– Ну так давайте устроим ей посвящение, – предлагает, подходя ко мне, Бомба. У меня захватывает дух. Что бы ни случилось, я все выдержу. Я уже выдержала такое, о чем они и не догадываются. Но Бомба смеется, и Таракан шутливо толкает ее в бок. Призрак сочувственно смотрит на меня и качает головой. Замечаю, что глаза у него голубые и ясные. – Если принц Даин говорит, что ты – часть Двора теней, то так оно и есть. Постарайся не слишком нас разочаровывать. Медленно выдыхаю. Может быть, я бы все-таки предпочла какое-то испытание, какой-то способ показать себя. Бомба корчит гримасу. – По-настоящему одной из нас ты станешь, когда получишь кодовое имя. Но не жди, что это произойдет очень скоро. Призрак подходит к настенному шкафчику, достает наполовину полную бутылку с зеленоватой жидкостью и отполированные чашечки из желудевых шляпок и наливает всем четверым. – Выпей и не беспокойся, – говорит он мне. – Напиток такой же, как и все остальные. Хуже не будет. Вспоминаю запах и вкус золотистого яблока, которым возили по моим губам, и качаю головой. Не хочу больше чувствовать, как тогда, свое полное бессилие. – Пропускаю. Таракан опрокидывает свою чашечку и морщится, словно напиток обжег ему горло. – Ну, как хочешь, – выдыхает он и закашливается. Призрак проглатывает содержимое своей, даже не моргнув глазом. Бомба пьет мелкими глоточками. Глядя на нее, я убеждаюсь, что была права, отказавшись от угощения. – Балекин может стать проблемой, – говорит Таракан, объясняя значение найденного мной письма. Бомба отставляет свою желудевую шляпку. – Не нравится мне все это. Если бы он хотел пойти к Элдреду, то давно бы уже сходил. А я даже не подумала, что он может отравить своего отца. Призрак, потягиваясь, поднимается. – Уже поздно. Девочку надо проводить домой. – Меня зовут Джуд. Он ухмыляется. – Я знаю, как срезать. Возвращаемся к туннелям. Идти за ним – нелегкое испытание, потому как Призрак, оправдывая данное ему имя, движется совершенно бесшумно. Несколько раз кажется, что я осталась в туннелях одна, но, едва остановившись, ощущаю движение воздуха или слышу шорох песка под ногой и убеждаю себя идти дальше. В конце концов – время тянется мучительно долго – дверь открывается. В проеме стоит Призрак, а за его спиной виден винный погреб короля. Мой проводник отвешивает поклон. – Это и есть твой короткий путь? – спрашиваю я. Он подмигивает. – Если несколько бутылок случайно упадут в мою сумку, пока мы будем проходить здесь, разве в этом моя вина? Выдавливаю из себя смешок, и звук получается какой-то скрипучий и фальшивый. Я не привыкла к тому, что местные включают меня в свои шуточки, за исключением разве что членов семьи. Предпочитаю верить, что, даже если меня околдовали и едва не убили в школе, я все равно сумею об этом забыть. У меня все хорошо. * * * Но если я не могу смеяться, то, может быть, не так уж все и хорошо. В лесу, у границы владений Мадока, переодеваюсь в голубое платье, хотя устала так, что суставы ломит. А как фейри? Устают ли они так же, как люди, ощущают ли такую боль после долгого вечера? Жаба тоже выглядит не лучшим образом, хотя, может быть, она просто переела. Насколько я могу судить, все, что она сегодня сделала, так это выстрелила несколько раз языком в пролетавших мимо бабочек да парочку мышей. В дом захожу, когда уже совсем темно. Деревья подсвечены крохотными спрайтами, между которыми со смехом носится Оук, за ним гоняются Виви, Тарин и – вот черт! – Локк. Его присутствие, совершенно в данный момент неуместное, сбивает с толку. Зачем он явился? Неужели из-за меня? Оук с визгом мчится в мою сторону, забирается на седельные сумки и прыгает мне на колени. – Лови меня! – кричит он из последних сил, крутясь и вертясь в неугомонном экстазе детства. Даже фейри бывают однажды юными. Я машинально прижимаю его к груди. Он теплый, и от него пахнет травой и лесом. На секунду малыш затихает, обнимает меня ручонками за шею и тычется маленькой рогатой головой мне в грудь. Потом соскальзывает со смехом и уносится прочь, бросив напоследок озорной взгляд. Живя здесь, в Фейриленде, научится ли он презирать смертных? Когда я состарюсь, а он еще будет молодым, будет ли относиться ко мне свысока? Станет ли таким же жестоким, как Кардан? Таким же безжалостным, как Мадок? Я не знаю и знать не могу. Слезаю с жабы, поворачиваюсь и похлопываю ее под носом. Золотистые глаза медленно закрываются. Кажется, она вот-вот уснет. Дергаю поводья и веду ее к конюшне. – Привет, – говорит, догоняя меня, Локк. – И где же пропадала? – Не твое дело, – отрезаю я и тут же смягчаю слова улыбкой. Ничего не могу с собой поделать. – О? Леди с секретом? Мой любимый тип. – На нем зеленый камзол с прорезями, через которые видна шелковая рубашка. Лисьи глаза светятся. Образцовый влюбленный, словно только что сошел со страниц романтической повести. В таких повестях сбежавшую с героем девушку ждет обычно расплата за глупость. – Надеюсь, завтра ты вернешься на занятия. Виви все еще бегает за Оуком, а вот Тарин остановилась у высокого вяза. Смотрит на нас с тем же выражением, что и на турнире, словно изо всех сил старается заставить меня не обижать Локка. – Зачем? Чтобы твои друзья знали, что не смогли меня напугать? Разве это важно? У него какой-то странный взгляд. – Включилась в большую игру? Ту, где короли и принцы, короны и королевы? Конечно, важно. Все важно, все имеет значение. И как его понимать? Я вовсе и не думала, что включилась в такую игру. У меня план другой: отыграться на тех, кто уже ненавидит меня, и будь что будет. – Возвращайся на занятия. Вам обеим нужно вернуться – тебе и Тарин. Я так ей и сказал. Поворачиваюсь, ищу глазами сестру, но под вязом ее уже нет. Виви и Оук тоже исчезли. Наверно, Тарин ушла с ними. Мы идем к конюшне. Я отвожу жабу в ее загон, наливаю в корыто воды из бочки, и появившийся мелкий туман дождиком ложится на ее кожу. Лошади ржут и бьют копытами. Локк молча наблюдает за всем этим. – Можно спросить тебя кое о чем? – Он смотрит в направлении дома. Я киваю. – Почему ты не рассказала отцу, что случилось? Конюшня у Мадока внушительная, и, может быть, находясь здесь, Локк вспомнил, какой силой и каким влиянием обладает генерал. Но это вовсе не означает, что я наследница всего этого. Локку следует помнить, что я всего лишь дочь смертной жены Мадока. Без Мадока никому до меня и дела не будет. – Чтобы он ворвался в класс со своим мечом и убил всех, кто попадет под руку? – спрашиваю я, так и не став напоминать Локку, каково мое положение в этом обществе. Он смотрит на меня большими глазами, как будто имел в виду что-то другое. – Я думал, что твой отец заберет тебя из школы, что если ты ничего ему не сказала, то лишь потому, что хотела остаться. – Нет, он поступил бы совершенно по-другому, – горько усмехаюсь я. – Мадок не из тех, кто признает поражение. В конюшне темно и холодно, вокруг ржут лошади, а Локк вдруг берет меня за руки. – Без тебя здесь все было бы не так. Все эти взгляды, прикосновения так приятны, что я смущаюсь. Так на меня никто еще не смотрел. Щеки горят. Помогут ли тени скрыть их жар? Взгляд у Локка такой пристальный, что кажется, он видит все: мои потаенные надежды, все мои мысли, даже случайные, пробегающие перед тем, как, уставшая, я проваливаюсь в сон перед рассветом. Он поднимает одну мою руку, подносит к губам, целует ладонь. Все мое тело напрягается. Мне вдруг делается нестерпимо душно. Его дыхание – мягкий ветерок на моей коже. Локк мягко тянет меня к себе. Его рука на моей талии. Он наклоняется, чтобы поцеловать меня, и все мои мысли улетучиваются. Нет, так нельзя. – Джуд? – слышу я неуверенный голос Тарин. Она где-то близко. Отстраняюсь от Локка. – Джуд? Ты еще в конюшне? – Здесь. – Лицо горит. Мы выходим из одной темноты в другую – на ступеньках Ориана тянет домой Оука. Виви машет мальчишке, а тот рвется из рук матери. Тарин, подбоченясь, смотрит на нас. – Ориана зовет всех на ужин, – церемонно объявляет она. – И хочет, чтобы Локк остался и поел с нами.