– Извините. – я и не думал сдвигаться с места. – Алексей Виноградов. Только что потерпел ужасное поражение… – Так… кадрить будете? – женщина недовольно поджала губы. – Буду. – продолжаю наглеть я. – сражен в самое сердце… Стоп, а почему у меня болит с правой стороны? Не напомните, где у военного сердце? – В пятках! Ладно, раз не отстанете, так хоть помогите папки донести. – С удовольствием, прекрасная незнакомка. – сказал я, пригружаясь не таким уж и тяжелым грузом. – Уже нет. – Что нет? – удивился я. – Маргарита Лурье, – теперь я уже не незнакомка… – Маргарита Абрамовна или Александровна? – кинул я пробный шар, кажется, у белорусского экономиста Лурье была дочка Маргарита. – А вот и не угадали! – на этот раз незнакомка искренне улыбнулась. Не за те веточки родового дерева потянули. Я Маргарита Наумовна. Мой отец из белорусских Лурья. Лурье он стал уже в Одессе. Он известен как Артур-Винсент Лурье. Футурист, потом участвовал в ЛЕФе. Композитор. Когда стал начальником музыкального отдела Наркомпроса слишком высоко вознесся, нас с мамой бросил, потом перебрался за границу. Где сейчас обитает и что делает я не в курсе. Мама историк-египтолог. А я вот пошла в журналистику. Спасибо за помощь, но мы уже пришли. – Тогда я вынужден обратится к шантажу. Я отдам вам папки в обмен на свидание! – А вы действительно удивительно самоуверенный военный. Хорошо, давайте мои папки. Я заканчиваю в семь. – Только завтра, Маргарита, сегодня ну никак. Приглашен на одно мероприятие и никак не смогу отказаться. Боюсь быть невежливым… – Мероприятие… а… я думаю, откуда я вас знаю? Вы же… мы про вас писали, даже фотографию поместили, точно, комбриг Виноградов, вот! Значит, вас тоже сегодня будут награждать. У нас Мишу от редакции фотокором туда направили. – Вот видите, какая слава, какая популярность! Не могу неузнанный и шагу ступить. – Ладно, не иронизируйте. Я буду вас ждать. Завтра… Глава тридцать третья И не о том наш разговор (интерлюдия) Тот же кремлевский кабинет. 8 февраля 1940 года На этот раз их было двое за рабочим столом. САМ прохаживался, на этот раз без неизменной трубки, но поступь его была такой же неслышной… Крадущийся тигр, затаившийся дракон. Вот, умеют китайцы красивую фразу смастерить, а как кино снимают, так жуть просто! Извините, отвлекся. За столом сидели неизменный товарищ в пенсне и еще один, известный как маршал Шапошников, начальник Генерального штаба Красной армии. – Прочитали, товарищи? Ваше мнение, прошу вас, Борис Михайлович… – Если бы не дата письма… да, очень близко к анализу майора Чернова, только рассмотрена проблема глубже… Считаю описанный вариант событий очень вероятным. Когда 163-я попала в окружение, была у меня мысль такую директиву послать, была. Остановило меня то, что 44-я уже выступила, не дожидаясь формального приказа. Вообще-то такая самостоятельность и решительность… она вбивается из общего уровня принятия решений командирами Красной армии. Им как раз инициативы не хватает, как будто все время ждут комиссарской визы на своем решении. – Вы считаете, что введение принципа единоначалия было преждевременным? – Товарищ Сталин, введение единоначалия было правильным и своевременным, вот только наши командиры к нему не были готовы, перестроились далеко не все. Война с Финляндией показала, что в сложной обстановке командиры теряются, ждут указаний сверху. Решения принимают запоздало. Катастрофы не было только благодаря стойкости бойцов и командиров Красной армии. – Меня тоже смутила дата этого опуса. – подал голос Берия. – Чем смутила, товарищ Берия? – Судя по всему, этот документ был написан в поезде, во время поездки к фронту. Но там приводятся факты и аргументы, они ну никак не могли быть известны обычному комбригу, в том числе, самый главный, КТО мог показать Виноградову замечания майора Чернова, на которые он ссылается. Свидетели утверждают, что комбриг цитировал этот документ. Нам точно известно, что эта записка с анализом Чернова из штаба Ленинградского округа никуда не выходила. Мистика какая-то, товарищ Сталин. – А вы, товарищ Шапошников, с этой запиской были знакомы? – Так точно, товарищ Сталин. Только попала она ко мне с документами из штаба округа по настоянию начальника оперативного отдела полковника Тихомирова. Он пытался сделать всё чтобы ситуацию изменить. Но менять уже было поздно. За день до наступления планы не меняют. Лучше иметь хоть какой-то план, чем никакого. – А отложить наступление не думали, товарищ Шапошников? – Сроки наступления были уже утверждены. Менять их не считал нужным. – Хорошо, Борис Михайлович, надеюсь вы запомнили фразу из вашей характеристики: «главный недостаток маршала Шапошникова в том, что он никогда не противоречил мнению товарища Сталина, даже если был уверен, что Вождь ошибается». Думаю, вы сможете исправить этот недостаток. – Лаврентий. Ты эту бумагу изучи, папочку на объект завёл? Назови его «Писатель». А то пишут тут мне, пишут, понимаешь… а мне что с этим делать? Награждение Москва. Кремль. 9 февраля 1940 года Торжественное вручение происходило в Большом зале. Сказать, что я волновался, не правильно: я очень сильно волновался. Мне историческая возможность выпала: увидеть воочию высшее руководство страны, людей, навечно вписанных в историю. Интересно, будет ли Сталин? Он был. Молотов, Калинин, Ворошилов, был и Мехлис, а чуть отдаленно поблескивает пенсне самого знаменитого человека в пенсне, Лаврентия Павловича Берия. Награждение было торжественным. Сталин вручал ордена Ленина и звёзды Героя Советского Союза. Семён Константинович Тимошенко кроме Героя получил и звание маршала. Считаю, вполне заслуженно. Да и орден Победы после Великой Отечественной вручат по праву. Ведь непобедимых полководцев можно пересчитать по пальцам рук. Были у маршала Тимошенко и удачи и обидные поражения. Но он был крепким профессионалом, одним из самых выдающихся полководцев СССР. Ордена вручал Калинин, еще несколько человек наградил Ворошилов, но я не помню кого и за что, дело в том, что был все-таки немного много ошарашен. Мне, кроме ордена «Красное Знамя» ещё присвоили звание комдив. А вот это было для меня полной неожиданностью. Значит, в дивизию я не вернусь, поставят, как минимум, на корпус или на армию. Ничего себе прыгнул по карьерной лестнице нерасстрелянный комбриг! Это некоторое чувство внутреннего обалдения пребывало со мной и во время банкета, в его начале тост произнёс товарищ Сталин. Он предложил выпить за доблестную Красную армию, одержавшую важную победу над буржуазной Финляндией. Вскоре Сталин с группой товарищей банкет покинул. Я пил немного. Ко мне подошёл Чуйков, на его груди блестел новенький орден Красного Знамени. – Ну, ордена нам выдали равные, а тебя, комдив, еще и повысили. По наградам обошёл ты командующего, обошёл. Молодец. За прорыв к Оулу скажу тебе честно: молодец! – и Василий Иванович крепко пожал мне руку. Я знаю, что Чуйков терпеть не мог разгильдяйства и безответственности. Был требователен и к себе, и к подчиненным, но, если кто-то отвечал его требованиям, такого командира Чуйков ценил и уважал, а при возможности и продвигал наверх. Подошел ко мне и комбриг Зеленцов, награжденный «Звёздочкой»[81]. Он меня тоже поздравил, и поздравил искренне. А потом огорошил новостью, оказывается, достали машину, в которой ехал майор Чернов, и нашли в ней свежие следы от пуль. Это было похоже на подготовленную засаду – обстрел машины был напротив природной полыньи, стреляли с другой стороны дороги, водитель инстинктивно в таком случае отворачивает от выстрелов, попадает в полынью. Наша война в Финляндии все еще не закончилась. И мы были там непрошенными гостями. В память о майоре выпили. Недалеко от меня сидел молодой военный, комдив, в котором я узнал начальника ВВС 9-й армии Павла Васильевича Рычагова, да, да того самого Рычагова, который потом скажет Сталину про летающие гробы! Он уже подготовил серьезный доклад «Военно-воздушные силы в наступательной операции и в борьбе за господство в воздухе». Там звучали идеи более тесного взаимодействия авиации и наземных сил. Но в своих предложениях Рычагов оказался максималистом. Он считал целесообразным подчинить авиацию напрямую армиям и фронтам, чтобы каждый корпус имел прикреплённые авиасоединения. И вроде идея правильная, но… в таком случае практически исключается маневр силами авиации, особенно глобальные маневры, когда надо перемещать сотни самолетов в места максимального напряжения. Рычагов вызывал симпатию не только у меня. Это был харизматичный командир, обладающий не только авторитетом, но и большой долей личного обаяния. Круглолицый, улыбающийся, он светился каким-то особенным светом. Было неприятно осознавать, что вот-вот, скоро попадет его буйная головушка в опалу с летальным исходом. – А… командир сорок четыре! Виноградов, поздравляю вас и с наградой, и с повышением. – было видно, что Павел Васильевич был уже немного подшофе. С ним рядом не было жены, Марии Нестеренко, тоже боевого летчика. Говорили, что это самая красивая и самая боевая пара советских ВВС. Я решил воспользоваться моментом. – А я хочу поблагодарить вас, Павел Васильевич. Без вашей поддержки мне было бы в походе на Оулу ой как непросто! – Вот! Чуйков убедил меня прикрепить к Особому корпусу отдельные авиачасти. Получилось-то хорошо! – Хорошо. – подтвердил я. – А они мне твердят… да… твердят! Жаль, что раньше ты мне не попался… – Тогда, Павел Васильевич, может быть, сможете мне время уделить, хоть немного? – Почему нет? Завтра к одиннадцати подходите в наркомат. Вам выпишут пропуск ко мне, я запомню, не переживай, комдив, у меня с памятью все в полном порядке! Народ стал расходиться. Я тоже стал собираться на выход. У выхода из банкетного зала стояла небольшая группа военных, сверкавших свежими наградами, с которыми я разминуться не сумел, потому что услышал из-за спины такое мягкое и знакомое: – А вас, товарищ Виноградов, я попрошу остаться. – И когда это товарищ Берия успел посмотреть сериал про Штирлица? – непроизвольно вырвалось у меня. Глава тридцать четвертая Первым делом к самолетам