У Дру брат — старше неё, он дерётся и кричит. Он велит ей раздеваться и разглядывает её, ей не нравится это, когда он везде суёт свой палец. А мать всегда пьяная. Вот почему Дру здесь. Джессика боится бабку. Отца никогда и не было, мать в тюрьме, а бабка к ней пристаёт: кури да кури! Сама целый день курит, смотрит телевизор и смеётся. А то примется махать руками, машет и смеётся. А чего машет, не понять. Есть не готовит, только смеётся. Джессику кормит тётка, сестра матери. У тётки своих трое детей, заскочит к ней на минуту, принесёт кусок курицы или макароны и бегом домой. Варваре жалко своих подруг, никакого удовольствия от жизни они не получают. У неё удовольствий много. Когда придёт вечер субботы, отец посадит их всех в машину, привезёт в большой гастроном и скажет: «Берите каждый кто что хочет». Они с Вадькой не теряются, тащат в коляску и мороженое, и конфеты, и бананы, и пиццу, и кока-колу. Мама набирает себе сигарет. Дома в духовку бросают пиццу или кусок мяса, пируют. А ещё удовольствие: мама читает им русские книжки. Почитает, почитает, потом заставляет их читать по-русски. Сначала было трудно, теперь нравится. Книжки с картинками. Как кино смотришь. Ещё удовольствие — плавать. Летом отец выбирает время, везёт их к океану. Жалость к девчонкам активна. Им — пакет хрустящей кукурузы или печений. Им — пицца. Им — вокман, который отец купил Вадьке. Им — клятва дружбы. Так клялись ребята в русских телефильмах. Её «Я» теперь и эти девчонки. Их синяки, их слёзы, их обиды. Училась она легко. На уроках было скучно. Бездумное, бесконечное повторение одного и того же раздражало, она начинала рисовать лица и фигуры. Часто чистой бумаги не оказывалось, и рисовала прямо в той же тетрадке, на которой писала, только сзади. Годы слились в один ком. Изо дня в день одно и то же: уроки, девочки; дома — дым, от которого першит в глотке. Наступил день, когда их выгнали из квартиры. В течение нескольких часов «нужно было исчезнуть». Переезжали в другой город. Варвара и девчонки плакали — теперь не поиграешь вместе после уроков. 2 Новая школа сначала не понравилась. Все друг друга знали, на неё смотрели насмешливо — чего ты представляешь из себя? Она звонила своим девчонкам каждый вечер, часами висела на телефоне. Девчонки пересказывали ей свои беды, и она жаловалась им на ребят, на скуку. Так длилось какое-то время, пока к ней не подошла Самита. Для своих тринадцати-четырнадцати лет Самита очень крупная, ей можно дать восемнадцать. — Ты откуда взялась такая? — спросила её Самита. Варвара ответила и с любопытством уставилась на Самиту. У той ярко блестели глаза, наверняка светятся в темноте, губы, чуть подкрашенные, казались на лице цветком, так резко выделялись они на бледной коже. Самита приехала из Порто-Рико в три года, о Порто-Рико не помнила ничего. Её отец содержит бензоколонку, там же работают мать и старший брат. Отец и брат чинят машины, мать продаёт то, что есть в магазине при бензоколонке. Самита говорит, чуть растягивая слова, в упор смотрит на Варвару. Жалеть её не хочется. — Сегодня пойдёшь со мной, сразу после уроков. Варвара кивает. Почему не пойти? У неё здесь нет подруги. Комната, куда она попала, — полупустая. Диваны и ковёр посередине. На ковре сидят два парня из класса, два незнакомые, ещё две девчонки, кроме них с Самитой. Гремит музыка. Парни и девчонки курят, и запах дыма кружит голову. Он совсем не похож на запах маминых сигарет, от него вспыхивают краски — жёлтое, взболтанное с зелёным, розовое с голубым. Один из парней встаёт, идёт к ней. — Потанцуем? — И начинает дёргаться перед ней, качаться. Но вот ритм ускоряется, парень двигается всё быстрее и быстрее, ноги мельтешат, Варвара не успевает уследить за последовательностью их движений. Она тоже хочет танцевать, но не умеет, лишь качается в такт музыке. Сигарета сжата зубами, из неё дым Варваре в лицо, дурманит, и движения её становятся всё суетливее, быстрее и беспорядочнее, она едва попадает в ритм музыке. — На! — Парень суёт сигарету из своего рта в её, и дым врывается в неё ожогом и радостью. Это состояние — новое. Радость — из детства, когда рядом был отец, когда она обхватывала его за сильную тугую шею и зарывалась в его бороду. Позабытое чувство. Словно из заброшенности, бесхозности снова попадает в его тёплые руки, укрывающие её всю. Парень обнимает её, тормошит, дёргает в такт музыке, в его руках — жарко. Детские сказки ожили. Пляшут их герои — богатыри, деревья, царевны, цветки. Краски яркие, из радуги, светятся. Варварино «Я» разрастается до неба, так же далеко вширь. Варвара смеётся, хохочет, закинув голову, и сигарета выпадает изо рта, парень подхватывает её. Варвара любит парня, сама припадает к нему, как когда-то к отцу. Она не одна теперь, она вместе с героем из детской сказки и окружена защитными стенами сказочного мира от чужой жизни. Девчонки тоже танцуют. Все скачут друг перед другом под сумасшедшую музыку. — Люис, Люис, дай ещё Варе, ещё! — кричит Самита. Новая сигарета оказывается в Варварином рту. Она сосёт её, как конфету. Причудливые облака, розовые, с голубыми окантовками. Она несётся на одном из них к золочёной горе. Подлетает, хочет ухватиться за макушку, но её уносит прочь — к бурлящему озеру. Она на качелях качается: от золочёной горы к озеру, от озера к золочёной горе. Воды много, это не озеро, это океан, волны до неба, она на гребне волны плывёт. Прямо в небе цветки на зелёных узких ножках. Салатный цвет, светло-зелёный, светло-голубой, оранжевый. Варвара распахнула себя — она хочет слиться с ними, стать тоже оранжево-салатной волной, облаком, цветком. Она — плоть воды, неба, цветка. Очнулась — за окном утреннее солнце. Болит голова. Ей в голову стучат. Она хочет крикнуть «Войдите!», но язык разбух. Тело чужое, она полураздета, на ногах запёкшаяся кровь, блузка расстёгнута. Ползёт по телу мокрицами холод, щиплет. — Папа! — слабый звук внутри. Отец придёт, спасёт. Где её отец? Где она сама? — Идём домой! — говорит Самита. Она нависает над Варварой всей своей сочной массой, и полураскрытые груди чуть колышутся от дыхания. — Сигарету, — с трудом говорит Варвара. — Э, нет, малышка. Неси бабки, получишь. Они кусаются, они денег стоят. — А где я возьму? У меня нет. Мы бедные. — Богатая ты или бедная, не моё дело. Хочешь балдеть, плати. Сейчас катись домой, переоденься и в школу, а то забодают, затаскают, школу пропускать нельзя. После уроков здесь. Бабки — и сигарета твоя, и кайф — твой. Ясно? Отец дома не ночевал, а мать, кажется, и не заметила, что её нет. Читает свои книжки по-английски и по-русски одновременно, балдеет, ничего вокруг не видит. Варвара пошла в душ и долго оттирала с ног присохшую кровь. Тело было новое. Оно ныло и просило у неё чего-то. Долго стояла под душем, прислушивалась к телу. Ей хотелось скулить, прижаться к животу собаки или кошки. Когда она вышла из ванной, мать уже отправилась спать. Время вставать Вадьке и идти в школу. Где взять денег? У матери нет. — Вадь, дай денег. Брат открыл глаза. Такие же чёрные и большие, как у матери. «Армянские страдальческие глаза, — про мать сказал однажды бабке её знакомый. — У твоей дочери глаза нашего народа. Спасибо». Абракадабра, не фраза, без смысла. При чём тут «народ»? При чём тут «спасибо»? И чего это какие-то дурацкие слова приходят в её голову? Вадька потянулся, зевнул во весь рот и сел. — Чего-о-о? — спросил он. — Я должна деньги. — У меня такое не водится. Я бы и сам не отказался. Хочу купить одну компьютерную игру… Вадька старше ровно на год, но кажется, что старше на много лет. Он любит читать, сидеть перед компьютером, слушать стихи, которые читает иногда мать. И всё пристаёт к отцу, чтобы тот спел ему песни. Когда-то давно, в другой жизни, Илька принёс отцу гитару, сказал: «Сыграй-ка!» Отец отказывался, Илька просил. «Нет, ты будешь снова играть! Без твоих песен я не представляю себе всего этого!» — Он махнул рукой. Она ещё совсем маленькая была, а запомнила выражение лица отца — словно горьким лекарством его поят, и словно кусок любимого торта ему дали! У отца не было большого пальца до середины и безымянного с мизинцем до середины. Где он их потерял, тайна. И тайна многое в жизни отца — почему он не любит снег и мороз. Отец тогда долго настраивал гитару, а потом стал играть и петь: «Деревянные города», «Синий троллейбус», «Атланты»… Гитару Илья унёс, она была чужая, но Вадька с тех пор часто пристаёт к отцу: «Спой, па, то, что ты пел тогда!» Она ещё совсем маленькая была, а песни словно отпечатались в её голове, и слова остались жить в доме. Стоит только закрыть глаза и «включить» песни отца. Про атлантов, которые держат небо на своих руках, про последний троллейбус, в который обязательно нужно успеть вскочить, про город мёртвых, как объяснил им отец когда-то… В Америке гитары нет, и Ильки нет, и отец редко бывает дома, но как-то услышала Варвара из-за двери в комнату, где отец сидел с Вадькой, его тихий голос — снова про деревянный город… Значит, Вадьке отец поёт, а ей нет?! И Вадька после посиделок с отцом за компьютером выходит лоснящийся, словно намазанный мёдом. — Я должна деньги, — повторила отчаянно Варвара. — Отец придёт, попроси. — Когда он придёт? Может, он снова не придёт два дня. Может, он кого в Нью-Йорк повёз. Почему в такси нужно работать ночью?! — Потому что ночью платят больше. Машин меньше, а самолёты всё равно летают. Она не пойдёт сегодня в школу, и всё, пока не вернётся отец. Не успела подумать, как раздался звонок в дверь. — Это ещё кого принесло? — удивился Вадька. Может, отец позабыл ключи? Варвара кинулась к двери. — А я за тобой. — Самита блестела зрачками. Щёки у неё красные, будто натёртые.