Статуса нет. Документы на политубежище лежат в соответствующей организации уже тьму лет без движения. Право на работу есть — пожалуйста, вкалывай, а вот медицинской помощи или какой другой, извините… Дети и не американцы, и уже не русские, они выросли тут, у них американский менталитет, как здесь говорят. Но никаких американских льгот им не положено. И, как иностранцам, никакой помощи не положено. Вадька принёс запах дома — дыма от сигарет, крепкого чая, разогретого хлеба. Дома сейчас царство спящих: Вера ещё спит, и Варвара спит. Варвара после школы валится спать, чтобы ночью балдеть под музыку. Один Вадька бродит по дому, ест булки, колбасу, если колбаса есть, садится делать уроки. — Подожди, Вадька, — запоздало зовёт Евгений. — Я не звонил, чтобы не волновать тебя. Вадька уже не может услышать его, и Евгений закрывает глаза. Появление Вадьки в его Прошлом осторожно отодвинуло Прошлое вглубь: потерпи ещё в своей тьме, дай рассмотреть Сегодня: когда началась эта его авария? За девять лет Америки Евгений впервые остановился в своём движении. Таксистом стал не сразу. Сначала были планы и беготня. Он хотел организовать совместный бизнес Америки и России. Хотел помочь России выбраться из неуважения к личности. В Америке, ему казалось, главное — человек. Уезжал потому, что разгромили компьютерную мастерскую. Компьютерную мастерскую они создали вместе с Михаилом. Заняли кучу долларов и начали чинить компьютеры. А ещё писали программы — заводам, институтам, банкам. Половину занятого отдали быстро, а тут к ним и нагрянули… В тот день они с Мишкой праздновали победу. Больше месяца не могли понять, как доделать одну из программ, и наконец сообразили. На радостях купили торт, заварили крепкий чай. Тогда он ещё хотел правильной жизни: не курил, ночами спал. Вошли трое без лиц. На глаза опущены форменные шапочки. Забрали чужие компьютеры, деньги и пригрозили: ещё раз увидят здесь, загонят, куда Макар телят не гонял. Дымил чай, по блюдцу рассыпались орехи с верхушки торта, они с Мишкой стояли плечо к плечу, смотрели в жёлтую, захлопнувшуюся только что дверь. Пулю — в лоб, верёвку — на шею, газ — в нос. Если бы не дети… У Михаила — трое, у него — трое. Их не били. Их уничтожили. Компьютеров в ремонте было пять. Каждый стоил 1500–2000 долларов. И того десять тысяч! Да ещё нужно отдать восемь за помещение, которое они выкупали потихоньку. Первым пришёл в себя Михаил: — Продаём эту халупу. За неё возьмём всю сумму. Нам она досталась фактически задарма. И я мотаю отсюда. — Куда? — На Алтай. В глушь. Ноги моей больше в Москве не будет. Поставлю дом, буду растить хлеб и кашу, — он усмехнулся. — Не вздумай пустить слабину, Женька. Из-за фашистов мы с тобой не подохнем, нет. — И вдруг Михаил, тихий, уравновешенный Михаил, заколотил своими пудовыми кулаками по двери. — Идиот, идиот! — вопил он. А когда появились чуть заметные вмятины и кое-где трещины в краске, бросил руки вдоль тела и сказал спокойно, чуть лениво, словно только что проснулся: — Чтоб ещё раз в этой стране чему-нибудь поверил… Демократия ё… — ругнулся он, хотя в жизни не ругался и мата терпеть не мог. — Опять мы попались, как мыши в ловушку. Только теперь пришёл в себя Евгений. И захохотал, как не хохотал никогда в жизни. — Ты чего? — уставился на него круглыми глазами Михаил. — Того? Свихнулся? Тронулся? — Ёлки… — сквозь хохот прорвалось слово. — Какие ёлки?! О чём ты? На! — Михаил протянул ему свою чашку с чаем. — Выпей и прекрати истерику. — А когда Евгений выпил, приказал: — Ну, теперь выкладывай, что за ёлки. — Помнишь, я работал в НИИ программистом? Работа что надо, и я был в порядке. — Ну, помню. — Помнишь, почему я оттуда ушёл? — Ты не распространялся. Сказал «ушёл, и точка». — Должна была приехать в НИИ правительственная комиссия. И нас, мужиков, послали в лес рубить ёлки. — Что, Новый год был? — Прям Новый год. Лютый февраль. — Тогда зачем? — Чтобы натыкать на площадке перед входом, прямо в снег. — Зачем? — Ты меня спрашиваешь? Я подал заявление в тот же час. Так и написал: «Не хочу участвовать в создании бутафории». Больше я туда на работу не вышел, а трудовую книжку забрал через месяц, когда устроился в турбюро — возить экскурсии по Золотому кольцу. — А может, речь шла о двух-трёх ёлках? — О чём бы речь ни шла! Ложь — основа прошлой жизни, ложь — основа новой жизни. Ты на Алтай, а я поеду в Америку. Тогда ещё надо было мотать. — В Америку?! Зачем? Поедем со мной на Алтай. Построим посёлок, чем плохо жить натуральным хозяйством? Поднимем детей, они народят новых. Будет остров в нашем лагере вонючем. — Дотянутся лапы и туда, Мишка. Нигде от них не спрятаться. Это страна такая. Она человека заталкивает в ловушку, и — смерть. Мы с тобой тут, Мишка, — ничто, ноль. Человек, Мишка, в нашей стране, ни в советской, ни в «демократической» России, не ценится, насекомые мы под ногами, дави, коли сапоги надел! А в Америке человек — главное. В Америке — настоящая демократия. В Америке человек живёт, а не мается. — Откуда ты знаешь, как живут люди в Америке? — Жорку помнишь, соседа по лестничной клетке? Он слинял в Америку, пишет письма родителям! Он в полном порядке! Они не пустили себе пули в лоб, они не повесились и не открыли конфорки, чтобы надышаться газом, они продали свою мастерскую и раздали долги. Михаил всегда был человеком слова: связал книги и учебники, погрузил их вместе с детьми и женой в вагон поезда и уехал на Алтай. А его выписал в Америку Жорка: — Давай, Евгеша, начнём общий компьютерный бизнес, — сказал ему по телефону. 2 Погоди, может быть, начало сегодняшней аварии лежит в том самом Золотом кольце, куда он сбежал после разгрома? Или ещё раньше — в компьютерной мастерской? Не компьютеры надо было чинить, не программы писать (кому нужна компьютерная мастерская в стране Развала?), а сразу после НИИ пойти снова учиться, защитить диссертацию? Мозги-то были! И сейчас восседал бы на вершине пирамиды, а не копошился внизу. Но тогда, после катастрофы с мастерской, Золотое кольцо явилось праздником. Я Решил устроиться работать в Московское городское экскурсионное бюро, в историческую секцию. Историческая отличалась от революционной тем, что там царствовала история России до революции и потому была мне интересна (это старые дома Х\/П1-Х1Х веков, старые документы…) — историю я любил и знал достаточно хорошо. Но была обязательной для всех секций экскурсия «Москва — столица нашей Родины». Эту тему надо было сдавать, только потом тебя зачисляли. Несмотря на дурацкое название, и здесь можно было бы, конечно, рассказать много интересного. Но всем навязывались сфабрикованные какой-то бездарностью методические разработки, по которым требовалось проводить экскурсию. С моей точки зрения, подобная экскурсия — полный идиотизм. Поэтому я подготовил свою экскурсию — о старой Москве, надеясь, что как-то пронесёт. Конечно, вероятность того, что меня не зачислят в экскурсионное бюро после подобной вольности, оставалась. Стартовала эта автобусная экскурсия «Москва — столица нашей Родины» от Казанского вокзала. Приехал методист, который должен был принимать у меня эту экскурсию, и сел сзади. Группа набирается прямо на вокзале. Стоят люди с мегафонами, кричат, зазывают. А теперь надо понять, кто попадает на нашу экскурсию от трёх вокзалов? В автобус залезают уставшие люди, которым хочется погреться, так как в автобусе тепло. Все заработки на трёх вокзалах — от людей, которым деться некуда. Кто-то часами сидит на полу с сумками, ждёт своего поезда или сторожит вещи тех, кто носится по магазинам. Приезжали целыми семьями из областей — в областях, как известно, в то время нечего было есть и невозможно было купить одежду. Порой на вокзалах люди проводили целую неделю. В страшной грязи, в страшном свинстве. Умывались в вонючих, загаженных туалетах. Причём кое-кто из них и с деньгами, мог бы гостиницу снять, да в гостиницу прийти в валенках и телогрейке и попросить номер… это всё — таких не пускают! Мы в кино это сняли. Тоже развернули, помню, деятельность! Был у меня один приятель — большой любитель психологии. Предложил провести тесты. Например, такой. Мы прилично оделись и приехали на Калининский проспект. Останавливали прохожих, просили у них мелочь. А на что, зависело оттого, у кого в данный момент просили: у мужчин — на водку или на сигареты, у женщин — на хлеб, у людей болезненного вида — на лекарство. Всё снимаем скрытой камерой. Реакция людей интересна. Разная. Кое-кто покорно даёт. А большинство женщин — озверевшие. Одна буквально набросилась на нас: «Я тебя каждый день здесь вижу! Грабите, деньги отбираете! Бандиты!» Вызвала милиционера. Тот подходит. Ну, с милиционером легко. Я ему говорю: «Слушай, мужик, вышли бутылку купить, а нам не хватает». У милиционера реакция однозначная. Он сказал, чтобы мы убирались, но выражение лица при этом было очевидное, причина-то понятная: не хватает на выпивку. А ему напели: бандиты отбирают деньги! Или девушка с парнем идут. Надо просить у парня. Если он ухаживает за девушкой, скорее всего, даст — захочет перед ней предстать в выгодном свете. Прошу у них на лекарство, парень даёт больше, чем прошу. Честно говоря, мы тогда на целый торт собрали. Купили его и стали на улице угощать людей. Все до одного отказывались — боялись отравиться. Пошли домой пить чай.