– Куда ты ведешь меня? – В мое поместье, – говорит он с ухмылкой, довольный тем, что его замысел раскрыт. – Здесь недалеко. Надеюсь, тебе понравится лабиринт из живой изгороди. В других здешних поместьях, за исключением Холлоу-Холла, я еще не бывала. В мире людей мы, дети, всегда играли во дворах наших соседей – качались на качелях, купались, прыгали, – но здесь правила совсем другие. Большинство детей при Королевском дворе – королевские особы, присланные из дворов поменьше для более близкого знакомства с принцами и принцессами, и на что-то еще им просто не хватает времени. Конечно, в мире смертных есть такая вещь, как задний двор. Здесь – лес и море, скалы и лабиринты, а цветы бывают красными только тогда, когда напиваются свежей кровью. Возможность заблудиться в лабиринте из живой изгороди не представляется мне привлекательной, но я улыбаюсь, как будто ничто другое не порадовало бы меня больше. Не хочется его огорчать. – Вечером будут посиделки, – продолжает Локк. – Тебе надо остаться. Обещаю – развлечешься. В животе вяжется узел. Вечеринок без друзей не бывает. – Не самая лучшая мысль, – уклончиво говорю я, чтобы не отказывать напрямую. – Твоему отцу не нравится, когда ты задерживаешься? – В голосе Локка слышны просительные нотки. Понимаю, что он пытается заставить меня вести себя по-детски безрассудно и при этом прекрасно знает, почему я не могу остаться, но хотя я сознаю это, прием все равно срабатывает. Поместье Локка поскромнее владений Мадока и выглядит менее укрепленным. Между деревьями поднимаются высокие шпили, скрытые дранкой из мшистой коры. По стенам ползут плющ и жимолость. – Вот это да. – Я проезжала неподалеку и видела издалека эти шпили, но кому принадлежит это все, не знала. – Красиво. Он усмехается. – Пройдем в дом. Фасад украшают массивные двойные двери, но Локк ведет меня к маленькой боковой двери, через которую мы попадаем в кухню. На столе – свежий хлеб, яблоки, смородина и мягкий сыр, но слуг, которые приготовили это, не видно. Невольно вспоминаю девушку, чистившую камин в Холлоу-Холле. Знают ли родители, где их дочь? И какую сделку она заключила? А ведь я легко могла оказаться на ее месте. Гоню прочь тягостные мысли. – Это ваш семейный дом? – У меня нет семьи. Мой отец не вписывался в рамки Двора. Лесная чаща нравилась ему больше, чем интриги моей матери. Он ушел от нее, а она умерла. Так что остался только я. – Ужасно. И так одиноко. Локк отмахивается. – Мне знакома история твоих родителей. Вот уж трагедия, достойная баллады. – Это было давно. – Меньше всего мне хочется говорить о Мадоке и смерти отца и матери. – А что сталось с твоей матерью? – Она связалась с Верховным Королем. Родила ребенка – от него, полагаю, – но кто-то очень не хотел, чтобы он родился. Они воспользовались ядовитым грибом. Начавшийся на легкой ноте, рассказ заканчивается на трагической. Румяный гриб? О нем упоминалось в письме королевы Орлаг, которое я нашла в доме Балекина. Пытаюсь убедить себя, что в записке речь не могла идти об отравлении матери Локка, что у Балекина нет мотива, ведь Король уже назвал Даина своим преемником. Но как ни стараюсь, не могу не думать, что такая возможность есть и что мать Никасии приложила руку к смерти матери Локка. Зря спросила – не подумала, и получилось нехорошо. – Мы – дети трагедии. – Он качает головой, потом улыбается. – Не такое начало я планировал. Хотел угостить тебя вином, хлебом и сыром. Хотел сказать, какие чудесные у тебя волосы… словно вьющийся дымок, а глаза – точь-в-точь цвета лесного ореха. Думал, что сочиню для тебя оду, но я не слишком хорош в поэзии. Я смеюсь, а он хватается за сердце, будто сраженный моей жестокостью. – Прежде чем познакомить с лабиринтом, позволь показать кое-что еще. – И что же? – Мне уже любопытно. Локк берет меня за руку. – Идем. – Он ведет по дому к винтовой лестнице. Мы поднимаемся выше, выше, выше. У меня кружится голова. Ни дверей, ни площадок нет. Только камень и ступеньки. Только сердце стучится в груди громче и громче. Только его улыбка и янтарного цвета глаза. Только бы не поскользнуться, не споткнуться. Все сильнее кружится голова, но я не отстаю. Думаю о Валериане. Прыгни с башни. Продолжаю подниматься. Хватаю воздух мелкими глотками. Ты – ничтожество. Тебя все равно что нет. Добираемся наконец до самого верха. Перед нами маленькая, в половину моего роста, дверь. Я прислоняюсь к стене, жду, когда пройдет головокружение. Локк поворачивает изящную серебряную ручку и, согнувшись, проходит. Набираюсь смелости, отталкиваюсь от стены, следую за ним и… И замираю. Мы на балконе, на самом верху самой высокой башни, той, что выше самых высоких деревьев. Отсюда я вижу залитый лунным светом лабиринт с искусственными руинами в центре. Вижу Дворец Эльфхейма, поместье Мадока и Холлоу-Холл Балекина, окружающее остров море и, за ним, смягченные вечным туманом яркие огни городов и поселков человеческого мира. Никогда еще я не смотрела на наш мир из другого, чужого. Локк кладет ладонь мне на спину, между лопатками. – По ночам мир людей выглядит так, словно он полон упавших звезд. Я подаюсь назад, стараюсь не думать об изнуряющем подъеме и держусь подальше от края балкона. – Ты бывал там когда-нибудь? Он кивает. – Мать брала меня с собой, когда я был еще ребенком. Говорила, что без вашего наш мир станет словно стоячее болото. Хочу сказать, что тот мир больше не мой, что я едва его понимаю, но моя поправка звучала бы так, словно мы говорим о разных вещах. Что касается чувств его матери в отношении мира смертных, то они определенно мягче и добрее тех, которые разделяют большинство ее соотечественников. Должно быть, она сама была женщиной доброй. Локк поворачивается ко мне… и вот его губы уже совсем близко. Они мягкие, дыхание теплое, и я вдруг чувствую себя так, словно покинула собственное тело и вижу его издалека, как огни того далекого города. Рука сама тянется к перилам. Я сжимаю их крепко-крепко, а он обнимает меня за талию, словно хочет удержать здесь, в этом мгновении и на этом месте, убедить себя, что я рядом, высоко над всем, и что происходящее – не сон, а реальность. Локк отстраняется. – Ты и в самом деле прекрасна. Как же хорошо, что они не способны лгать. – Я рада, что ты привел меня сюда, – смотрю вниз. – Невероятно. Отсюда все выглядит таким маленьким, как на доске в «Стратегии». Он смеется, словно я не могу сказать такое всерьез. – Я так понимаю, что ты много времени проводишь в отцовском кабинете? – Немало. Достаточно, чтобы понимать, какие у меня шансы против Кардана. Против Валериана и Никасии. Против тебя. Он берет мою руку. – Кардан – глупец. Остальные роли не играют. – Улыбка на его лице сползает куда-то вбок. – Но, может быть, это часть твоего плана – заставить меня привести тебя в самое сердце моей крепости. Может быть, ты посвятишь меня сейчас в твои зловещие замыслы и подчинишь своей воле. Так вот, знай, сделать это будет совсем не трудно. Я смеюсь. – Ты не такой, как они. – Неужели? Смотрю на него долго и пристально. – Не знаю. Хочешь приказать мне спрыгнуть с балкона? Он вскидывает брови. – Конечно, нет. – Тогда ты и вправду другой. – Я с силой толкаю его в грудь. Кулак почти непроизвольно раскрывается, и его тепло проникает в меня через ладонь. Я лишь теперь сознаю, что замерзла, стоя на ветру. – А ты не такая, как они о тебе говорят. – Он наклоняется и снова меня целует. Думать о том, что они обо мне говорят, не хочется. Не сейчас. Хочу только, чтобы целовал и целовал, стирая все-все-все. Спуск длится долго. Мои пальцы путаются в его волосах. Мои губы на его шее. За спиной – древняя каменная стена. Так медленно… так хорошо… и так бессмысленно… Этого не может быть. Это не моя жизнь. Я никогда не чувствовала ничего подобного. Мы сидим за длинным банкетным столом и едим хлеб и сыр. Пьем бледно-зеленое вино с ароматами трав из массивных кубков – Локк достает их из глубин настенного шкафчика. Ему дважды приходится мыть кубки – столько на них пыли. Потом он поднимает меня и усаживает на стол так, что наши тела оказываются вжатыми одно в другое. Восхитительно и ужасно. Я ощущаю себя настоящей фейри.