– Простите, фрау, я сегодня не из самых сообразительных… – У вас неприятности? – У меня брат погиб на фронте. – О, боже, как мне жаль… – Вряд ли она что-то испытывала, но сделала сочувствующее лицо. – Вы вместе воевали? – О нет, я лежал в госпитале после тяжелой контузии… Написала жена Конрада – сегодня утром я получил от нее письмо. Военная почта, как ни странно, еще работает. – Примите соболезнования, гауптман. – Спасибо, до сих пор не могу поверить, нас так много связывало… На днях я ухожу на фронт. – Он снова стал уходить в прострацию (явное последствие контузии), сделал над собой усилие, встряхнулся. – О, вы так красивы, фрау… – Серьезно? – Женщина усмехнулась. – Мне кажется, вы привираете, не знаю, зачем вам это нужно. – Зачем мне это нужно? – Влад усиленно разыгрывал недолеченного. – Не понимаю, фрау… – Все в порядке. – Блондинка улыбнулась. – Вы поморщились, когда выпили коньяк. Не понравился? – Это не французский коньяк, фрау, – решительно заявил Дымов. – И этому бармену, который опух от пьянства, я бы разбил голову бутылкой с этим так называемым коньяком. Да-да, любезный, это к вам относится. И не смотрите так, будто вам известна вся скорбь мира. Где вы берете это пойло? Женщина засмеялась. Сосед по стойке оказался интересным. Дымов продолжал говорить – про родственника, погибшего в пригороде Берлина Потсдаме, про необычную архитектуру маленьких латвийских городков, поскольку по образованию он архитектор, и все такое. Женщина слушала, склонив голову. Когда она отвернулась, чтобы попросить обиженного бармена наполнить бокал, Дымов глянул через плечо. Садовский и Рамона продолжали мяться на танцевальной площадке. Садовский все понял, в глазах заблестел плутоватый огонек. Рамона тоже поняла, но происходящее ее нервировало. Ревновала, что ли? – У вас довольно странное произношение, – заметила блондинка, внимательно глядя на собеседника. («Южно-тамбовское», – подумал Дымов.) – Такое ощущение, что вы не немец. – Отчасти это так, – признался Влад. – Мама была из польской Силезии, отец – чистокровный, но этнический немец. В тридцать третьем году они переехали в окрестности Дрездена, а я пошел служить в вермахт, где и служу по сей день. Меня зовут Людвигом. – Понятно, – засмеялась женщина. – Потанцуем? – предложил майор. Блондинка молчала. Она смотрела пристально, и в какой-то момент пришлось подавить панику: неужели раскрыла? Блондинка прекрасно выглядела, она следила за собой. На самом деле ей было за тридцать, она разбиралась в жизни и, разумеется, в мужской природе. Фрау не волновала собеседника как женщина, хотя он тщательно доказывал обратное – с присущей интеллигентностью и воспитанием, – и это даму несколько смущало. Фактически он был в шаге от провала. – Мне кажется, вы думаете о чем-то другом, а не обо мне… Не делайте такое лицо, хорошо, я ошибаюсь. Вы интересный собеседник, гауптман, Людвиг. И ведете себя сдержанно в отличие от большинства этих. – Она небрежно мотнула головой в сторону зала. – Думаю, мы могли бы провести время. Мне нравятся такие мужчины. В вас есть что-то загадочное. К сожалению, должна рано вставать, срочная работа… В общем, вы понимаете. – Даже не потанцуем? – Он сделал растерянное лицо. Собеседница прыснула. – Вы такой забавный… Хорошо, пойдемте. Но только один танец, потом надо бежать. Я зашла в заведение после работы, выпить пару рюмок, расслабиться – к сожалению, имею в запасе только полчаса. Слишком рано вставать. – Тогда позвольте вас проводить? – Не утруждайтесь, Людвиг. – В ее глазах действительно сквозило сожаление. – Я живу недалеко, мое начальство арендует мне жилье. Это маленький городок, знаете ли. На самом деле я из Франкфурта, окончила медицинский институт… но не скажу, в каком году, иначе вы сразу поймете, сколько мне лет. – Женщина снова рассмеялась, однако ее глаза оставались холодными и сосредоточенными. Ничего земного она не чуралась, но сегодня действительно не могла задерживаться – над душой висело что-то значительное. – Как скажете, фрау, не буду настаивать. – Дымов сделал скорбную мину. – Не скрою, вы мне понравились. У нас могло бы что-то получиться. В конечном счете вы правы, сейчас не время для серьезных отношений. Вы слишком хороши для интрижки на одну ночь, простите. Не знаю, чем вы занимаетесь, но, вероятно, важными вещами. Я тоже завтра-послезавтра уеду на фронт, и давайте смотреть правде в глаза – скорее всего, не вернусь… – Он вышел из состояния вселенской скорби, улыбнулся. – Даже имя свое не скажете? – Отчего же. Хильда. Он ничем не выдал охватившего его волнения, умело вел женщину по танцплощадке. И даже не наступил ей на ногу. Он что-то говорил – вкрадчиво, склоняясь к ее уху, белокурые пряди щекотали нос. Хильда отвечала, непроизвольно прижималась к нему, в какой-то миг ее глаза затуманились. Но что-то вернуло к реальности (видимо, чувство долга), она с сожалением отстранилась. Рамона и Садовский закончили свои танцы, сидели за столом и усердно делали вид, будто им на всех плевать. Но было заметно, что Рамона надулась, была готова стереть блондинку в порошок, и это Владу было приятно. Вихри метались в его голове. Судя по всему, он не ошибся. Характерная родинка, имя Хильда, медицинское образование, беспросветная занятость, что обусловлено грядущей эвакуацией секретного объекта… Вы ли это, фрау Маркс? Не вы ли сидели в легковой машине, которая свернула сегодня днем с трассы на объект? Он почти не сомневался в этом. И все же требовалась полная уверенность, но где ее взять? Спрашивать фамилию опасно, расспросы о работе тоже могли повлечь подозрения… Закончилась слезливая песенка. Табачный дым стелился по заведению. Большинство посетителей были в стельку пьяны. Необычно выглядел подтянутый, печальный и почти не пьяный офицер, сжимающий в объятиях стройную блондинку. – Ну, все, Людвиг, прошу меня простить, я не хозяйка своей жизни, есть вещи выше меня… Желаю вам выжить, выбраться из всех передряг. – Женщина высвободилась из объятий Дымова, еще раз посмотрела на него с сожалением и, покачивая бедрами, направилась к выходу. Все правильно – уходить надо быстро, чтобы не было мучительно больно. И бежать как можно дальше, наплевав на судьбу Германии. Впрочем, у порога она обернулась, отыскала взглядом нового знакомого, улыбнулась и вышла за дверь. Медленным шагом он направился к своему столику. Молоточки стучали в висках: не спеши, не спеши… Делай все медленно, но очень быстро! Спутники Дымова таращились на него с любопытством. Он сел за стол. – Поздравляю вас, гауптман, – осклабился Садовский. – Впервые вижу такое – за всю историю наблюдений, так сказать… Хорошо провели время? – Заткнись, – процедил сквозь зубы Влад. – Точно не уверен, но большая вероятность, что это Хильда Маркс, правая рука Мартина Абеля. Она уходит, живет недалеко. Рамона, тебе нужно в туалет. Давай бегом. Улица прямая в оба конца – проследи за ней. Если снимемся всей толпой, будет подозрительно… Рамона побледнела. Но ушла спокойно, без суеты. Несколько пьяных офицеров дружно повернули в ее сторону головы, но находились не в том состоянии, чтобы преследовать одинокую даму. – Черт, она свою куртку забыла, – пробормотал Садовский. – Ничего, не замерзнет. – Дымов бросил на стол несколько купюр – должно хватить и даже с избытком. – Бери ее куртку и пошли. Потеряем дамочку – не прощу себе… Голова закружилась от свежего воздуха. Наступала ночь. Дул ветер, мерцали звезды. Музыка сделалась глухой, по задернутым портьерам блуждали тени. Заведение со странным названием «Западная звезда» находилось на центральной улочке городка. Но даже здесь практически не было людей. Торопливо прошла парочка в штатском, ускорили шаг, минуя буйное заведение. – Что за фамилия такая – Маркс? – бормотал Садовский, натягивая на уши офицерскую фуражку. – Нельзя фашистским подонкам носить такие фамилии – дискредитируют великого человека… – Ага, у тебя не спросили, – проворчал Влад. Он вертел головой, как сыч, – куда, черт возьми, подевались обе бабы?! Улица была пуста, вдоль дороги теснились игрушечные домики с остроконечными крышами и завитушками на окнах. Фонарные столбы с какими-то «нерусскими» загогулинами, редкие деревья. Тротуары и проезжая часть были вымощены брусчаткой. Звуки шагов отдавались эхом, словно шла лошадь с подковами. Улочка в обе стороны была пуста. Офицеры всматривались в даль до боли в глазах. Черт! Знать бы, куда они пропали. – Где они, товарищ майор? Потеряли, мать их так… – осерчал Садовский. – Помолчи, – огрызнулся Влад. – Давай в ту сторону, а я в эту. Осматриваем все переулки, разрешаю использовать фонарь. Он побежал, включая на бегу фонарь. К черту конспирацию. Осветил одну подворотню, другую и растерянно завертелся. Донесся приглушенный свист – он встал как вкопанный. В этой темноте хоть глаз выколи, а фонарь светит всего на несколько метров. Вроде кто-то стоял на дороге, махал руками. – Господин гауптман! – донесся купированный ветром крик. Не сразу дошло – не станет Садовский кричать: «Товарищ майор». Он заспешил на звук. Садовский нетерпеливо подпрыгивал на месте. – Туда, командир, несколько домов на север. Девчонка на углу стояла, махала… Туда и припустили, вытаскивая на бегу пистолеты – возможность ловушки никто не отменял. В самом деле, на углу приплясывала замерзшая девчушка, она бросилась к Садовскому, вырвала из его рук свою куртку. – Сюда свернула… – Рамона заикалась от волнения. – Кажется, ничего не подозревает, просто идет быстро. Остановилась, закурила… Потом свернула, вон туда, за третий по счету дом. Снова в ушах засвистел ветер. Дымов первым добежал до угла, высунулся, обнимая водосточную трубу. Как вовремя, черт возьми! Едва заметная фигурка свернула влево, пропала… Ее догнали, когда женщина переходила маленький сквер, направляясь к зданиям на противоположной стороне дороги. Что-то услышала или почуяла – резко остановилась, стала осматриваться. Застыл мерцающий огонек ее сигареты. Потом опять пришел в движение – вверх-вниз. Видимо, почудилось. Женская фигура пересекла проезжую часть, вошла в ограду. Участок перед небольшим двухэтажным домом был чисто символический – лужайка и пара кустиков. Жилище было временным, служебным. Какой-то модернистский приплюснутый домик, большие окна, задернутые шторами, второй этаж – меньше первого, словно надстройка на корабле. Крыльцо маленькое, на нем едва помещался один человек. Женщина взбежала на крыльцо, ключом открыла дверь исчезла внутри. Сработала собачка замка – звук отчетливо разнесся в ночи. Замаячил свет фар, заурчал мотор. По дорожке между сквером и жильем проехал бронированный автомобиль – ночной патруль. Троица срослась с деревьями. Звуки утихли, машина свернула в дальний проулок. В доме на первом этаже зажегся свет. Качнулась тень за портьерой. Через несколько минут свет загорелся на втором этаже – похоже, все пространство на верхнем уровне занимала спальня. – Командир, давай, – зашептал Садовский. – Вы ведь уже близки, чего стесняться? Майор любил, конечно, своих ребят, но порой они так его бесили! Он перешел дорогу, поднялся на крыльцо и позвонил. В доме раздался мелодичный перезвон. Такие эстеты – эти живые и мертвые члены СС… Он видел краем глаза, как переметнулись две тени, прижались к стене. В доме не было посторонних, но чем черт не шутит? Дверь открылась. Хильда успела скинуть с себя одежду, облачилась в белый махровый халат. Следовало признать: в Германии не перевелись привлекательные женщины. Ванну она еще не принимала. «Сойдет и так», – подумал Влад. Глаза блондинки расширились от удивления. – Людвиг? – крыльцо освещалось, и весь ночной визитер предстал как на ладони. – Хм, я подумала, что это мои коллеги по срочной служебной необходимости… Позвольте, – нахмурилась блондинка. – Мы же с вами обо всем договорились… – Не смог устоять, Хильда, – с виноватой улыбкой сообщил Дымов. – Вы запали в душу, каюсь, шел за вами, как какой-то злодей в ночи. Можно войти? – Даже не знаю… Ну, хорошо, входите, если ненадолго. – Она еще ничего не подозревала, но явно была обескуражена, отступила, пропуская гостя, сунула руки в объемные карманы халата. – А разве вы не едете утром на фронт, Людвиг? – О нет, фрау Маркс, вы не поняли, – простодушно улыбнулся Влад. – Я не еду на фронт, мой фронт сам сюда едет. – Откуда вы знаете мою фамилию? – Женщина попятилась, и Дымов мысленно возликовал: в яблочко! Лицо женщины перекосилось, в руках у неожиданного «кавалера» возник пистолет, ствол смотрел ей в живот. В дом проникли Рамона и Садовский, последний запер дверь и тоже достал пистолет. – Я ничего не понимаю, – пробормотала женщина и стала теребить полы халата. – Кто вы такие, Людвиг? Этих двоих я, кажется, видела в ресторане… – Прошу простить, фрау Маркс, я вас обманул, о чем искренне сожалею. – Дымов учтиво склонил подбородок. – Военная контрразведка. Надеемся на ваше благоразумие. Да, забыл уточнить – советская военная контрразведка. – Что за чушь? Вы в своем уме? Что вы несете? – Она пятилась в глубину комнаты, затравленно озираясь. Обстановка отмечалась мельком – не было возможности проводить осмотр. Просторная гостиная, внушительная радиомагнитола в углу, мягкая мебель, в которой так приятно отдыхать после трудного рабочего дня. В глубине помещения была лестница на второй этаж. Слева – дверь на кухню. Все окна зашторены, по пространству растекался матовый свет. – Сядьте, – резко сказал Дымов, и женщина свалилась в кресло, которое отзывчиво промялось под ее телом. Разошлись полы халата, блеснуло кружевное нательное белье. Женщина стремительно запахнула халат. – Вам привет от доктора Гринбергса, фрау Маркс, – мягко сказал Влад. – Вы же помните доктора Гринбергса? – Не понимаю, при чем здесь доктор Гринбергс… Что вы хотите? – Не волнуйтесь, все хорошо, советское командование сохранит вам жизнь… если сами не попросите об обратном. Но сидеть вам придется – вы же понимаете, что опыты над заключенными безнаказанными не останутся? – Что за бред? – фыркнула дама. – Я работаю в медицинской лаборатории, мы занимаемся разработкой обезболивающих препаратов… – И их тоже, – допустил Влад. – Давайте ближе к делу, Хильда. Нам все известно про оскарин, про лабораторию «Волчий глаз», про доктора Абеля, и мы предлагаем вам сотрудничество. Это единственный способ сохранить себе жизнь. Когда-нибудь вы искупите вину и продолжите ваши медицинские изыскания – на пользу людям, разумеется. На женщину было страшно смотреть. Она покрылась смертельной бледностью, тонкие руки вцепились в подлокотники кресла и побелели. Все терзавшие ее проблемы отступили на задний план, стали ничтожными. Возникла более серьезная проблема.