыданий. Грудь ребенка тяжело поднималась и опускалась. Чичи села на корточки, не спуская глаз с сына и матери. Майкл свернулся калачиком в материнских объятиях, его бледно-розовая спина напоминала завиток ракушки. Он плакал. С каждым всхлипом ровная линия его позвоночника плавно шевелилась, как звенья цепи. Спасатель знаком показал зрителям, что ребенок в безопасности. Толпа встретила это известие радостными возгласами. Чичи была уверена, что восторженный вопль раскатился по всему пляжу, до самого Уайлдвуд-Креста. Все стали лихорадочно обсуждать счастливый конец: «Будет жить!», «Ожил!», «Бедняга, чуть не умер!» Барбара забросала песком то место, куда ребенка вырвало, скрывая все следы происшествия. Спасатель погнал пляжников обратно к зонтам и покрывалам. Все с облегчением отошли от кромки воды. Значит, сегодняшний день все-таки будет самым обычным, без трагических происшествий. Чичи продолжала смотреть на мать с сыном. Она закусила губу и почувствовала соленый вкус. Но это была не морская вода, а слезы. – Сколько нас будет всего, Ма? – спросила Барбара, высовываясь из кухонного окна. – Думаю, человек двадцать пять, но если придут Рапукки, то все тридцать, – улыбнулась ей Изотта, накрывавшая вместе с Чичи стол на заднем дворе их свежевыкрашенного дома в Кейп-Коде. Скатерть в красно-белую клетку ровно легла на деревянную поверхность стола. Изотта Донателли была итальянкой венецианского происхождения, но в свои сорок пять, проведя столько лет замужем за Мариано, неаполитанцев знала как облупленных. У нее были теплые карие глаза, бледная кожа, прекрасные белоснежные зубы и крупный прямой нос, какой часто встречается у северных итальянцев. Улыбка у нее была широкая и сияющая. Как и у дочерей, у нее были длинные темные волосы, однако тронутые сединой у висков; она их заплетала в косу и укладывала в узел. – Ну как же так вышло? – посетовала Чичи. – Ты ведь вроде бы собиралась в этом году не дать числу гостей выйти из-под контроля, Ма. Я не хочу работать, когда у меня выдалась неделя отпуска. Хочу загорать и отдыхать. Средняя дочь Изотты уже успела заколоть в пучок свои мокрые волосы, но пока оставалась в красном раздельном купальнике, открывавшем с полдюйма загорелой талии. Трусики, скроенные на манер мужских, как короткие шорты, заканчивались на середине бедер. Чичи надеялась провести время после обеда, укладывая волосы в прическу, чтобы затем влезть в сарафан и золотистые сандалии и протанцевать ночь напролет в павильоне на променаде. – В этом и состоит проклятье жизни на побережье, – сказала Барбара, опуская на стол стопку тарелок. – Все лето напролет на пляж выбрасывает родственников. – А кто вообще придет? – спросила Чичи, раскладывая столовые приборы. – Кузены из Мичигана, – начала перечислять мать, попутно пересчитывая места и тарелки. – Фермеры, – вставила Чичи. – Сталелитейщики, – поправила ее Барбара. – А в чем разница? – Первые волокут корзины перцев для закруток, а вторые привозят каталог «Форд» с новыми моделями 1938 года, – мечтательно сказала Барбара. – Один подарок нам только прибавит работы, а вот другой – моя книга мечты. – Кузина Джузи – помнишь ее, она дочь троюродной сестры моей матери, – так вот, она приведет свою кузину по мужу. Которая вышла за того типа из Италии примерно тогда же, когда мы с твоим отцом обвенчались. Его фамилия Армандонада, – пояснила Изотта. – То есть с самой Розарией мы не в родстве? – уточнила Барбара.