– Не трогай меня! – закричала она, отступая к компьютеру. – Если ты дотронешься до меня хоть пальцем, я раздолбаю этот твой чертов компьютер, понял? Александр пожал плечами и, пятясь, вышел из комнаты. – Выходи, мама. Я просто пошутил. Взял пару бутылок вина после его ухода и, наверное, перебрал. Я заменю этот грязный ковер на полу. Он вышел на кухню и включил чайник. Он считал ее осторожные шаги по синтетическому покрытию в коридоре. Потом она остановилась и через несколько секунд продолжила путь. Он обернулся в тот момент, когда она подняла над головой табуретку, приготовившись ударить его, и успел швырнуть ей в лицо электрический чайник с такой силой, что она рухнула на пол. – Очнись, мама! – Он осторожно похлопал ее по лбу в том месте, куда попал чайник. Она немного поморгала, прежде чем мир вокруг снова обрел четкие очертания. Ее взгляд скользнул вниз, она пыталась понять, что случилось, почему она сидит, обвитая клейкой лентой, на конторском стуле своего мужа. – Что ты сделал, Алекс? Почему? Он присел перед ней на корточки. Какая редкая возможность посмотреть ей прямо в глаза и объяснить почему. – Потому что у вас нет совести, мама. Ты и все другие твари, что живут на этой улице, в этом квартале и в этом смешном городе, в этой смешной стране, – отвратительные лицемеры, и вашему преступному миру пришел конец. Вот почему! – Я не понимаю, о чем ты говоришь, Алекс, ты преувеличиваешь. Что, собственно, ты хочешь сказать? – Она дернулась в попытке освободиться. – Освободи меня, наконец! Александр показал на вырезку с утонувшей женщиной. – Ты и такие люди, как ты, которые думают только о себе, виноваты в том, что она лежит на песке. Понимаешь? Она пришла в замешательство. – Фу, как ужасно. Как ты можешь на такое смотреть? Она похожа на твою бабушку, потому ты повесил здесь это? Тебе ее так не хватает? Александр увидел, что лицо ее дрогнуло. – Очень показательно, что ты не почувствовала к этому человеку сострадания. Она висит у меня на стене, потому что она заслуживает того, чтобы о ней не забыли. Она пыталась прожить свою жизнь в ужасном месте на этой земле, но не смогла и погибла в море. А таким, как ты, плевать на них с вашего высокого дерева, поэтому ты сидишь здесь. И ты никуда не уйдешь. Он развернул стул на сто восемьдесят градусов, чтобы она смотрела в его монитор. – Видишь, как далеко я продвинулся, мама? Две тысячи сто побед. И когда я дойду до две тысячи сто семнадцатой, с тобой случится то, что случилось вот с ним. Он сдвинул монитор. Крик, когда она увидела замороженную голову своего мужа, лежавшую боком на столе, был таким пронзительным, что пустые стаканы на столике у его кровати зазвенели. Он залепил ей рот лентой. Дважды обмотал ее вокруг головы – и больше нет никаких криков. Александр улыбнулся, отвез стул с матерью в угол, вернул на место монитор. Голова отца вполне может полежать здесь немного, потом он отправит ее обратно в морозильную камеру. Потом Александр сел и запустил игру, подготовился к следующему раунду, выдвинул ящик в столе и вынул свой старый мобильник «Нокиа». Вытащил старую сим-карту и выбросил в корзину к другим. Вложив новую одноразовую карту, открыл список контактов мобильника и нажал на тот, который назывался «фараон-идиот». 38 Роза День четвертый Трубку взяла Роза, потому что номер был незнакомый, а сумасшедший парень уже несколько дней не звонил. Роза прислушалась к своей редко изменяющей ей женской интуиции и щелкнула пальцами в сторону Гордона, который немедленно перезвонил начальнику отдела убийств. Теперь она должна была несколько минут поддерживать разговор, чтобы Маркус успел спуститься и послушать. – Во-от как, это опять ты, друг мой, – сказала она и нажала на кнопку записи. Реакция была мгновенной. – Я не твой друг, и с тобой я вообще не хочу разговаривать. Дай мне фараона-идиота! Роза с извиняющейся улыбкой посмотрела на Гордона. – Он слушает. Параллельно. – Ладно. Видимо, парень остался доволен. Почувствовал себя важной персоной? – Скажи «привет» Курту-Бриану Логану двадцати двух лет, фараон-идиот, – пригласила она к разговору Гордона. – Меня зовут не Курт-Бриан Логан! – Парень, похоже, разозлился. – Пусть так. Во всяком случае, мы знаем, что тебе двадцать два года, потому что иначе ты стал бы протестовать, правда? – Кроме идиота, кто-нибудь еще слушает? – Сейчас нет, но скоро сюда придет начальник отдела убийств с официальным визитом. Ему, как и нам, ты кажешься очень интересным случаем. – Официальный визит, ладно! Значит, вы понимаете, что дело того стоит, – сказал он. – Очень рад. «Очень рад». Роза сделала глубокий вдох. Объясните мне, как вести разговор с этим придурком? – Ты ведь не сделал этого, правда, Курт-Бриан Логан? Ты ведь не убил свою мать? – Роза задержала дыхание. – Откуда ты знаешь? – Он засмеялся. – Это очень смешно, но она сидит все еще со своей головой на плечах. И слышит, что ты говоришь, но ты ее не слышишь. На самом деле Роза слышала. Сдавленные звуки, от которых волосы вставали дыбом, призывы о помощи, еле различимые, но они были. На лбу у Розы выступила испарина. Ответственность за эту жизнь теперь была на ней. Она посмотрела на Гордона, который устремил неподвижный взгляд на ее руку, державшую телефон. Значит, он тоже слышал это. – Если ты еще хотя бы раз назовешь меня Куртом-Брианом, я отрублю ей голову прямо сейчас, понятно? – Ладно, но как мне тебя называть? Молчание подсказало, что на эту тему он не размышлял. Роза ничего не стала говорить. Сейчас Маркус Якобсен был на пути к ним, поэтому она дала парню возможность подумать. – Можешь называть меня Тосиро, – наконец произнес он. Подошел Гордон. – Привет, Тосиро, – сказал он. – Это ты, фараон? Гордон кивнул и ответил «да». – Я так и думал, что ты самурай, – продолжил он. Парень засмеялся: – Почему? Потому что я использую самурайский меч? Ты, однако, смышленый. – Может быть. Но больше потому, что ты называешь себя Тосиро. Разве это не японское имя? Разве самураи жили не в Японии? Разве у них не было самурайских мечей? Именно они пользовались ими, отсюда название. Гордон кивнул Маркусу, показавшемуся на пороге. – Я думаю, что ты имеешь в виду артиста Тосиро Мифуне, который играл самого известного в мире самурая в истории кино. Разве не так, Тосиро? Парень захохотал. Слушать, как он хохочет, было невыносимо, поскольку рядом раздавались стоны его матери с призывом о помощи.