Майя нехотя присела, отломила кусочек лепёшки и принялась медленно жевать, чувствуя как голод отзывается на почти позабытый вкус пищи. При виде еды у девушки громко заурчало в животе. Краснея от неловкости, она сконфуженно опустила голову. — На кухне сказали, ты ничего не ела эти дни. Намеренно? — чужеземец спрашивал мягко, без нажима и строгости. — Нет, — замотала головой дочь вождя, — Плохо выполняла работу, за это есть не полагается. — Кто так сказал? — Донья Луиса. — Поговорю с ней. Спокойный тон, участие и искренний интерес к её состоянию вызвали у дочери вождя щемящее чувство жалости к себе. События закрутились беспощадным смерчем, в широких потоках которого девушка не успевала сделать вдох. Слёзы подступали к горлу, и, стараясь совладать с собой, едва скрывая сильное волнение, Майоаксочитль попыталась перевести тему: — Что это? — кивком указала Майя в сторону оружия. — La Bellesta*. Не знаю этого слова на вашем языке. Увы, всё своё оружие я растерял, так что мне вручили повреждённый арбалет моего товарища, а я смог привести его в рабочее состояние. — А где твой товарищ? — Погиб, — пожал плечами Алехандро. «Ох, как глупо! Ну конечно погиб, иначе зачем бы ему отдали чужое оружие!» — Майя ругала себя за недальновидность. — Хочешь подержать? — неожиданно спросил испанец с некоторым озорством, — Только не стреляй. Кровью моей весь пол зальёшь, а я только порядок навёл. Майя скромно хохотнула, немного расслабляясь от шутливого настроения своего собеседника. Алехандро принёс увесистое устройство, вложил в руки Майоаксочитль и кратко пояснил принцип работы. — Смотри, одной рукой придерживаешь, другую кладёшь на спуск, локоть нужно приподнять чуть выше, — показывал он, — Смотреть нужно сюда, чтобы видеть цель. — Ох, не могу поднять. Очень тяжёлый. Алехандро придвинулся ближе, бережно приобняв, аккуратно накрыл её ладони своими, направляя руки, помогая прицелиться. Прядь его волос упала, невзначай касаясь щеки девушки. Дочь вождя вздрогнула. Она слышала, ощущала его спокойное дыхание, тепло сильных рук, направляющих мягко, без нажима. Среди грубых запахов костра, брезента, выделанной кожи и древесины Майя почувствовала его еле уловимый манящий оливковый аромат. Казалось, она забывала дышать, боялась пошевелиться, не знала, не понимала, как нужно себя вести. — При нажатии сюда, — испанец говорил тихо, низким глубоким голосом, — Выпускается арбалетная стрела, поражая противника, если повезёт, то прямо в цель. В тишине полумрака время как будто остановилось, или сама Майоаксочитль хотела, чтобы мгновение не заканчивалось, желала бесконечно слышать его голос, ощущать запах. Укутанная садким наваждением, Майя шумно вздохнула, почувствовав как в этот момент теуль улыбнулся одним краешком губ. «Забавляется, негодяй!» — возмутилась девушка. Прогоняя морок, дочь вождя сощурилась и насмешливым тоном шепнула ему на ухо: — А как же я в тебя выстрелю, если он не заряжен? — То есть эту идею ты не списала со счёта, верно? — лукаво подмигнув, испанец обнажил ровный ряд белоснежных зубов, — Перестраховка, — добавил он — Но, клянусь тебе, с таким оружием в руках ты выглядишь поистине опасно! В этот раз Майя заливисто рассмеялась, позволяя ненадолго позабыть о гнетущих невзгодах. Сидя рядом, пожалуй, неприлично близко, чужеземец разговаривал с ней непринуждённо, доброжелательно, низким бархатным голосом усмиряя волнение. Убрав опасное устройство в сторону, теуль продолжал беседовать с ней, рассказывая истории, случившиеся с ним во время экспедиции. Иногда Алехандро забывал какое-то слово на науатль и начинал изображать жестами, а Майя с улыбкой подсказывала ему. С теулем было легко и весело, уходила неловкость, пеленой тумана застилались свежие воспоминания о жутких событиях последних дней. — Каких только прозвищ не дали мне камрады, стараниями вашего тлатоани... — рассказывал испанец, когда в комнату вошёл его товарищ. — Ба, Ортега, я будить тебя пришёл, а ты коротаешь ночь с прекрасной сеньоритой. — Не завидуй, Берналь. — Поднимайся. Пора, — усмехнулся сослуживец, покидая комнату. Будучи вынужденным прервать беседу, испанец неожиданно посерьёзнел: — Майоаксочитль, не могу более докучать тебе. Я вынужден заступить на пост. Ты можешь остаться здесь до рассвета, нет нужны идти в комнату женщин среди ночи. Не волнуйся, тебя никто не потревожит, но если неловко, тогда позволь проводить тебя. «Не уходи» — застонала про себя дочь вождя, — «Хочу остаться, но не посмею». Вслух лишь тихо произнесла: — Лучше проводи меня, пожалуйста. *** В тёмном помещении, где спали новоприбывшие наложницы, Майе стало совестно переступать через соседок, нарушая их безмятежный сон. Пожелав испанцу спокойной ночи, она повернула в помещение кухни — единственное место, куда можно было отправиться ацтекской пленнице безо всякого надзора. Возле очага, в котором едва тлел слабый огонёк, сидела Чимальма, молча глядя на угасающее пламя. Дочери вождя было жаль её. Такая боль, если затянется, то лишь спустя несколько вязанок лет. Майоаксочитль молча подошла к женщине, присела рядом с ней и крепко обняла обеими руками, положив голову первой супруге на плечо. Так и сидели. Чимальма первая нарушила молчание: — Странное чувство. Мне хочется плакать, а слёз нет, как бы я ни старалась. — Значит нужно рассказать, разделить с кем-то тяжкую ношу. И тогда, вот увидишь, ты, подобно источникам Чапультепека, омоешь боль свою обильными слезами. — Ты говоришь как поэт. — Поэт, не создавший ни одного стихотворения. Чимальма задумалась на мгновение, наблюдая за слабой искрой погасшего уголька. — Можешь себе представить влюблённого Текуантокатля? — спросила она. — Не могу ни на миг, — честно ответила Майя, — Неужели ты застала его таким? — О, да, — мечтательно начала женщина свой рассказ, — На Шалтокане среди своих многочисленных сестёр и мачех я слыла дурнушкой. Высокая, худая, более смуглая, ну разве ж могла я рассчитывать на знатного столичного жениха? «И это я слышу от женщины, грация и красота которой превосходит дочерей императора!» — удивилась Майоаксочитль. — Текуантокатль, будучи молодым юношей, прибыл на наш остров с каким-то поручением от императора. Молодой, красивый, подающий надежды воин из самого Теночтитлана, быстро завоевавший славу и почёт при дворе тлатоани, был самым завидным женихом, и все знатные ацтекские красавицы стремились изо всех сил понравиться ему. Естественно, мой отец, касик Шалтокана, принял его в своём доме со всем подобающим церемониалом. — Но из всех невест он выбрал тебя? — Совершенно неожиданно. Отец устроил пышное празднество в честь прибытия знатного гостя. И я танцевала для него, демонстрируя свою невероятную гибкость и ловкость, то единственное, чего не было у моих сестёр. Ох, как он смотрел на меня. Я помню до сих пор, как пламя костра отражалось в его чёрных глазах, смотрящих безотрывно лишь на меня одну. — Чимальма опешила, — Майоаксочитль, мой рассказ огорчает тебя? — Вовсе нет, — воскликнула дочь вождя, — Прошу, продолжай. — Он вернулся в Теночтитлан и я была уверена, что больше мы не увидимся. Но к всеобщему изумлению вскоре он отправил богатые подарки, а с ними и сваху. Всё согласно традициям. И вот меня, юную, влюбленную, взволнованную предстоящей свадьбой, везут в столицу. Майя слушала, затаив дыхание. Рассказ Чимальмы плохо вязался с образом супруга, от того становилось не по себе. За столь короткий срок супружеской жизни, Майя так ничего толком и не знала об их общем муже. — Текуантокатль никогда не отличался чрезмерной нежностью, но, готова поклясться, он был ласков и добр со мной, как ни с кем другим. Вынужденный подолгу отсутствовать по делам империи, он всегда стремился ко мне. А когда возвращался в наше супружеское ложе, просто сводил меня с ума. Первая супруга замолчала, подняв голову, обращаясь взором к небу, а затем с тоской в голосе продолжила: — Я дважды носила под сердцем нашего ребёнка и дважды теряла, не успев произвести на свет. Вторая потеря едва не стоила мне жизни. Бледная, обескровленная я просто тихо угасала, но мой супруг был рядом и решительно не позволял мне умирать. Я очень мучилась тогда и Текуантокатль страдал не меньше, но, разумеется, внешне этого не показывал. Мы побывали у множества лекарей и знахарок, однако они так и не узнали, что за проклятье лежит на мне. Тогда Текуантокатль уговорил лекаря самого тлатоани, господина Киластли, осмотреть меня и исцелить, но дворцовый лекарь лишь заключил — я прогневала Богов, за это они не дают мне дитя. Киластли предупредил: третью потерю мне не пережить и рекомендовал супругу воздержаться от близости со мной. — О, Боги, Чимальма, мне так жаль, — прошептала Майя. Первая супруга печально улыбнулась: — Ради меня, супруг отказался от близости, всё чаще отправляясь в дальние походы. Но, будучи человеком военным, слышал насмешки от других вельмож и получал наложниц в качестве подарков от доброжелателей. Я просила его найти более достойную супругу, но мои просьбы вызывали у него лишь гнев. — Как любой мужчина, он не смог бы нести это бремя, — заключила Майя. — Верно. Кроме того, война ожесточила его сердце, — продолжала Чимальма, — Он приводил огромное количество пленных, ревностно следил за принесением их в жертву. Пленницами и рабынями более не пренебрегал, всё больше отдаляясь от меня. В то время мы с ним почти не говорили, стали бесконечно далеки друг от друга. Однако, моей главной соперницей была не невольница, Текуантокатль выбрал в спутницы жизни всю империю. — Зачем же тогда ему понадобилась вторая жена? — воскликнула дочь вождя. — Я не знаю, что происходило в ваших покоях и не берусь судить. Допускаю, Текуантокатль снова смог полюбить? — Исключено! — Майю передёрнуло, — «Я бы и вовсе предпочла забыть о том, что было в „наших“ покоях». — В таком случае, возможно, он женился из обычного честолюбия, хотел наследника благородного рода. — Наследников у него было предостаточно. — Да, но лишь от безродных рабынь, а не от благородной дочери вельможи.