Тут Никита замолк и чем-то хлюпнул, потом звякнул, и я насторожилась: — Говоров! Ты там не спиваешься, нет? — Нееееет, что ты! — снова вкрадчиво протянул Говоров, и на этот раз в его голосе в равных пропорциях смешались хитрость и веселье. — Брось, Лен, когда мне тут спиваться? Вчера я арматуру наверх поднимал, сегодня месил бетон и ставил направляющие на фронтоне, завтра куплю плиты ДСП и крепеж, начну обшивать… Или нет, сначала фанеру покрашу, потом уже поставлю… Говоров начинает вдохновенно рассказывать о своих трудовых свершениях и планах, и я с удовольствием слушаю его, хотя у меня довольно смутное представление о строительных процессах, я даже слова не все понимаю… Я как раз собиралась уточнить, что такое «циркулярка», не единожды упомянутая рассказчиком с большим одобрением, когда мне в ухо громко звякнуло — поступила эсэмэска. Я отклеила телефон от головы, посмотрела на дисплей и перебила Говорова с его циркуляркой, чем бы она ни была: — Никит, извини, у меня тут Таганцев… — Что? Где? — голос в трубке заледенел. — Ой, ну не в постели же! — неуклюже отшутилась я. — В трубке! Сообщение мне сейчас прислал: «Надо поговорить». — Ну, поговорите, конечно, отчего же среди ночи не побеседовать с хорошим человеком, — покладисто согласился Говоров, но по голосу было слышно — он надулся. — Я потом тебе перезвоню, — пообещала я и, не дожидаясь ответа, сменила собеседника. Лейтенант Таганцев — человек на редкость здравомыслящий и при этом для опера удивительно деликатный, он не стал бы эсэмэсить мне в одиннадцатом часу вечера без серьезной причины. Я не забыла, что сама же просила его разузнать насчет соседнего недостроя, и встревожилась: что такое он мог разведать? Может, завтра мужики в спецовках не свет с водой нам отключат, а вообще атакуют дом бульдозерами? — Костя, привет! — быстро произнесла я, торопясь выяснить причину позднего звонка. — Что-то случилось? — Не исключено, — ответил Таганцев озабоченным голосом. — Ты, Елена Владимировна, с сестрой своей давно общалась? В курсе ее странных дел? — Странных дел? — повторила я, ощущая побежавший между лопаток холодок. Господи, что там Натка снова натворила? Сколько мы прожили без эксцессов, пару месяцев? Да, для нее это долго… — Знаешь ее подругу, Галину Плетневу? — спросил Таганцев. — Не помню такой, а что? — А то, что Наталья наша Владимировна звякнула мне нынче в дикой тревоге за эту самую Плетневу. Она, мол, куда-то сгинула, может, ее убили вообще, нет ли чего такого в полицейских сводках… — Почему же сразу убили-то? Она что, из какой-то группы риска, эта Плетнева? — Твоя сестра сказала — на нее уже недавно покушались, едва не грохнули. — Боже мой! С кем это Натка связалась?! — Вот и я о том же. Я, конечно, сводочки посмотрю и справочки наведу, но ты бы тоже разузнала, что там за подруга такая подозрительная, — посоветовал Таганцев. — А то ведь знаешь, как говорят: «С кем поведешься, с тем и наберешься»… — Спасибо за сигнал, будем работать, — ответила я и снова сменила телефонного собеседника. Вернее, попыталась: Натка, которой я постоянно звонила, не брала трубку. У нее все время было занято. Это показалось мне странным, — многочасовая болтовня по телефону среди многочисленных Наткиных «маленьких женских слабостей» до сих пор не числилась. — Да что же у тебя там происходит? — пробормотала я, соображая, что делать. Может, ничего? Надо отпустить ситуацию и она сама как-нибудь разрулится? Утром созвонюсь с сестрой или заеду к ней перед работой… Ага, а она до утра натворит еще дел, потом не расхлебаем… Я отправила сестре эсэмэску: «Натка, позвони мне!» — потом продублировала это сообщение в ватсап и в мессенджер «Фейсбук». Подождала пять минут — никакой реакции. Я прошлась из угла в угол, вздохнула: — Делать нечего! Придется выпускать засадный полк, — и набрала памятный с детства номер. — Алёу? — после пятого гудка откликнулся знакомый голос — дребезжащий, но бодрый, как надтреснутый колокольчик, и жутко раздражающий. — Здравствуйте, дорогая Вера Марковна! — произнесла я громко и нарочито радостно. — Это Лена Кузнецова, внучка Анны Петровны, помните меня? — Ой, Ленусечка! — обрадовалась давняя бабушкина врагиня — соседка по лестничной площадке. Во времена моего детства Вера Марковна и Анна Петровна то и дело конфликтовали. Причина, мне думается, заключалась в разительном несходстве менталитетов. Вера Марковна была классической бдительной «бабкой с лавочки» и все свободное время проводила в наблюдениях за соседями, их гостями и просто прохожими. От ее зоркого ока ничто не могло ускользнуть, и мало кому удавалось пройти мимо Веры Марковны, не получив попутно нелестную характеристику и пару-тройку рекомендаций по улучшению поведения, внешнего вида и образа жизни. Наша же с Наткой бабушка в чужие дела никогда не лезла, любых разборок чуралась и нездоровое любопытство соседки откровенно осуждала. Удивительно, но после смерти нашей бабушки Вера Марковна почему-то решила нас с Наткой опекать, и мне, помнится, стоило большого труда удерживать ее на расстоянии и при этом не ссориться. Как знала, что бабка еще пригодится! Натка же, отродясь не страдавшая избытком дипломатии, попросту не обращала на соседку внимания. С годами это стало несложно: одряхлев, Вера Марковна прекратила часами просиживать на лавочке у подъезда, оборудовав себе наблюдательные пункты у окна в кухне и у дверного глазка. У окна она торчала днем, под дверью — ночью. У бабки давно уже была стойкая бессонница, так что я не боялась разбудить ее поздним звонком. — Как ты, Ленусечка, как твоя дочечка, замуж еще не вышла? — спросила Вера Марковна, не уточнив, чье именно замужество — мое или Сашкино — ее интересует. — У нас все хорошо, — ответила я коротко. — А как вы, Вера Марковна? Как ноги? — Да ползаю еще кое-как… Бабуся определенно кокетничала. Натка рассказывала мне, что недавно застала ее подслушивающей с граненым стаканом под дверью соседей и вспугнутая Вера Марковна унеслась к себе со скоростью младой газели. Я вздохнула, понимая: Натка, если с ней все в порядке, не простит мне того, что я сейчас сделаю. — Вера Марковна, вы не могли бы постучаться к Наташе? Что-то я ей никак дозвониться не могу и беспокоюсь… — К Натусечке? Ну конечно же! — с готовностью отозвалась соседка. Я услышала, как загремели замки и засовы, затопали по лестничной площадке с гулким отзывчивым эхом тяжелые ноги в ботах. Потом стало тихо. — Ну что там? — не выдержала я. — Разговаривает твоя Наташа с кем-то, кажись, ругается, — вполголоса пересказала мне Вера Марковна, и я ясно представила, как она сутулится под Наткиной дверью, для лучшей слышимости уперев в нее граненый стакан. При этом в другой руке старушка держит трубку домашнего телефона — она у предусмотрительной Веры Марковны на очень длинном шнуре, чтобы можно было отойти от аппарата в прихожей на пост к окну в кухне и при этом не прерывать беседу с какой-нибудь старушкой-подружкой. Я нахмурилась. Если Натка принимает гостей, тогда понятно, почему она не отвечает на мои сообщения — должно быть, просто не слышит их. Но почему у нее при этом занят телефон? — О чем разговаривает, не слышно? — бессовестно подначила я старую шпионку. — Кажись, о море… Нет, о морге! — Вера Марковна удивилась, и удивление ее было приятным, с оттенком людоедской радости. Еще бы! Что-то очень интересное происходит! — О чем?! — мне показалось, что я неправильно расслышала. — О морге, говорю! Так и спрашивает: аллё, это морг? А дальше неразборчиво, очень быстро говорит, слова сливаются, не разберу… — О боже… — я растерялась. — Эмм… Вера Марковна, пожалуйста, постучите в дверь! То есть позвоните! В смысле, нажмите на кнопку звонка! — В смысле, придавите ее пальцем, — довольно ехидно пробормотала Вера Марковна. — Ленусечка, да я уже давлю, давлю… Вот еще ногой постучу… «Бум, бум, бум!» — донеслось до меня из трубки. Хм, бабушкина ортопедическая обувь явно сродни стенобитным орудиям. — Ну? — поторопила я свой засадный полк, не наблюдая развития событий. — Не открывает, — с сожалением сказала Вера Марковна. — И про морг уже ни гу-гу. Вообще замолчала, ни звука не слышно. Что делать будем? — Вы еще немного постучите, если вам не трудно, — решила я, распахивая платяной шкаф. — Я скоро приеду. Разговор пришлось оборвать, чтобы вызвать такси. Из машины я еще несколько раз набирала Наткин номер, но так и не дозвонилась: теперь мобильный телефон вызываемого абонента был выключен или находился вне зоны действия сети. Таксисту я сказала: — Гони, как на пожар! И он послушался, причем даже расспрашивать меня ни о чем не стал, только поглядывал искоса с умеренным любопытством. О Москве говорят, что это город, который никогда не спит. Это не совсем справедливо: поздним вечером столица все же начинает клевать носом, сонно щурится, задремывает, и это лучшее время для автогонок по городским магистралям — спросите хотя бы стритрейсеров или патрульных ГИБДД… Через тридцать минут настоящей гонки с визгом колес и запахом паленой резины я выбралась из болида, в который моя воля и мастерство водителя превратили скромный «Рено». В моих глазах расплывались цветные пятна дорожных огней, меня слегка пошатывало и немного мутило, но эти неприятные ощущения терялись на фоне так и не отпустившей тревоги за непутевую сестрицу. На нужный этаж я поднялась без остановок, на одном дыхании. Краем глаза заметила плавно качнувшуюся дверь соседней квартиры — Вера Марковна отступила на заранее подготовленные позиции, но продолжала наблюдать — и резко придавила кнопку звонка. Он исправно покурлыкал: у Натки очень лиричный звонок, певучий, как птичка. Хотя в этой ситуации я предпочла бы полковую трубу или хотя бы пионерский горн — их невозможно не услышать и трудно оставить без внимания. А вот птичка, увы, была полностью проигнорирована… Я не стала церемониться и постучала в дверь кулаком. Потом прислушалась… — Может, стакан дать? — проявляя предупредительность, подсказала сзади Вера Марковна. — Тогда уж и бутылку сразу, — пробормотала я, испытывая большое желание напиться, забыться и по пробуждении обнаружить, что мне все это приснилось.