Мир полон добра, и всем живется лучше некуда. Быть ребенком здорово – в глаза бросается все хорошее, все удивляет, заставляет собой интересоваться и радует. Плохое же, наоборот, если и существует, происходит с кем угодно, кроме тебя. А какую бурю радости он испытал, оказавшись впервые в школе! Куча ребят, таких же, как и он. Учатся чему-то новому и интересному. Всего-то и нужно – слушаться учителя и приносить пятерки. Тогда мама испечет пирог, а папа сходит с тобой в зоопарк. Впервые. Антон помнил, как, став постарше, они с мальчишками разбили окошко на школьной лестнице – решили посмотреть, что из этого выйдет, а может быть, просто спешили на физкультуру и на радостях кинули мяч так, что десятки осколков, блестящих в лучах солнца, словно золото Эльдорадо, посыпались дождем на их головы. Он живо помнил, как смеялся в ту минуту – радовался, что успел спрятать голову от кусочков стекла. – Фу-у-ух, меня не задело, – выдохнул он. Улыбаясь, Антон убрал руки от своего лица и открыл глаза, гордо выпрямив спину. В ту же секунду он увидел вокруг себя лужу крови и, забыв о товарищах, сиганул на первый этаж – в кабинет к медсесестре. Он забыл, что по пятницам медсестра не работала. Ну что ж, надо пойти умыться. Стоя перед зеркалом в туалете, он впервые в жизни испугался. Испугался самого себя. Все лицо в крови, и вот что-то такое непонятное произошло с носом, так что его кожа свисает, как резиновая сопля красного цвета, а на переносице торчит кость. Ничего себе зрелище! Но мгновением позже испуг прошел. Было только небольшое сожаление, что придется пропустить физкультуру и идти домой бинтоваться. Боли тогда тоже не было – она пришла, только когда Антон понял, что мама очень расстроится и ей будет не до пирога. А значит, и папе не до зоопарка. Минуту спустя боли как не бывало. Скорей, скорей на улицу – там хотя бы свежий воздух, да и уроки уже поднадоели. Несясь по коридору, Антон чуть не врезался в Татьяну Сергеевну, которую едва не хватил Кондратий, когда она увидела, что с лицом у ребенка. – Антош, ты куда? – спросила учительница, охнув. Посмотрев на нее, как на дуру, мальчишка ответил: – Как куда? Домой, перевязываться. – Ка-ако-ой домой. Тп-п-р-р-у! – ответила она, схватив мальчонку за шкирку. Короче говоря, через полчаса он уже ехал в больницу. В «скорой» его забинтовали как мумию. Затем почему-то он оказался у окулиста. Размотав бинты, врач внимательнейшим образом осмотрел школьника и спросил, не скрывая своего удивления, почему его сюда привели. – Глаза-то у тебя в порядке, – пожал врач плечами. – Не знаю, – мальчик ответил ему тем же. Пришлось забинтовываться снова, после чего самому добираться в отделение челюстно-лицевой хирургии – в соседний корпус, где его зашили уже основательно. И если в старшей школе он слыл «серым кардиналом», то в институте хулиганил по полной. Как он успевал учиться да притом быть отличником, Антон не понимал, но самое интересное было то, что ему все волшебным образом сходило с рук. Зато именно в ту золотую пору он учуял запах девочек, выпивал портвейн, играл на гитаре, а когда его неожиданно, прямо перед самой сессией отчислили из института, он отправился в геологическую экспедицию, в которой покуривал «Беломор» (непременно Ленинградский, только от фабрики Урицкого) и продолжал наслаждаться жизнью. Оно и понятно, ведь осенью придется пойти в армию (направили в Сызрань), отслужив в которой предстояло вернуться в институт и закончить учебу. Так все и вышло. Учебу он закончил в девяностом году. Перестройка шла полным ходом. Октябрь 1993-го разорвали танки, стрелявшие по Дому Советов в Москве, и Ельцин, который тогда нравился всей стране (выбирать особенно было нечего, да никто и не спрашивал), взял власть в свои руки. К тому времени Антону уже было страшно – за страну (Борис Николаевич был настоящим борцом, но плохим стратегом), за себя («что будет со мной завтра?») и за своих близких (в то время как мама с папой переживали за него). Это в те дни ему попались на глаза строчки Губермана: Мы вчера лишь были радостные дети, но узнали в награду за дерзание, что повсюду нету рая на планете, и весьма нас покалечило познание. Ребенком он понял, что жизнь устроена проще, чем кажется. Став старше, он дошел до мысли, что стоит копнуть жизнь поглубже, как сразу земля уходит из-под ног. Из этого он сделал два вывода: первый гласил, что думать вредно, а второй говорил, что при всей простоте жизнь понятна только дуракам. С тех пор Антон начал задавать себе множество вопросов и искать на них ответы. Но в то же время до маразма было далеко. Чудом устроившись на работу (в этом ему помог любимый преподаватель), совсем уже не мальчик принялся учиться жить в новой стране, как и тысячи других, оказавшись в таком же, как он, «интересном положении». Но и тогда он нашел выход. Он заключался в том, чтобы, став взрослым и найдя себя в некоторых аспектах жизни, оставаться по-детски непосредственным и жить, как и некоторое количество лет назад, здесь и сейчас. Воспоминание о том, что детям не страшно, давало Антону надежду на то, чтобы принять жизнь такой, какой она есть. Ведь, конечно, бытие определяет сознание – как ты живешь, так ты и мыслишь. Но вскоре он понял, что верно и обратное – как ты мыслишь, так ты и живешь. «Так что, – решил он, – мир будет таким, каким я хочу, чтобы он был. И все у меня получится». Говорят, что самый главный поступок – это мысль. Ведь если ты по-настоящему принял решение, то тебя никто не собьет с пути, который ты выбрал. Как только Антон принял решение, дела пошли в гору. А в 1998 году, когда страна встретила дефолт, он встретил свою будущую супругу. Тем не менее обоим было по двадцать пять лет, оба имели свою голову на плечах и вскоре поженились, поняв, что времена нелегкие, а вместе проще. Тем более, когда по любви, а не брачному договору. Доказательством этого послужило рождение на свет хорошенькой дочки, которую молодые люди назвали Машечкой. Он любил их двоих, и так было всегда. Если же вспоминать о более прозаичных вещах, то работал Антон руководителем службы экономической безопасности на одном из заводов города. Прежние люди, занимавшие ранее ту же должность, что и он теперь, были сплошь из органов: бывшие эмвэдэшники, омоновцы, а может даже, и эфэсбэшники. Он ничего не имел против этих людей, кроме того, что им больше подходило выбивать мозги и показания, чем ловить воров внутри завода и, отслеживая спорные моменты в договорах, разбирать ситуации с поставщиками. У них на этом поприще был один метод – силовой. Заключался он в том, чтобы разговорить подозрительного работника, а затем, используя шантаж, заставить его сотрудничать. Проще говоря – провинился, значит, стучи на тех, кто приворовывает. А если не хочешь информировать («стучать» это неполиткорректный термин в нынешней демократичной матушке Руси, хотя употреблять его можно – ведь «свобода слова»), тогда, как говорится, гуляй, Вася. Антон же, напротив, никогда не играл в подобные игры. Родители его были интеллигентными людьми, учителями, привившими ему культуру воспитания высшей пробы. Его подход к работе кардинально отличался от того, который применяли его предшественники. Так что дела его не могли не пойти в гору. Но успех пришел к нему не сразу. Вернее, это он шел к успеху, просто стараясь работать хорошо и наслаждаясь процессом. Он никого не подсиживал и не подставлял. Это заметили, и спустя год он уже был свой среди своих. А все потому, что умел договариваться с коллегами. В каждом из них он изначально видел не преступника или лоботряса, а человека. Честный взгляд на вещи помогал отделять зерна от плевел. Но и тут было новшество: отделение одних от других происходило на идеологической основе. Хотя бы для того, чтобы у изначально хорошего работника заранее не тряслись ноги при входе в информационный отдел, где Антон был королем, которого не пытались свергнуть с трона его подданные. Например: – Мы с вами в одной связке. Ведь оба заботимся о благополучии завода, так? – Точно так. – Да бросьте, я же не бывший мент. Так вот, раз мы хотим, чтобы наше предприятие процветало… – и так далее. Все это позволяло быть, как говорит молодежь, в теме, и знать, в какую сторону дует ветер (а не конкретных провинившихся за счет информации, полученной раскаленными клещами, щипцами или чем-нибудь эдаким). Но и без того работы, что называется, хватало. Одно согласование договоров чего стоило. Антон помнил, как однажды ему прислали менеджера-новичка, по всей видимости, неопытного, который утверждал, что он и есть тот, кто ему нужен. Примерно так: – Вы уверены? – спрашивал Антон, слегка прищурившись и отложив свои очки в сторону. – Да. – А вы вправе принимать решения? – Ну… я, это мой договор, – выдавил из себя менеджер, разведя руками. – Ну… я… и хата не моя, – язвительно передразнил Антон. – Вы ведете этот договор, разница понятна? – Очевидна. – Тогда не тратьте свое время, мой друг. А в интересах нашего завода, – Антон сделал небольшую паузу для пущего эффекта, – и вашего руководства согласовать стоимость по вот этим трем позициям. В противном случае визы своей я не поставлю, – закончил начальник, имея в виду, что договор, который он только что вертел в руках перед лицом молодого человека, дальше не пойдет, если он не поставит свою подпись там, где ее очень и очень ждут. Так что, как ни крути, а своей работой Антон был доволен. Он старался делать свое дело и беречь при этом свой нос, и его за это уважали. А кроме того, угорев на новогоднем корпоративе, Антон (как вам такое понравится?), как и многие начальники, изменил своей жене с секретаршей. Первый и последний раз. Рождество было скандальное: супруга сидит за компьютером и видит на одной из фоток его, пьяного и довольного, уткнувшегося в красивую грудь сотрудницы. Улыбка до ушей, глаза в разные стороны, как у Гомера Симпсона. Одной рукой обнимает раскрасневшуюся девицу, а другой пытается удержать початую бутылку «Чинзано Асти». Антон тем временем, ничего не подозревая, входит в комнату и, мгновенно сориентировавшись, что одно неверное движение – и он труп, пытается побороть удивление и сказать Ольге: «Хэллоу». На его приветствие жена оборачивается, и он понимает, что вся зловещая магия вуду, кризисы, теракты одиннадцатого сентября и бог весть еще какие ужасы – ничто в сравнении с его супругой, напоминающей ему в тот момент китайский танк. Сексуальный, надо сказать. – Антон, это что?! – ледяным голосом произнесла Ольга. – Ты о чем? – Фото… – А, это… Это меня подставили. – Да кому ты нужен! В «Газпроме», что ли, работаешь? – Наша служба и опасна, и трудна, – улыбнулся он, пропев известную строчку. – И давно ты с ней? – С ней?! Ты что, смеешься? Тьфу, тут же плюнуть не на что. Это не я, это все «Фотошоп». Ребята, видимо, прикололись. Давай удалю. – Пошел ты! – Она ударила по рукам потянувшегося к компьютерной мышке мужа.