В отличие от меня, невыспавшейся и хмурой, дочь была весела и бодра. Продвинутые бьюти-блогеры — они знают толк в здоровом образе жизни! Сашка по утрам до школы успевает позаниматься йогой и сделать цикл упражнений по программе фейслифтинга. Хотя на что ей этот фейслифтинг в пятнадцать цветущих лет, это мне бы он не помешал, а то с утра физиономия такая помятая — не разберешь, где еще складки от подушки сохранились, а где уже морщины наметились… — Да! — гаркнула я в трубку, перекрикивая ревущий фен. — Ты на аэродроме, что ли? — заинтересовалась Машка. — Решила сбежать? Понимаю. — В смысле? — Я выключила фен. — С чего мне куда-то бежать? — Ну, у тебя же сегодня очередная премьера, небось нервишки пошаливают, а Говоров наверняка коварно соблазняет солнцем и морем, вполне мог и сманить уже, — Машка басовито захохотала. — Я бы на твоем месте точно соблазнилась и сманилась! Как ты держишься вообще, не понимаю? — Ты звонишь в такую рань, чтобы поговорить о моих сердечных делах? — не поверила я. — Что, у вас телевизор сломался, нет возможности посмотреть утренний повтор любимого романтического сериала? — Уела, один-один, — Машка еще разок фыркнула и заговорила серьезно. — Я звоню тебе сказать, чтобы ты сегодня оставила свою машину на парковке торгового центра. Там и встретимся. Да, у тебя еще жив тот большущий черный зонт? Непременно возьми его. — Почему на парковке? — не поняла я. — И зачем зонт, вроде по прогнозу только облачность? — Некогда объяснять, все при встрече, пока! — Ну пока, — озадаченно ответила я уже не подруге, а гудящей трубке. Мне тоже было некогда, поэтому я не стала ломать голову, с чего это Машка назначила мне конспиративную встречу в торговом центре. Я досушила волосы, оделась, взяла сумку-портфель и, как заказывали, массивный зонт-трость, который при необходимости сойдет и за дубинку. Мне его подарили на прошлый день рождения коллеги. Еще шутили, что я смогу использовать подарок не только для защиты от осадков, но и как аргумент в споре с кем-нибудь особо недовольным вынесенным мной судебным решением… Машка ждала меня у входа в торговый центр, прячась под широким выступающим козырьком. Дождик все-таки пошел, но совсем слабенький, для защиты от него вполне хватило бы и средства для фиксации прически, которое я щедро намазала на волосы поутру. Тем не менее подруга потребовала, чтобы я открыла свой зонт, после чего забрала его у меня и оттопырила локоть: — Хватайся и пойдем. — И к чему это все? — поинтересовалась я, едва поймав нужный ритм: вдвоем под зонтом желательно шагать дружно, в ногу, иначе кто-нибудь постоянно влипает макушкой в распяленную на спицах сырую ткань. — Сейчас увидишь, — пообещала Машка. Зигзагом пройдя по улочкам, мы вырулили на финишную прямую к месту работы, и я действительно увидела нечто, заслуживающее внимания, а именно длинную очередь к зданию суда. Сразу вспомнились годы тотального дефицита и главный вопрос тех времен: «Кто последний, за кем занимать?» — Это все за правосудием? — не поверила я. И догадалась: — Все ко мне?! — Угу, к кому же, — Машка кивнула и задвинула меня так, чтобы закрыть от взглядов стоящих в очереди собственным телом, несколько более крупным, чем мое. — Ты не высовывайся, они вроде тихие и спокойные, но кто их знает… Прикрываясь огромным зонтом, мы прошли мимо длинной вереницы молчаливых людей. Ближе к крыльцу она заканчивалась, на ступеньки никто не поднимался, зато прямо напротив входа стоял, широко раскинув руки с бумажным плакатом, модного вида юноша. Лицо у него было одухотворенное и отрешенное, взгляд невидящий, а на рукотворном плакате краснели буквы короткого программного заявления: «Райстрой» — воры! Защитите честных людей!» — Это еще пустяки, всего лишь одиночный пикет, — объяснила мне Машка. — Я совершенно случайно узнала, что он планируется, — одноклассница моего сына пришла к нему рисовать транспарант. Васька же все стенгазеты для своей школы клепает, он в классе признанный мастер пера и гуаши. — Похоже, мастеров-каллиграфов было много, — из-за плеча подруги я обозрела очередь. Чуть ли не каждый в ней имел при себе свернутый рулончиком ватман или большой пакет, наверняка таящий какой-нибудь плакат или растяжку. — Ну а чему ты удивляешься, сколько там обманутых дольщиков, тысяча? Радуйся, что тут культурный пикет, а не дикий погром или массовая голодовка. Прикинь, лежали бы тут на ступеньках изможденные люди в спальных мешках! — Да не дай бог! — А еще по телику недавно показывали протестную акцию дольщиков другого ЖК, забыла название, там такое шоу было! Люди вывесили на фасад недостроенного здания с десяток двадцатиметровых баннеров и вылезли на крышу с сигнальными огнями. Представь: все небо было в красном дыму! — А что в результате? — Красивая картинка в репортаже, — хмыкнула Машка. — И стоило ради этого на крышу лезть? — Ну, они не только на крышу… Они еще в Кремль постучались… Я сбилась с шага. — Фигурально выражаясь! — объяснила Машка. — Дольщики подписали коллективную петицию с обращением к президенту, а заодно к мэру, к его заму по вопросам градостроительной политики, к депутатам Госдумы, к префекту, к кому-то еще… — А что в результате? — повторила я. — Вот, ты все понимаешь, — Машка заложила вираж, чтобы на максимальном расстоянии обойти две телекамеры на треногах. Мудрый Анатолий Эммануилович не ошибся с прогнозом — пресса действительно прибыла, значит, без шумихи дело обманутых дольщиков не обойдется… — Госпожа Кузнецова! Елена Владимировна! Кто-то из журналистов меня узнал, я машинально замедлилась, но Машка не позволила задержаться. По-прежнему прикрывая нас зонтом как щитом, она втащила меня на крыльцо. Тяжелая дверь распахнулась сама собой — кто-то изнутри пособил нам, подруга задвинула меня в открытый проем и громко щелкнула в сторону камер складываемым зонтом. — Немного вызывающе, но вообще правильно, не будем раскачивать ситуацию, — одобрил ее действия Плевакин, осторожно наблюдающий за происходящим во дворе из окна в холле. — А то на соседней улице есть брусчатка, а у нас стекла не бронированные… — И лица тоже, — пробормотала я, без удовольствия воображая худший вариант развития событий — с метанием подручных предметов непосредственно в судью. — Доброе утро, Елена Владимировна! — Плевакин перевел взгляд на меня и наиприветливейше улыбнулся. — Как моральная готовность, как боевой дух? — Как обычно — на высоте, — соврала я, подходя к начальнику, чтобы тоже посмотреть в окошко. — Ну, вот, а я еще сокрушалась, что до суда только четверо обманутых дошли, думала, где же все остальные? — Сегодня у тебя будет полный зал. Хоть билеты продавай! — пошутил Плевакин. — Отличная мысль, — поддакнула Машка, вставая рядом с нами. — Я бы еще с телевидения процент попросила, они ж на нас себе рейтинг делают… — Да, в самом деле, телевидение! — Анатолий Иннокентьевич пригладил волосы, одернул пиджак и критически осмотрел меня. — Ты бы, голубушка, прихорошилась как-то, уж больно бледна, и эти круги под глазами… — Это мы быстро, — пообещала Машка и потащила меня в кабинет. — Сейчас мы тебя нарумяним, напомадим, причешем… — Кофе напоим, — просительно подсказала я. Дверь кабинета распахнулась перед нами так же, как входная: сама собой. Там уже ждали Дима, кофе и булочки. Ну и папки с бумагами, куда же без них. — Все готово, Елена Владимировна, — доложил мой помощник. — Начнем по расписанию, — кивнула я. Натка мне до десяти утра не позвонила. Я не знала, хорошо это или плохо, но была вынуждена отложить все выяснения на потом. Мудрый Плевакин не зря спросил меня про боевой дух. Чувствовалось, что он понадобится. Атмосфера в зале суда была… необычная. Обычно-то у нас как? Присутствуют две стороны, интересы которых противоположны, они как плюс и минус, и это создает какой-то баланс. Судья, конечно, нейтрален. Но ты попробуй сохранять нейтралитет, когда весь зал заряжен общим настроением! Свободных мест в зале не было. Некоторые люди даже сидели на подоконниках и на полу в проходе, однако вели себя спокойно, так что не было повода попросить их выйти. И требовать тишины в зале суда тоже ни к чему: и без того было тихо. Меня встретили гробовым молчанием — и еще наглядной агитацией: поднятыми плакатами, развернутыми транспарантами. Был даже большой воздушный шар с четкой надписью на боку: «РАЙ-ГРАД=РАЗГРАБЬ!» Убедившись, что я его заметила, владелец шара демонстративно ткнул в него булавкой, и шар шумно лопнул, вероятно, символизируя собой банкротство застройщика. Журналисты это сняли, оператор улыбнулся и поднял большой палец. Мол, отличное начало! Ну, это для кого как… Я посмотрела на истцов. Они держались вместе, уже успели познакомиться и договориться: стояли, держа кумачовую матерчатую растяжку с душевной надписью: «Елена Владимировна, вы наша последняя надежда!» Так себе слоган, но не проигнорируешь… Однако нехорошо это — устраивать в зале суда балаган. Я покачала головой, и ищущие справедливости понятливо свернули свою растяжку. Тогда я кивнула, сдержанно улыбнулась в наехавшую камеру и начала процесс. Надо сказать, волновалась я зря: порядок никто не нарушал, плакаты и транспаранты быстро убрали, но у меня было полное ощущение, будто в Таганский суд завернула какая-то демонстрация. Полный зал единомышленников — это мощная энергетика! Что интересно, ответчик даже не попытался ее как-то уравновесить. Если обманутые дольщики были представлены целой толпой, то компания «Райстрой» делегировала всего пару человек: бывшего юрисконсульта и экс-директора. Юрисконсульт Владимир Петрович Орехов исполнял роль адвоката и на предварительных слушаниях произвел на меня впечатление человека педантичного, добросовестного и довольно безынициативного. А директор «Райстроя» Алексей Игоревич Свекольников и вовсе выглядел неким комическим персонажем. Быстро выяснилось, что он занял свою должность три года назад и проработал всего шесть месяцев. О том, что было до него, Алексей Игоревич не имел понятия, да и нынешнее положение дел представлял себе смутно, чем даже не был особенно угнетен, потому как будущее свое ни с каким строительством не связывал. Свекольников уже несколько лет являлся военным пенсионером, попавшим в кресло руководителя компании-застройщика по какому-то кадровому недоразумению. На все вопросы он с готовностью отвечал «Так точно» или «Никак нет», и разговорить его было невозможно. Он ничего не умалчивал, нет, он просто очень мало знал. Очевидно было, что никакими делами «Райстроя» Алексей Игоревич не руководил, и в суд его отправили как фигуру чисто номинальную. Но кто отправил? Кто всем управлял? Я слушаю, смотрю документы и думаю о том, что дело-то у меня непростое. Казалось бы, все ясно: компания «Райстрой» приобрела земельный участок под строительство многоквартирного жилого дома. С людьми, желающими купить в нем квартиры, были заключены предварительные договоры долевого участия в строительстве. — Закон не запрещает использование таких договоров! — вполне справедливо отмечает юрисконсульт Орехов. — Но он исключает возможность принимать по ним оплату, — напоминаю я. — Совершенно верно, — кивает Орехов. — Однако ведь компания «Райстрой» и не брала оплату по договорам долевого участия! Деньги принимались исключительно в счет резервирования средств по основному договору. — Законность этих действий спорна. — Что не запрещено, то разрешено, — тонко улыбается адвокат.