Вернувшись в номер, Тимофей зажег верхний свет, но тут же передумал – ему никогда не нравились яркие лампы, он любил приглушенный, рассеянный свет. К счастью, в номере оказалось несколько бра – у кровати и у мягкого кресла, их-то он и зажег. Номер сразу сделался намного уютнее, и Тимофей расслабился: хороший ужин, вино, относительно теплый вечер и вот этот мягкий свет словно успокоили его после довольно нервного дня. Ему совершенно расхотелось что-то читать, что-то смотреть, и Колесников, малодушно задвинув сумку с ноутбуком за кресло, чтобы не взывала к совести, улегся в постель и решил хорошенько выспаться, чтобы уж завтра с самого утра настроить себя на рабочий лад и найти для начала эту Василису, поговорить с ней с глазу на глаз. …Он уже почти совсем уснул, как в мозгу словно вспыхнуло яркое табло из маленьких лампочек: «Владимир Стожников, военный корреспондент». Город Вольск, год назад Отец не разговаривал с ней уже примерно неделю – молча вставал утром, готовил завтрак, выставлял на стол тарелку для Василисы, а свою забирал в кабинет и там закрывался. К обеду он куда-то уходил, но никогда не говорил, куда именно, возвращался к вечеру, готовил ужин и снова оставлял тарелку для дочери на столе, а сам перемещался в большую комнату на диван, включал телевизор и ужинал в его компании. Василиса, обиженная тем, что отец никак не желает объяснить причины своего бойкота, тоже не шла на уступки. Раньше она непременно бы пошла мириться, забралась бы ему под руку, потерлась носом, роняя очки – и все, инцидент можно было считать исчерпанным. Но в этот раз все пошло совершенно иначе. Васёна чувствовала себя взрослой, более того – была уверена в своей правоте, а отцовский запрет восприняла как посягательство на ее свободу и – главное – на попытку самовыразиться в профессии, написать что-то такое, что будет интересно не только читателям криминальных заметок. Тишина в квартире, лишь вечером прерывавшаяся телевизионным бормотанием, давила, и Васёна старалась проводить поменьше времени дома, задерживаясь на работе или гуляя с Романом по улицам. Осень была теплая, без дождей, и они беспрепятственно бродили в разных частях города. – Ты бы все-таки п-поговорила с ним, – не раз предлагал Роман. – Ты не хуже меня знаешь, что папа ни за что не станет объяснять того, что решил не объяснять сразу. Бесполезно говорить с ним об этом. Но ничего, я все равно узнаю, почему он так против, а когда напишу статью, у него не останется причин скрывать что-то. Очень надеюсь, что докопаюсь до этих тайн сама, – запальчиво возражала Васёна, и Роман только головой качал. Характер Василисе явно достался от отца, потому сейчас им было так трудно найти общий язык. У Романа мелькала мысль поговорить с другом, объяснить тому, что Васёна уперлась не потому, что хочет сделать что-то вопреки его запрету, а потому, что ее действительно заинтересовала эта тема, и проще позволить ей сделать и пожалеть потом, чем она будет жалеть о несделанном и обвинять в этом отца. Но он неплохо знал Владимира Михайловича и понимал, что любое вмешательство в дела его семьи, а особенно в отношения с дочерью, ничем хорошим не закончится. – Твоя мама не могла бы договориться со своей знакомой? – вдруг услышал он однажды вечером, когда снова погрузился в раздумья и прослушал все, о чем щебетала под ухом Василиса. – Что? С какой з-знакомой? – не понял Роман, и Васёна, нетерпеливо поправив очки на переносице, объяснила: – Ты говорил, что твоя мама делает какие-то уколы старушке, а та знакома с потерпевшей Александровской – помнишь? – Ну… – Так ты не мог бы маму попросить, пусть она меня сведет с этой старушкой, а? У Васёны сделался умоляющий взгляд кота из мультфильма, она уцепилась за руку Васильева и даже нетерпеливо подпрыгивала на одном месте. Они стояли под ярко светившим фонарем, ждали зеленого сигнала светофора, чтобы перейти дорогу. – В-васька, я уже не думаю, что это х-хорошая идея. – Рома! Ну Рома! А как я по-другому смогу к этой Александровской подобраться? – Я не уверен, что ей б-будет очень п-приятно г-говорить об этом. П-поставь себя на ее м-место… – Рома! – возмущенно перебила она. – Ну ты ведь сам сказал: надо с ней поговорить! – Ну д-дурак был, это вообще не б-блестящая идея… – Все с тобой понятно! – с досадой произнесла Василиса, убирая свои руки с его локтя. – Ты как папа – не зря же дружите! – Ну, на меня т-твои истерики т-точно не действуют! – отрезал он, поймав рукав ее пальто. – Ты что, к-капризный ребенок, чтобы н-ножкой топать? В-взрослая больно? Так и в-веди себя с-соответственно! Василиса слегка поутихла – ей стало стыдно за свое поведение. Виновато опустив голову, она пробормотала: – Да, извини… ты, наверное, прав… – К-конечно, я прав. Ты не з-замерзла? – Он снова сжал ее руки, поднес к губам, подышал на них. – П-почему перчатки не б-берешь? – Да забыла просто… Ты не сердишься? Роман только рукой махнул и не стал отвечать. Как будто она не знала, что сердиться на нее Васильев не в состоянии, что бы она ни натворила, ни наговорила и ни сделала… Владимир Михайлович часто говорил ему, что Роман избаловал его дочь своим отношением – мол, нельзя позволять девчонке так собой вертеть, но Васильев с этим никогда не соглашался. Василиса была девушкой умной и всегда чувствовала грань, переступать за которую не следует – вот как сегодня. Да, Роман сам обмолвился о знакомстве матери, но, взвесив все, решил, что вряд ли стоит тревожить наверняка мечтавшую забыть обо всем Александровскую. Мать как-то рассказывала ему со слов старой библиотекарши о том, что практически вся жизнь молодой женщины прошла в попытках вылечить тяжелую затянувшуюся депрессию, которую в то время принимали за шизофрению и лечили соответственно. Старушка вроде даже упоминала какого-то врача, который до сих пор помогал Еве и поддерживал ее. – М-может, тебе сперва с д-другим человеком поговорить? – нерешительно произнес он, опасаясь, что сейчас снова всколыхнет в Ваське ненужные мысли. – С каким? – Ну… есть в-врач… и вот его к-координаты я м-мог бы п-попросить. – И что расскажет мне врач? Он не имеет права разглашать историю пациентки, неужели ты не понимаешь? – Но он м-мог бы сказать т-тебе, не повредит ли т-твой разговор его п-пациентке. Васёна посмотрела на него с интересом: – Слушай… а ведь правда… я могла бы с ним посоветоваться, вдруг он что-то подскажет? Мне и надо-то всего лишь задать ей один вопрос – кто такой Тиханевич, и все. Можно ведь даже не затрагивать тему о Бегущем со смертью, просто спросить, не знает ли она такую фамилию, не слышала ли ее когда-то. – Ее глаза вновь загорелись живым огоньком, Васёна воодушевилась и продолжила: – Рома, а ты сможешь завтра с мамой переговорить? Сегодня, к сожалению, уже поздно… – Д-да уж… на ночь г-глядя ты решила никого н-не б-беспокоить, – усмехнулся Роман. – Д-деликатная моя… – Да ладно тебе, – ничуть не обиделась она. – Так завтра – да? – Х-хорошо, – сдался Роман. – У-утром позвоню маме. Васёна выбежала из квартиры, даже проигнорировав тарелку с омлетом, оставленную отцом на столе в кухне. Осеннее утро оказалось довольно холодным, хоть и ясным, без единой тучи. Васёна быстрым шагом двигалась в сторону автобусной остановки, вспомнив, что не вышла сегодня на пробежку – проспала, опаздывала на планерку. «А папа даже не разбудил, – отметила она про себя. – Сам-то бегал, я кроссовки видела в прихожей… Надо же, насколько его задело мое желание написать о деле Бегущего со смертью… Что же там такое было-то? Пока вопросов куда больше, чем ответов». Она завела специальный блокнот, в который записывала все, что касалось этого дела, все свои вопросы, все найденные важные мелочи – по ее мнению, конечно, важные. Там же была расшифровка разговора Романа с Игорем Ильичом Кочкиным, и вот ее Васёна перечитывала несколько раз, пытаясь понять, за что там постоянно цепляется ее взгляд. Было в этом разговоре нечто, не дававшее ей покоя, но что конкретно, Васёна уловить не могла – как кончик веревочки, за которым бегает кошка и никак не может схватить лапками. Роман забежал к ней после планерки – торопился куда-то, наскоро пересказал диалог с матерью и оставил на перекидном календаре, который Васёна использовала для быстрых записей, номер телефона психиатра Вадима Резникова, любезно предоставленный старой библиотекаршей Вайс. – Т-только лишнего не б-болтай! – предупредил Роман уже с порога. Василиса только отмахнулась, предвкушая, как встретится с психиатром, как тот расскажет ей что-то интересное… Однако все сложилось совершенно иначе. Резников ответил только на пятый ее звонок, ближе к обеду, сухим и не очень, как показалось Василисе, довольным тоном поинтересовался, чего конкретно она хочет от него, и услышав фамилию «Александровская», тут же отрезал: – Об этом не может быть и речи! – Но… почему? – растерялась от неожиданности Васёна. – Потому что незачем тревожить человека, пережившего такую душевную и физическую травму. Надеюсь, вы понимаете, что подобные вещи даром не проходят и Ева Александровна с огромным трудом вернулась к нормальной жизни. Нет никакой необходимости напоминать ей спустя столько лет о том, что едва не свело ее в могилу. Если у вас все, то до свидания, – все тем же сухим тоном ответил Резников. Василиса не успела больше ничего ни сказать, ни спросить – он положил трубку. Она тоже опустила мобильный на стол и закусила губу, изо всех сил стараясь не расплакаться от обиды. Она так надеялась на разговор с пострадавшей, считала, что все пойдет именно так, как ей нужно, и совершенно не учла, что в этой истории от нее, Василисы, зависит крайне мало. Психиатр, конечно, прав, защищая свою пациентку, но что теперь делать ей? – Ничего, всегда есть выход, – пробормотала Васёна, собираясь с мыслями. – Позвоню-ка, пожалуй, Карамышеву, вдруг он сможет мне помочь попасть в архив хотя бы. Одноклассник был рад звонку: – Давненько ты нас визитами не радовала, неужели ушла из своей конторы? – Куда я уйду… Слушай, Леша, а ты можешь мне помочь в одном деле, а? Я тут статью пишу по убийствам двадцатилетней давности… может, помнишь, маньяк тут у нас орудовал? – Кто в нашем городе об этом не помнит? Да еще в нашем-то районе… А чего вдруг ты за такую древность зацепилась? – Хочу сделать цикл о серийных убийцах, – на ходу сочинила Василиса. – Ну а с чего начинать, как не с того, что рядом случилось? И вот мне бы в архив, а? – Если дело не засекречено, то можно, конечно, попробовать… – с сомнением произнес Лешка. – А… что? Оно может быть засекречено? – упавшим голосом спросила Васёна – день определенно не задался и с каждым часом становился только хуже. – Короче, Васька, давай так: я постараюсь сегодня все узнать и тебе вечером брякну. А сейчас извини, мне работать надо. – Да, конечно… спасибо, Леша! – пробормотала она в уже умолкшую трубку.