– А… если я не хочу? – А я тебе это как врач советую. Мы договорились, что ты во всем меня слушаешь, так? Ну, считай, что это часть нашей терапии – социализация через интернет, – улыбнулся Вадим. – Хотя, знаешь, иногда приходится лечить как раз от этого. Но я уверен, что с тобой подобного не произойдет. Компьютер она купила, Вадим привел мастера, тот все установил, настроил, провел интернет – в общем, «подключил Еву к сети», как называл это Резников. Книги ей это, конечно, не заменило, но кое-чему полезному Ева все-таки научилась. Например, читать каждое утро новости… о чем сейчас, сидя на набережной и рассеянно глядя на серую осеннюю воду, очень жалела. Город Вольск, наши дни Утром, взяв в руки телефон, Тимофей испустил протяжный стон: количество уведомлений о списании средств перевалило за десяток. – Развлекается малышка, – процедил он. – Надо было заблокировать ее карту, чтобы знала… Но он не сделал этого, заранее представляя, какой скандал устроит Мила, если он лишит ее хоть на несколько дней возможности тратить деньги. И пока он мог себе это позволить, хотел получить хотя бы за деньги немного покоя и личного времени. «Почему я ее не выгоню никак? – думал он, стоя под душем. – Могу ведь просто сказать: “Все, дорогая, собирай вещи и вали”. А с другой стороны… Ну что такое деньги? Зачем они вообще, если не тратить? Ну, нравится девчонке покупать барахло, так и пусть… Зато картинка какая красивая…» Картинка действительно всегда была красивая: Мила обладала хорошим вкусом и умело сочетала разные вещи, умудряясь сделать так, чтобы бренды не «кричали», а подчеркивали красоту и стройность ее фигуры, длинные белокурые волосы, всегда хорошо уложенные и блестящие, огромные голубые глаза, оттененные макияжем, пухлые губы, на которых никогда не было вульгарного оттенка помады – Мила предпочитала неброские, почти нюдовые. Словом, каждая потраченная копейка только подчеркивала молодость и красоту Милы и, как следствие, демонстрировала щедрость Тимофея, что ему тоже было приятно. При всех недостатках и довольно непростом характере Колесников никогда не был жадным и презирал это качество в мужчинах. Свежий и бодрый, он спустился в ресторан, выпил кофе, позавтракал и решил начать день с поисков Василисы Стожниковой или ее отца, которого так удачно вспомнил вчера. Правда, для облегчения задачи придется снова обратиться к Иванютину, чтобы прислал координаты. Полковник не был рад раннему звонку, пробурчал что-то насчет разглашения личных данных военкора, но Тимофей рассмеялся: – Да брось ты, Иваныч! Ты ведь понимаешь, что мне для дела нужно, а не из любопытства и номер его я никому давать не собираюсь. Ну не бегать же мне по местным изданиям, правда? – Тебе, смотрю, вообще нынче не по чину что-то самому делать, – огрызнулся полковник. – Хорошо, жди. До работы доеду – пришлю. – А позвонить кому-то сейчас не можешь? – Сказал – жди! – повысил голос Иванютин. – А не хочешь – бегай по редакциям! – И он сбросил звонок. – Вот урод… – пробормотал Тимофей. – Денег, что ли, больше хочет, раз так себя ведет в последнее время? Ну, шиш ему, а не деньги… Наташа! – обратился он к проходившей мимо официантке. – Будьте добры, принесите мне еще чашечку кофе, пожалуйста. Он всегда обращался к официантам только по именам, указанным на значках, и старался запомнить их, если перед приемом заказа официанты представлялись, – это почему-то казалось ему правильным и вносило слегка домашнюю обстановку в обед или ужин. Кричать через весь зал: «Девушка!» – Тимофей считал неприличным, так его научил отец, в свое время завсегдатай всех хороших московских ресторанов. Мила, кстати, всегда фыркала недовольно, когда он называл очередную обслуживающую их официантку по имени, но на ее шипение и недовольное выражение лица Тимофей старался не обращать внимания – у всех свои причуды, вот и Милка, «понаехавшая» в столицу, всячески пыталась поставить себя выше людей, обслуживающих ее. Наташа принесла горячий кофе и стакан воды, улыбнулась: – Что-нибудь еще? – Нет, спасибо, все было замечательно. Тимофей откинулся на спинку стула и принялся перелистывать местные новостные сайты. Броский заголовок мгновенно сбил с него всю вальяжность и расслабленность, Колесников почувствовал, как внутри все закипает. «”Я никого не убивал”. Репортаж из тюрьмы для приговоренных к пожизненному заключению». И разумеется, под заголовком мелким шрифтом имя и фамилия: «Василиса Стожникова». Город Вольск, год назад Лицо главреда Родиона Криницына было красным и выражало крайнюю степень неудовольствия. Он уставился на вошедшую в кабинет Васёну так, словно видел ее впервые и зрелище ему совершенно не нравилось. – Вызывали, Родион Алексеевич? – поежившись, спросила она, держа на всякий случай дверь приоткрытой, чтобы успеть выскочить в коридор: бывали случаи, когда главред, взбешенный до крайней степени, бросал в провинившегося что-то со стола. Правда, бывало это редко. – Дверь закрой, – мрачно потребовал главред. – И сюда иди, присаживайся. Васёна изрядно струхнула: таким тоном главред разговаривал с ней впервые, и она не понимала, как себя вести и что может за этим последовать. Она закрыла дверь и осторожно прошла к столу, выдвинула стул и села боком на самый край. – Ну и? – произнес Родион, глядя на нее в упор. Васёна поправила очки и переспросила: – Что – «ну и»? – Когда ты собиралась меня в известность поставить? – О чем? – Что тебе кто-то серию статей о маньяках заказал. «Вот поганец Карамышев, я же не так сказала…» – пронеслось в голове, и Васёна торопливо зачастила: – Родион Алексеевич, да не так все было… Никто не заказывал, я сама решила… ну, люди ведь… – Люди любят жареное, ты права! – перебил Родион и даже по столу ладонью хлопнул легонько. – Но ты-то должна со мной посоветоваться, прежде чем другим изданиям материалы предлагать! Не делается так, Василиса! Вот отец твой так никогда бы не поступил! – Да я вам клянусь: никаких договоренностей ни с кем! – Тогда почему представитель пресс-службы УВД мне звонит и интересуется, чего это я кадрами разбрасываюсь? Васёна захлопала ресницами: – Какими кадрами? Вообще не понимаю, с чего они это взяли… – Слушай, Васька, кончай темнить. Мне там прямо намекнули: делай, мол, что хочешь, но Стожникова никуда уходить не должна, ее в Управлении ценят, материалы подает хорошо, вопросов нет. Василиса почувствовала, что краснеет, а уши становятся пунцовыми и горят. Ей и в голову не приходило, что за ее заметками могут следить в УВД, да еще давать им высокую оценку. – Надо же… – пробормотала она. – Никогда бы не подумала… – Так вот, дорогая. Значит, говоришь, цикл про маньяков? Отлично. Работай, будем печатать. А начать с кого хочешь? Васёна вдруг поняла, что ситуация неожиданно сложилась в ее пользу и теперь важно использовать ее правильно: – Хочу написать о Бегущем со смертью. Родион сперва щелкнул по столешнице карандашом, который вертел в пальцах, а потом согласно кивнул: – Ну, тут ты, наверное, права. Дело было громкое, к тому же – местное. – Вот я потому и ухватилась! – с воодушевлением произнесла Васёна. – И наверняка ведь найдутся желающие об этом рассказать. Взять хотя бы охранника из бизнес-центра… Вот вы знали, что Кочкин – бывший опер, который как раз по этому делу работал? – Нет, – удивился Криницын. – Вот! А я узнала и даже немного с ним поговорила. И наверняка еще многие захотят что-то рассказать, ведь прошло столько лет, все переосмыслилось… – Н-да… а ты хитрая штучка, Васька. Ну что ж, давай, работай. Если что – обращайся, я помогу. А пресс-служба УВД просила передать, чтобы ты подъехала завтра в первой половине дня, пропуск в архив получишь. Только паспорт не забудь. Совершенно забыв, что надо бы стать солидной и серьезной, раз уж ей так доверяют в УВД, Васёна взвизгнула и вскочила со стула, бегом кинувшись из кабинета главреда. Остаток рабочего дня она пыталась сосредоточиться хоть на чем-то, но никак не выходило. Даже глухой бойкот отца перестал казаться чем-то страшным – теперь у нее появилось оправдание своим попыткам разворошить то, что отец категорически запретил. «Кто знает, а вдруг папа тоже передумает и что-то расскажет, – думала Василиса, рисуя на листке перекидного календаря какие-то кружочки и стрелочки. – Я совершенно уверена, что он знает о деле Бегущего со смертью больше, чем заявил, но пока сердится на меня и ни за что не станет об этом говорить». В конце рабочего дня, как всегда, пришел Васильев, прислонился к дверному косяку и выразительно посмотрел на нее: – Ты д-домой собираешься? – А который час? – растерянно спросила Василиса, погрузившаяся в раздумья настолько, что совершенно не понимала, где находится.