Принесли виски. Шариков сразу пригубил и зачмокал, ощущая жжение на языке. Шариков: Давай по три сотни. Ганза: Детектив, это довольно крупная сумма, вы ув… Шариков повторил, не сводя глаз с зайца: Давай по три. Младший: Давай, Ганза, перемешай и раздавай. Конечно, крокодил всё понял. И с грустью вздохнул. Часом ранее он сообщил молодому капитану Шарикову сумму, которая необходима для выкупа Мурки. И теперь Шариков пытался выиграть эти заявленные семьсот тысяч. Это было плохой идеей. Ганза нехотя принял колоду из лап зайца и с щемящим в груди чувством принялся тасовать карты. Пять карт скользнули под лапу Шарикова. Такие же (или совсем другие) пять — под лапу зайца. Младший вытащил две карты снизу из колоды взамен тех, что он отбросил на край стола: Меняю две. Шариков медленно развернул карты, основательно прикрыв их лапой. Две семёрки треф, двойка и шестёрка бубна и король. Дерьмо. Шариков: Тоже две. Вместо двойки и шестёрки — тройка и король бубна. Уже лучше. Две пары. Комбинация не самая сильная, но… Но… Младший: До четырёхсот, Шариков. Повышаю. Дьявол! Шариков понимал, что нужно сбросить карты и оставить свои жалкие три сотни, лежащие на столе. Но когда Косой повысил до четырёхсот — молодой капитан поддержал его ставку. Авось, блефует заяц — не охота с самого начала под него прогибаться. А ставка в четыре сотни относительно основного его долга теперь казалась сущей мелочью. Вскрылись. Заяц кинул на стол четыре пятёрки, комбинация «карэ», которая растоптала несчастные «две пары» Шарикова. Младший: Начало мне уже нравится. Шариков нехотя оскалился, стараясь выглядеть спокойным: Ещё не вечер. Если бы молодой капитан за карточным столом не впадал в некое подобие наркотического забытья, он мог бы избежать столь крупных проигрышей. Вот и сейчас, охваченный азартом разум молодого капитана, действовал грубо, глупо, иррационально. Шариков: Давай дальше. Ганза: Ставка, господа? Младший: Думаю повысить. Шариков: Осади, давай ещё раз по триста. В этот раз заяц задумчиво молчал, пока Шариков сам не повысил до пятиста — у него вышел фул-хаус, три семёрки разных мастей и две двойки. Младший: Не меняешь карты, Шариков. Нравятся? Шариков: Ничего особенного. Младший задумчиво произнёс: Ничего особенного… за пятьсот. Меняю одну карту. Под крупной крокодильей лапой исчезла одна карта и появилась другая, которую он протащил по столу в сторону зайца. Ганза попросил большой стакан воды и залпом осушил его ещё до того, как молодому капитану принесли второй бокал виски. Вряд ли, — размышлял Шариков, — у него выйдёт карэ или выше карэ во второй раз. Фулхаус был ниже карэ на одну ступень, так что Шариков даже не дрогнул мордой, когда они вскрывались. Младший даже не расстроился с его бессвязной комбинацией; для него это было мелочью: Неплохо, Шариков. Неплохо. В третий раз молодому капитану особенно повезло. Комбинация вышла превосходной и после замены двух неудобных карт сложился стрит-флеш — пять карт в порядке возрастания от двух до шести. Красные сердца черви едва заметно отражались в его поблёскивающих глазах. Он, было, хотел повысить, но его опередил Младший, который повысил до семисот. Шариков недолго думая, отозвался: Тысяча. Младший рассмеялся, игриво поглядывая на Ганзу: А детектив-то сегодня в ударе! Крокодил лишь смущенно улыбнулся и заказал ещё воды. Шариков: Давай, ну? Младший: Полторы. Что скажешь? Эх, с такими-то картами повысить тысяч до ста, отыграться и навсегда встать из-за игрального стола… Шариков: Вскрываемся. У Шарикова где-то в груди, посреди пищевода образовался шар, который мешал ему издать хоть какой-нибудь звук. Такое в жизни он видел лишь раз или два. У зайца была комбинация покер — самая главная из всех. Четыре двойки и долбаный джокер. Молодой капитан понял, что снова проиграл. Младший: Не принимай на свой счёт. Я и сам удивлён. Шариков: Давай ещё. Последовала болезненная череда проигрышных комбинаций, в результате которой Шариков оказался в новенькой собственноручно выкопанной пятидесятитысячной долговой яме. В иной день, проигравшись так сильно за один присест, Шариков в сердцах выехал бы в лес, пострелял бы по деревьям, а затем напился бы в попытке забыться до следующего утра. Сейчас же перед глазами у него стояла одна лишь Мурка, а хитрый заяц Косой-Младший был лишь преградой на пути к её свободе. У этого гандона столько денег, что он не обеднеет и от миллиона или даже двух! Шарикову нужен был только один… не больше. Только один миллион, чтобы выкупить Мурку. Он по-прежнему оставался твёрдо убеждён, что способен отыграться. Нужно было лишь собраться с мыслями. Однако лишних глаз, прикованных к игральному столу становилось всё больше. И молодой капитан испытал какое-то природное естественно-непреодолимое желание пустить по своему мокрому носу одну маленькую дорожку пороха. У него оставалось после Мурки. Совсем чутка. Пару дорожек в маленьком медицинском пакетике под стелькой правого кеда. Третий стакан виски разморил его, а порох всегда помогал мобилизоваться — пусть и на время, на жалкие тридцать или сорок минут. Сейчас даже десять минут могли дать свободу его любимой Мурке. Он отлучился в уборную. Дорога вышла даже жирнее обычного. Но она сразу вернула Шарикова в строй. Младший ехидно улыбнулся, увидев молодого капитана выходящим из туалета в другом конце бара: Детектив, мы вас уже заждались. Следующие полчаса пролетели подобно пуле, совсем недавно насквозь прошившей (тогда ещё) лейтенанта Шарикова. Как давно это было… И вот теперь уже капитан, но по-прежнему молодой, сидел за игральным столом, разыгрывая пятидесятую или шестидесятую партию за вечер. Он вляпался ещё глубже в долги, и паника начинала охватывать его обдолбанный мозг. Эта дорожка пороха не оправдала ожиданий. Её Шариков обменял на ещё два стакана виски и семьдесят тысяч долга. Таким образом долг его разросся до ста восьмидесяти тысяч, считая прежние «заслуги». И за спиной прочие звери уже стали сетовать: да, Шариков-то совсем сбрендил; Шарикову больше не наливайте; эх, ментяра, лучше бы бандитов ловил. Запах общественного презрения раздражал его ноздри. Рык засел в горле и отказывался уходить. Молодой капитан полагал, что именно это тревожное порыкивание и выдаёт его в особенно важные моменты карточной игры. Это же покер, чёрт его дери, Шарикову следовало следить за реакциями своего тела! Клыки в пасти отдались ноющей болью, они шептали ему: давай, капитан, покажи этому зайцу, кто здесь хозяин; мы способны перекусить его шею одним движением челюстей. А заяц был хорош. Виду не подавал. Был спокоен. Посему, похоже, и выигрывал. Но молодой капитан продолжать предпринимать попытки отследить его поведение при выигрышных комбинациях. Упавшие ли уши, излишняя ли суетливость, либо наоборот — задумчивость и молчаливость, фырканье и прочие поведенческие паттерны — всё это лишь ещё больше сбивало с толку и вело молодого капитана к очередному проигрышу. Ему снова потребовалась минута, чтобы привести себя в порядок. Шариков даже не хотел справлять нужду. Ему было некогда. Вместо этого он потратил заветную минуту перерыва, чтобы обнюхаться ещё пуще прежнего. Шариков потёр лицо лапами, избавляясь от остатков пороха на носу, глянул в зеркало; из уборной он быстрым шагом вернулся к столу: Давай по полторы. Младший подпрыгнул на месте и заиграл ушами: О, а ты времени зря не теряешь. По полторы — так по полторы. Ганза, чего спишь? (он толкнул заворожённого крокодила, и тот продолжил перебирать лапами, смешивая карты).