Врач в матери не годится, наверняка она даже моложе его. Но звучит забытое, материнское: — Потерпи! — Что «потерпи»? — спрашивает он. — Когда тебя обследовали, обнаружили опухоль и затемнения. Похоже, это рак. Он не спросил: рак чего? Он всё ещё был на Востряковском кладбище, возле Елениной могилы. Отбросить лопату, лечь рядом с Еленой, наконец навсегда рядом, как лежал в палатке. Ничего больше не надо, лишь её дыхание. Пусть она спокойно, как ребёнок, спит, а он будет защищать её сон. Ничему и никому он не позволит нарушить её сон. — Чему ты улыбаешься? — спрашивает врач. — Первый раз вижу человека, который радуется раку. Ты даже не поинтересовался, рак чего? — Какое это имеет значение? Рак и рак. — Я предлагаю тебе начать лечение. Прежде всего проведём специальные исследования, через два дня, как только снимем капельницу. Похоже, рак и в лёгких, и в печени. Я буду вести тебя. Елена спит неслышно, как ребёнок. Даже не посапывает. Но от неё — его дыхание, и его посапывание, и его жизнь. Наконец он начнёт жить. Давно ушла доктор. И глаза у него закрыты, а яркий свет дня освещает их с Еленой жильё. Цветы по полу и подоконникам. Её глаза. Начинается наконец его общая жизнь с Еленой. А две случайные женщины, истратившие его жизнь, — сон, их не будет больше. Он женился на однокурснице Елены — Инге. Познакомила их Зоя. При этом Зоя сказала: «Это Ленина подруга. Сидели рядом на лекциях и семинарах, ей Лена рассказывала о своих планах — чем хочет заниматься». Он прожил с Ингой под одной крышей семь лет. Он вставал ночью к дочери. Кормил Киру, купал, гулял с ней. Он готовил дома еду. Когда Кира тяжело заболела, не Инга, а он сидел с ней сутками напролёт, поил молоком, кормил таблетками, выписанными доктором. Ничего не помогало. Помог сосед по лестничной клетке Жорка — привёл к нему Порфирия. Летом и зимой в мороз Порфирий ходил в одних трусах. Когда-то сидел, и в лагере открыл свои способности. Многих спас от смерти и депрессии. У него были странные методы лечения. Он брал больного за руки и как бы встряхивал его: болезнь уходила. Всем своим пациентам велел обливаться ледяной водой, чтобы больной обязательно вздрогнул, чтобы получился стресс. Кира совсем помирала. Порфирий спас её. С Кирой гулять. Кире читать книжки. С Кирой играть. Вместе они построили в комнате домок для неё из настоящего дерева, и Кира любила залезать в него со своим плюшевым зайцем. Из конструкторов строили краны, машины, самолёты. Чтобы побольше времени проводить с Кирой, он прогуливал свою работу. Инга делала карьеру. Он разошёлся с ней, когда она отправила Киру к своим родителям в Могилёв. — Мне нужно писать докторскую, я целые дни провожу в лаборатории и вечером нуждаюсь в тишине и отдыхе, — сухо объяснила Инга. — Ребёнок должен жить с родителями, — пытался уговорить её Евгений. Но Инга даже не возразила ему, подхватила девчонку и увезла в Могилёв. На несколько лет. Второй брак вырос из первого. Вера родилась в большой армянской семье. Верина мать — физик. Целый день на работе, приходит поздно вечером и начинает варить суп на всю ораву. Верин отец — изобретатель. Все свои скромные зарплаты физика тратит или на какие-нибудь установки, оборудование в лаборатории, на что институт не выделяет денег (занимает у всех подряд и долги отдаёт годами), или на запчасти, из которых своими руками собирает необыкновенные предметы. Так, изобрёл он газовый мотоцикл (в то время редкость). Собирал его долго и до смерти ездил на нём. Изобрёл установку для уничтожения тараканов, в которой 10 000 вольт, и пустил ток по квартире. Для этого всюду проложил маленькие рельсы. При этом выдал целую теорию: тараканы боятся магнитного поля. Напряжение очень высокое, а ток очень маленький: человека убить нельзя, можно только обжечь. Детей в семье было много, и как-то все выживали и вырастали. В доме было весело и безалаберно. Когда кто хотел, тогда вставал. Кто хотел ходить в школу, ходил, кто не хотел, не ходил. Кто захочет поесть до возвращения с работы матери, подойдёт к холодильнику, вытащит колбасу, сыр, из буфета вынет булку и ест себе. Не хотел ребёнок спать ночью, не спал, спал днём. Никто никому никаких замечаний не делал, никто никому ничего не запрещал, никто никого ничему не учил, но все всё друг другу рассказывали. Прочитал кто-то что-то про северных медведей или об Аляске, все тут же узнают об этом. Выучил кто-то неизвестное прежде стихотворение Пастернака или Мандельштама, тут же все заучивают его наизусть. Решил кто-то задачу, предложенную отцом, все тут же садятся решать. Часто звучала музыка: то тётка репетирует перед концертом, то учит кого-то из детей, то кто-то из детей играет. Вера рисовала картины. С самого детства ей нравилось смешивать краски и создавать новые цвета. Каждая её картина, как и изобретение отца, — нечто совершенно особое, оригинальное. Ребёнок — в струе золотистого ветра. Тут же, в потоке воздуха, летят цветы, летят родительские глаза. Тётка Ляля — за роялем, от неё и её рук летит музыка: потоки оранжевого, голубого, зелёного света, тучи и дождь, чёрные птицы. И что только не плывёт от её пальцев к солнцу и голубому небу. Картины странные. Много воздуха, много света, много музыки. И причудливое смешение красок в сочетании с самыми невероятными сюжетами. Остановишься перед Вериной картиной и не знаешь, куда попал: то ли в сказку, в фантастический мир, то ли в сумасшедший дом. Вера рисовала всех своих родственников. И вроде не стремилась она точно передать черты, а смотришь и знаешь: это — Виля, это — Саня… Евгений познакомился сначала с Вериным отцом. Во дворе Николай постоянно возился со своим мотоциклом. Когда жена отправила Киру в Могилёв, Евгений стал проводить с ним вечера. С Верой здоровался, перебрасывался парой слов и с другими её сёстрами, с братом и шёл в комнату к Николаю. Это была странная комната. Рядом с супружеской кроватью лежали и на полу, и по столам книги и инструменты вперемешку, звучала музыка из всех углов комнаты — ещё до всех стереосистем Николай создал свою собственную. В комнате пахло железками и химией, потому что Николай одновременно со своими строительными работами проводил и химические реакции, изобретая средства для очищения металла и прочих вещей. Однажды вернулся Евгений домой за полночь, а в кухне Вера с женой пьют чай. Один вечер пьют чай, второй. А в какой-то из вечеров Евгений вдруг ощутил себя сидящим на кухне вдвоём с Верой. Жены дома нет, играет музыка, пепельница полна окурков, они с Верой разговаривают. Вера читала ночи напролёт, и память у неё была, как у Елены, уникальная. Запоминала с листа. Пересказывала Евгению в вечер по книге. Приходила из лаборатории жена, ела, что попадало под руку, шла спать — ей нужно было в девять утра читать лекции. А они всё сидели, пока не начинало светать. Плавал дым. Что-то было в Вере, маленькой и тощей, незащищённое. Такое же незащищённое, как и в Николае. Получалось, словно что-то задолжал Евгений Вере. Смутное это ощущение явилось в первое же общее чаепитие и не отпускало. Почему ему жалко Веру? Что он должен ей? Казалось, уйди он сейчас из её жизни, и она погибнет. Однажды принялась Вера читать ему стихи. Только что выпустили сборник неизданных стихов Мандельштама. «Замолчи!» — хотел сказать ей Евгений. Не сказал. Вскоре он переехал к ней. И ровно через девять месяцев у них родился сын. Сначала жили в общем колхозе. Кричали грудные младенцы Вериных сестёр, плавал дым, гремел телевизор. Евгений нёс плачущего сына к Вере кормить. Она или спала, или рисовала. Он расстёгивал её блузку, лифчик, подкладывал мальчика к груди. Уже в этот момент ощущал, пока бессознательно, что наделал со своей жизнью. Но вместо того, чтобы расстроиться, неожиданно почувствовал облегчение: пусть ещё хуже будет ему, совсем плохо. Елена не жива, а ему радоваться? С какой стати? Ещё через год родилась дочка. Попробовал вынырнуть лишь раз — отец выбил для них трёхкомнатную квартиру. Отделятся от бедлама, может, Вера начнёт хоть что-то делать дома. Они вместе, подкинув детей родителям, покупали шторы, посуду… У Веры был хороший вкус, и квартирка заиграла оригинальностью и лампочками. Но, как только ажиотаж кончился и наступил быт, Вера впала в тот же режим и в ту же безалаберность. Ночью читала и рисовала, весь же день спала. А ему нужно было зарабатывать деньги. Он просил то маму, то отца заходить и кормить детей, но в остальное время дети сидели в манеже мокрые и грязные, там же валились спать, там же рыдали, не достигая слуха спящей матери. Весь день на работе Евгений маялся, звонил по сто раз домой, пытаясь разбудить Веру. Домой буквально бежал. Подмывал, одевал, кормил детей, вёл гулять. Вера спала. Она просыпалась часам к семи, когда уже был готов обед. А потом умерла мать, и отец наконец вышел на пенсию. Теперь отец кормил детей, шёл с ними гулять. На Евгения он смотрел жалостно, как на обречённого. Единственное, что изменилось: Евгений перестал с Верой спать. Всё свободное время возился с детьми. Иногда получалось, что за столом они оказывались все четверо. Как когда-то Вера пересказывала книжку, которую проглотила за ночь, читала ему и детям стихи. Дети слушали, открыв рты, и после еды ходили за матерью — просили рассказать что-то ещё. Когда дети подросли и пошли в детский сад, Евгений вздохнул. Теперь он мог работать спокойнее, возвращался домой уже вместе с ними. Глава четвёртая «Я ненавижу тебя», «В гробу тебя вижу!» — Верин крик в его палате. Он прижимается ухом к подушке, рукой прикрывает второе ухо. — Замолчи! — просит Веру. — Пожалуйста, замолчи! Не нужно думать о Вере. Он вернётся в детство и в юность, ещё раз проживёт свою жизнь.