Не похоже: сердце вроде на месте. Может, все случилось слишком неожиданно? Майк шепчет, уже совсем тихо: Я тебя люблю. А потом – страшный хруст, снова визжит Ника, сундук больно бьет Марину по бедру, откуда-то пробивается слабый луч света. – К двери! – кричит она. – Они атакуют! Впятером они пытаются придвинуть сундук назад – но дверь выгибается под тяжестью множества тел, одна за другой отлетают доски дверного косяка, в комнату тянутся гниющие руки, сочащиеся слизью пальцы, покрытые струпьями обрубки. Марина что есть силы колотит по ним ножкой стула, где-то визжит Ника, на два голоса раздается уверенное хэ! Гоши и Аннабель, но щель все расширяется, и вот в кладовку просовывается голова с распахнутой пастью, с обвисшими слизистыми мешками щек. Марина вбивает палку прямо в пустую глазницу – зомби рушится куда-то вниз, унося с собой ее оружие. – Дайте еще! – кричит Марина, и Лёва из темноты кидает изогнутый обломок спинки. Марина принимается орудовать им, как серпом. Руки, пальцы, головы, глаза, рты, язвы, кровь, слизь, гной… Она не чувствует времени. Опять и опять ругается на мертвом языке Майк, издает боевой клич Гоша, что-то кричит Ника. Хрюканье, визг, стоны – все звуки сливаются в кошмарный гомон. Зомби падают под ударами, но щель становится все шире. Пот заливает глаза. Марина хочет сбросить куртку, но некогда – зомби все лезут и лезут, тела все рушатся и рушатся. Майк сказал, что он меня любит, некстати думает Марина. Мертвые такие странные. Ломается кусок спинки, Ника подает какую-то новую деревяшку, рука Марины поднимается и опускается – механически, как во сне. При каждом ударе хлюпает мертвая плоть зомби. Вдруг все прекращается. Марина переводит дыхание и сбрасывает окровавленную куртку. Недвижные тела почти полностью закрывают проход – возможно поэтому зомби остановились. – Хотел бы я увидеть это в кино, – говорит Лёва. – Эй, пацан, покажи класс! – переводя дыхание, говорит Гоша, и все смеются. – Вы не поняли, – объясняет Лёва, – я бы хотел, чтобы про нас сняли кино. Мы же – герои! – Я – нет, – говорит сокрушенно Ника, – я жуткая трусиха. – Мы – герои, – повторяет Марина и, вспомнив слова Майка, добавляет: – Мы самые лучшие на свете! – Они вернутся, – говорит Аннабель, – они всегда возвращаются. Что мы будем делать? У нас почти не осталось оружия. – Давайте посмотрим, – предлагает Гоша, – может, еще что-нибудь найдем? Марина нагибается и начинает шарить по залитому кровью и слизью полу. – Черт, ничего не видно! – Подожди, – говорит Майк и вытаскивает из кармана айпо. В слабом свете маленького экрана Марина различает лица своих друзей: растрепанные, грязные, окровавленные, они смотрят друг на друга и нервно улыбаются. – Когда мы станем мертвые, – говорит Ника, – мы же все равно останемся друзьями, правда? – Ну, до этого еще далеко, – говорит Марина, – не дрейфь. Нас наверняка уже ищут. – Вряд ли нас ищут здесь, – говорит Лёва, – мы же никому про этот дом не говорили. – Ну, все равно, – отвечает Марина, – будем держаться, пока есть силы. Не сдаваться же нам, верно? И тут они снова слышат, как приближаются шаркающие шаги, плотоядное похрюкиванье, взвизги… – За дело! – говорит Марина. И вдруг понимает: в комнате кто-то есть. Странное, необъяснимое чувство – будто в дальнем углу что-то зашевелилось, зашуршало. Может, крыса? – Посвети туда! – командует она Майку, тот поднимает айпо, и в тусклом свете Марина различает в углу высокую закутанную фигуру. Человек делает шаг вперед, он стоит совсем близко, теперь уже все видят его. Забыв о приближающихся зомби, они смотрят на незнакомца – и тут он сбрасывает плащ. На нем что-то вроде формы, в полумраке трудно различить – какой. Мужчина смотрит на Майка и говорит со слабой улыбкой: – Привет, племяш! – и добавляет: – Похоже, я чуть было не опоздал. А потом он выбрасывает руки вперед, они словно вырастают, словно удлиняются на глазах, ладони вспыхивают серебром – и расцветают яркими, слепящими вспышками. Марина отскакивает, Майк роняет айпо – но комната и так освещена белым пламенем, толчками вырывающимся из двух серебряных пистолетов в руках незнакомца. Неподвижные тела, загораживающие проход в комнату, разлетаются, объятые огнем. Мужчина одним ударом ноги отбрасывает сундук – рушатся остатки двери, открывается проход. Озаренная серебристым сиянием выстрелов фигура вырастает в дверном проеме. – Что, узнали меня? – кричит мужчина, и тьма отвечает паническим воем, отчаянным стоном, ором, лаем. – Узнали? Ну тогда – встречайте! И сполохи огня уносятся в темноту. От грохота у Марины закладывает уши – и вдруг обрушивается тишина, опустевшие магазины со стуком падают на пол. Незнакомец поворачивается к Майку: – Познакомишь меня со своими друзьями, племяш? – Конечно, дядя, – Майк показывает на стоящих вокруг ребят: – Ника, Лёва, Гоша, Аннабель, а это – Марина. – Очень приятно, – говорит мужчина. – Вы молодцы, ребята. Вижу, хорошо сражались. Наверно, даже без меня справились бы, а? Он смеется, и Марина вспоминает: десять минут назад она была уверена, что все кончено, – и улыбается в ответ. – Майк, как всегда, забыл меня представить, – говорит мужчина. – Я – дядя Ард, майор Ард Алурин. – Ух ты! – говорит на этот раз Лёва. 13 – Они только отступили, – говорит Алурин, – у нас есть минут десять до следующей атаки. У вас есть серебряные ножи? – Только у меня, – с гордостью говорит Аннабель. – Плохо, – качает головой Алурин. Он сидит на поваленном сундуке, в ногах – зажженный фонарь. Ребята столпились вокруг, на самой границе света и тьмы. Лицо Алурина в тени, хорошо видны только руки, один за другим вставляющие патроны в магазины, – и два больших серебряных пистолета. Гоша осторожно тянется к пистолету и кончиками пальцев касается серебристой рифленой рукоятки. – Так и просится в руку, да? – улыбается Алурин. – Лучшее оружие, какое только можно достать по обе стороны Границы. «Хирошингу-2001», сорок пятый калибр, магазин на двадцать патронов, специальная модель с увеличенной убойной силой. Разносит зомби на части с пятидесяти метров. Хочешь взять? Гоша завороженно кивает и бережно сжимает пистолет в потной ладони. – Легко взять – трудно выпустить, – усмехается Алурин. – Дай-ка его сюда. – Скажите, дядя Ард, – вернув пистолет, спрашивает Гоша, – почему, если Граница проходит внутри дома, зомби атаковали нас снаружи? Как они проникли в город? Может, не в доме дело? В Гошином голосе звучит легкая обида: он так полюбил этот дом, считал его своим даже больше, чем родительскую квартиру, – а вот на тебе! – Это называется «эффект решето», – объясняет Алурин. – Иногда вокруг свежей бреши в Границе образуется множество новых ходов. Вы открыли один проход здесь, внутри дома – им прошел Майк, – а несколько десятков дыр возникло снаружи: оттуда и потянулись зомби. Такое ощущение, что они стояли наготове, не одиночные ромерос, а целая зомби-команда – уж больно слажено действовали. Возможно, твой отец, – и Ард кивает Майку, – подготовился заранее. Алурин говорит уверенно и спокойно. Слабые щелчки патронов, встающих на свои места, словно аккомпанируют ему. – Мой брат Орлок – опасный и злой человек. Когда мы оба были живыми, я не подозревал, что он работает на мертвых, но теперь понимаю – Орлок всегда хотел власти. Вскоре после Проведения Границ мой брат стал ведущим сотрудником секретной лаборатории Министерства по делам Заграничья. Считалось, что доктор Алурин изучает, как повелители подчиняют себе упырей, – но на самом деле Орлок искал способ подчинить своей воле живых, используя тот же самый механизм. Он действительно был талантливый ученый – так, по ходу дела он открыл принцип ограничения… его еще называют принципом свободы воли. Вы, наверно, проходили его в школе? – Нет, – говорит Марина, – папа упоминал его однажды, но я не поняла, что это. Ника вдруг задумывается о своем отце: вот майор Алурин, мертвый, пришел и спас их, а теперь сидит, разговаривает. Может быть, он встречал где-то ее папу? Должны же хорошие мертвые знать друг друга? – На самом деле, это очень просто. Вы знаете, у мертвых есть Знание, а у живых его нет. Зато у них – у вас – есть свобода воли, возможность выбирать между добром и злом. – А мертвые разве не могут выбирать? – спрашивает Ника. – Мертвые уже выбрали, – говорит Алурин, – еще при жизни. Или в момент смерти. Или – в одном из промежуточных миров. Очень часто им стыдно за свой выбор – говорят, поэтому они не могут вспомнить, кем они были, пока были живыми. Это очень тяжело, быть мертвым. Алурин вздыхает, и Ника думает: неужели даже такой великий герой, как Ард Алурин, стыдится того, что делал, пока был живым? Интересно, он знает, что в школах детям до сих пор рассказывают о его подвигах?