— Взгляни сюда, — позвал Сэнди. Он включил подсветку над статуэткой человека, кособоко сидящего на раненом коне, который тащится через пустыню. — Думаю, это Дали. Ну разве не восхитительно? — Тревожно, — произнес Гарри. Бóльшая часть выставленных в комнате вещей были похожи — щекотали нервы: женская рука в кружевной манжете, изящно выполненная из серебра, японская ваза с необыкновенно ярким по цвету изображением кровавой батальной сцены. — На Растро можно найти самые удивительные штуки, украденные красными из богатых домов во время войны. Вот то, что я хотел тебе показать. Сэнди открыл ящик стола и достал поднос, полный окаменелостей и камней с застывшими в них костями странных созданий. — Моя коллекция. Лучшие экземпляры. — Он указал на темный камень. — Помнишь? — Боже, да. Аммонит. — Я любил наши прогулки за окаменелостями. Как я уже говорил, это мое единственное хорошее воспоминание о Руквуде. — Он криво усмехнулся. Тронутый, Гарри неожиданно для себя ощутил чувство вины за то, что делает. — А теперь, — сказал Сэнди, — взгляни вот на это. Он припал на одно колено и поднял крышку с длинной невысокой деревянной коробки, которая лежала у стола. Внутри находился большой плоский белый камень, на поверхности виднелись очертания костей длинной лапы с тремя пальцами, которые заканчивались изогнутыми когтями; средний был заметно длиннее остальных двух, с мужскую кисть. — Нашел несколько месяцев назад в окрестностях Эстремадуры. Красиво, правда? Ранний меловой период, возраст больше ста миллионов лет. Лицо Сэнди озарилось искренним изумленным восторгом, на мгновение он опять стал таким, каким был в школьные годы. — Что это за вид? — Вот это интересный вопрос. Думаю, может быть что-то новое. Когда вернусь домой, отвезу его в Музей естественной истории. Если он еще там будет. — Не отводя глаз от камня, Сэнди пробормотал: — Кстати, еще кое-что о Барбаре… Я сказал ей, что не был дружен с Пайпером, но не говорил, что мы вообще не ладили. Решил, так будет лучше. — Я понимаю. — Спасибо. — Сэнди стыдливо улыбнулся. — Я ненавидел эту школу. — Знаю. Но теперь ты в порядке. — Гарри засмеялся. — Помнишь, перед отъездом ты сказал, что, кажется, у тебя такая судьба — быть плохим парнем? — Да. — Сэнди хохотнул. — Я позволил этим ублюдкам себя унижать. Лучшую школу я прошел на скачках. Там я узнал, что можно самому создать свое будущее, быть тем, кем хочешь. — Я и сам иногда задумываюсь. — О чем? — О… Не давал ли Руквуд искаженную картину мира. Приукрашенную. — Как я сказал в кафе, — кивнул Сэнди, — будущее принадлежит людям, которые способны протянуть руки и ухватиться за жизнь. Прошлое не должно увлекать нас назад. И нет никакой судьбы. Он пристально посмотрел на Гарри. Тот опустил взгляд на лапу динозавра и заметил, что пальцы у него подогнуты, будто эта тварь перед смертью собиралась нанести кому-то последний удар. Глава 15 На следующее утро Хиллгарт выслушал доклад Гарри и остался доволен прогрессом. Он велел ему как можно скорее снова встретиться с Сэнди, постараться навести его на разговор о золоте и по возможности выжать информацию из Барбары, когда они увидятся. В свой кабинет Гарри вернулся почти к обеду. Он переводил новую речь мэра Барселоны, но обнаружил, что ее забрали у него со стола, и пошел к Виверу. — Пришлось отдать ее Карне, — апатично ответил тот на его вопрос. — Неизвестно, сколько времени вы провели бы с ищейками, а дело нужно было сделать. — Вивер вздохнул. — На сегодня можете быть свободны. Гарри пошел домой пешком. Двое других переводчиков были раздражены, что его все время отпускают, между ними росло холодное отчуждение. «Ну и пусть», — подумал Гарри. Эти двое были типичными манерными мидовцами, и он плевать на них хотел, но при этом все сильнее ощущал свое одиночество: помимо Толхерста, друзей в посольстве у него не было. Дома Гарри съел холодный ланч, а потом, не желая сидеть наедине с собой в квартире весь вечер, переоделся в повседневный костюм и пошел прогуляться. Погода стояла сырая и холодная, конец улицы тонул в тумане. Он остановился на площади, раздумывая, куда бы пойти, и свернул на улочку, ведущую в Ла-Латину, а потом в Карабанчель — район, о котором Толхерст в первый день плохо отозвался. Гарри помнил друзей Берни — семью Мера. Ему стало интересно, по-прежнему ли они там живут. Гуляя по Ла-Латине, он думал о Барбаре. Его не радовала перспектива выпытывать у нее, чем занимается Сэнди, не хотелось обнажить свой особый интерес к этой теме. Она сильно изменилась, но не была счастлива. Он сказал об этом Хиллгарту и почувствовал себя виноватым. Дошел до Толедских ворот. Дальше начинался Карабанчель. Гарри немного постоял в нерешительности, затем пересек мост и оказался среди теснящихся друг к другу высоких доходных домов. В этот промозглый день barrio[38] был почти пуст, на улицах встречались редкие прохожие. Как он с Берни, наверное, выделялись здесь в тридцать первом — двое бледных англичан в белых рубашках. Некоторые дома, подпертые бревнами, казалось, вот-вот развалятся. На дороге было полно выбоин и треснувших плит, повсюду виднелись следы бомбежек — полуразрушенные стены высились среди осколков и мусора, точно сломанные зубы. Из развалин выскочила крыса и побежала по сточной канаве впереди Гарри. Он скривился. Потом услышал за спиной мерные шаги. Тихо выругался. Опять шпик, наверное, ждал у квартиры. Занятый своими мыслями, Гарри забыл, что нужно быть настороже. Плохая конспирация. Он вжался спиной в дверную нишу ближайшего дома. Дверь была прикрыта. Гарри толкнул ее и проскользнул в темный подъезд. Где-то капала вода, воняло мочой. Он притворил створку, оставив щель, чтобы выглядывать наружу. Гарри увидел, как мимо, уткнув подбородок в ворот пальто, протопал бледный юноша, выждал несколько минут, потом вышел и свернул в боковую улочку. Место показалось Гарри знакомым. Несколько мужчин средних лет холодно посмотрели на него, когда он проходил мимо угла, где они стояли и разговаривали. Он с горечью вспомнил, как приветливы были люди девять лет назад. Вот и площадь. Дома по двум ее сторонам были повреждены обстрелами, остатки разрушенных стен возвышались над морем битого кирпича и кучами сырых отрепьев, оставшихся от постелей. Между камнями росли сорняки, из щелей торчали грубые темно-зеленые стебли. Квадратные углубления, заполненные грязной зеленой водой, указывали на места, где находились подвалы. На площади не было ни души, оставшиеся целыми дома казались заброшенными, все стекла в окнах повылетали. Гарри никогда не видел разрушений таких масштабов. Последствия бомбежек в Лондоне в сравнении с этим казались мелочью. Он подошел ближе, осматривая развалины. Площадь, похоже, интенсивно обстреливали. Каждый день поступали новости о налетах на Лондон, неужели он теперь выглядит так? Потом Гарри увидел на углу табличку «Площадь Генерала Бланко» и ощутил, как его живот сжался от страха. Здесь жила семья Мера. Гарри огляделся, пытаясь сориентироваться, и понял, что здание, где была квартира Мера, превратилось в груду обломков. Он замер на месте, разинув рот. Краем глаза Гарри уловил какое-то движение — на остатки стены вспрыгнула собака и уставилась на него. Это была маленькая рыжая дворняга с хвостом бубликом. Раньше она жила у кого-то дома, а теперь бродяжничала и голодала, сквозь шкуру проглядывали ребра, шерсть была наполовину съедена лишаем. Псина два раза отрывисто гавкнула, и из-за стены, пробившись сквозь сорняки, вынырнула дюжина других тощих, запаршивевших собак разного вида. Некоторые были не больше первой дворняги, но имелись среди них и три-четыре крупных пса, включая восточноевропейскую овчарку. Они собрались вместе и наблюдали за Гарри. Он попятился, вспоминая, что говорил Толхерст в первый день о случаях бешенства, испуганно огляделся, но, кроме стаи бездомных псов, на разгромленной площади не было ни единого признака жизни. Сердце у него застучало, в поврежденном ухе стало шипеть. Собаки, мягко ступая по обломкам, в грозной тишине осторожно двинулись к нему и стали медленно расходиться в стороны. Овчарка, очевидно вожак, подошла ближе других и обнажила зубы. Как легко этот подъем верхней губы превращал собаку в дикого зверя. Нельзя показывать страх. Так говорят. – ¡Vete! — крикнул Гарри. — Пошла прочь! К его облегчению, животные остановились в десяти ярдах от него. Вожак снова оскалил зубы. Гарри пятился, не спуская глаз со своры. Он споткнулся об обломок кирпича и вскинул руки, чтобы удержать равновесие. Глядя в глаза овчарке, он подобрал его. Собака напряглась. Гарри с криком швырнул кирпич, который задел покрытое струпьями бедро псины, — та взвизгнула и метнулась в сторону. – ¡Vete! — снова заорал Гарри. Собака секунду помедлила, потом развернулась и побежала к остальным. Стая стояла вне пределов досягаемости и наблюдала за Гарри. У него дрожали ноги. Он подобрал еще один обломок кирпича и медленно отступал. Собаки не двигались с места. Гарри отошел к дальнему концу площади и прижался спиной к стене. На ней до сих пор висел старый плакат республиканцев — солдат в стальном шлеме прыгает навстречу пушечному выстрелу. Держась поближе к стене, Гарри двинулся в обратную сторону, следя за перемещениями диких псов. Они скрылись среди развалин, но Гарри чувствовал на себе их взгляды и не оборачивался, пока не оказался на улице, которая вела к площади. Там он снова прислонился к стене, чтобы отдышаться. И тут услышал исполненный ужаса вопль. За ним последовал другой, еще громче. Гарри мгновение помедлил и кинулся назад. У развалин стоял шпик. Собаки взяли его в кольцо и нападали со всех сторон. Крупная дворняга трепала голень жертвы, стараясь повалить. Парень опять закричал. Его брюки и морда пса покраснели от крови. Собака помельче прыгнула и схватила шпика за руку, отчего тот пошатнулся и с новым воплем упал на землю. Овчарка подскочила к его шее. Мужчине удалось прикрыть горло, но псина впилась в его руку. Вся стая возбужденно рычала, поваленный на землю человек почти скрылся за телами животных. Гарри поднял и снова швырнул обломок кирпича. Снаряд приземлился в центр собачьего клубка, и псы отскочили в стороны, оскалились и бешено залаяли. Гарри на полусогнутых побежал через площадь, подбирая камни и с криками бросая их в собак то одной рукой, то другой. Он целился главным образом в вожака, овчарку. Собаки на мгновение замерли, и Гарри подумал, что сейчас они кинутся на него, однако овчарка отпрянула и рванула прочь. Она хромала: первый кирпич Гарри, должно быть, повредил ей лапу. Стая последовала за вожаком и снова скрылась в зарослях сорной травы. Покусанный собаками мужчина лежал на изрытой взрывами булыжной мостовой, держа руку у горла. Он во все глаза глядел на Гарри и тяжело дышал. Порванная штанина его брюк была покрыта кровью. — Вы можете встать? — спросил Гарри. Мужчина испуганно смотрел на него снизу вверх. — Нужно уходить, — мягко сказал Гарри. — Они могут вернуться, почувствовав вкус крови. Давайте я вам помогу. Он подхватил шпика под мышки и приподнял. Парень был совсем легкий, кожа да кости. Бедняга встал на одну ногу, поставил было на землю другую, но тут же снова ее поднял, сморщившись. На куче битого кирпича вновь появилась овчарка и стала следить за ними. Гарри прикрикнул на собаку, и она опять скрылась. Он повел раненого мужчину прочь с площади, оглядываясь каждые несколько секунд. Миновав пару улиц, Гарри усадил своего подопечного на ступеньки рядом со входом в жилой дом. Из окна выглянула женщина, посмотрела на них и закрыла ставни. — Спасибо вам, — переводя дух, сказал шпик. — Спасибо, сеньор. Из его ноги текла кровь, брюки Гарри перепачкались. Он вспомнил о бешенстве: если собаки были заражены, этот человек умрет. — Я думал, что улизнул от вас, — сказал Гарри. Шпик испугался и, вытаращив глаза, спросил: — Вы знаете? Он был еще моложе, чем думал Гарри, почти мальчик. Его лицо, бледное от шока и страха, теперь совсем утратило цвет. — Уж догадался. Надеялся, что сумел оторваться. Парень печально взглянул на него: