— А мне позволительно присутствовать? — Капеллан считает это даже полезным. Возможно, что-то пошатнется в умах ацтеков и они добровольно придут к христианству. Всякое бывает. — Ты зовёшь меня с той же целью? — И да, и нет. Я буду счастлив встретить Рождество в твоей компании, Майоаксочитль, и совершенно не возражаю, если ты внезапно пожелаешь стать ярой католичкой. Однако, если тебе станет неуютно, ты всегда можешь покинуть нашу скромную мессу. Я смиренно это приму. — Что ж, если так, почту за честь сопроводить тебя. — Пришли. Куда ставить? — теуль водрузил корзину по указанию Майоаксочитль, — Месса будет поздно, после захода солнца я приду за тобой. Майя растерянно кивнула, невероятно смущённая внезапным приглашением. — Тогда до встречи, Майоаксочитль? — До встречи, Алехандро. Как и всегда, испанец одарил дочь вождя лучезарной улыбкой, а затем поспешно удалился. Как выяснилось позже, девушки, что сопровождали испанцев на пути в Теночтитлан, были все поголовно обращены в христианство. Некоторые из них старались относиться серьёзно к новому вероисповеданию и даже прилежно посещали церковные праздники, насколько позволяли походные условия. К рождественской литургии женщины готовились основательно — наряжались, делали причёски, доставали украшения из закромов. Одни красавицы умудрились найти нефритовые браслеты из своих скудных запасов, а другие изготовили украшения самостоятельно из перьев и ракушек. Но были счастливицы, которым теули подарили невероятной красоты разноцветные переливистые стеклянные бусы. Такой роскоши Майе никогда не доводилось видеть. Ей казалось, что это было что-то невообразимо дорогое и ценное, что яркими бликами затмевает свет солнца. Сама она, в спешке покидая поместье, успела схватить только разноцветную накидку с вплетёнными в узор перьями колибри, преподнесённую ей в качестве свадебного подарка. Спать на ней, как на циновке, было жалко, потому Майя не разворачивала и не надевала её ни разу. Что ж, видимо пришло время. Она развернула одеяние и на удивление по полу покатился, звонко бряцая, золотой браслет, купленный когда-то давно на празднике золотых дел мастеров. «Вот это да! Невероятное везение. Даже украшение есть» — дочь вождя подняла с пола вещицу, покрутила, — «Я и забыла о нём. Здесь изображён символ Сочимилько. Как будто чужеземный Бог напомнил мне о доме. Но доброе ли это знамение?» Алехандро пришёл после захода солнца, как и обещал. Держа в одной руке факел, что освещал лабиринты полумрака коридоров, чужестранец повёл её к импровизированной капелле. — Позволишь? — испанец взял её руку, заложив себе под локоть. — Позволю, — От робости и смущения Майя опустила взгляд. Что-то близкое было в этом жесте, но девушке безусловно доставляло удовольствие идти под руку с приятным ей мужчиной. Как и всегда, его болтовня постепенно расслабляла, развеивала неловкость, поднимала настроение и несколько воодушевляла предстоящим действом. Помещение так называемой капеллы было огромным, просторным с высоким потолком, позволяющее вместить всех прихожан, но, по меркам испанцев, «капеллой» называлось лишь номинально. С противоположной стороны теули водрузили помост, на стену приколотили крест, справа и слева за неимением скамей рядами располагались циновки. Прибывшие прихожане садились, в ожидании начала богослужения, а кое-кто из теулей шёпотом молился, стоя на коленях. Дочь вождя озадаченно поинтересовалась: — Нужно обязательно встать на колени перед твоим Богом, Алехандро? — Нет. Ты можешь просто сидеть, главное, тихо. С появлением Падре все присутствующие христиане, включая Алехандро, сложили руки перед собой и встали на колени, опустив головы. Святой отец величаво вышел к центру помоста, держа чётки и молитвослов и громко, заполняя всё пространство своим торжественным голосом начал читать молитву. Испанцы знали молитвы наизусть, вторили капеллану, бубня текст себе под нос и синхронно, как по команде, рукой рисовали в воздухе крест, громко повторяя «Amen». Это проделывали абсолютно все — и Алехандро, и рыжий теуль и даже сам Кортес. На помосте возле священника, чуть в стороне, стоял Херонимо и, помогая капеллану, шептал молитву вместе с прихожанами. На этот раз церемония действительно впечатляла своим масштабом. Но самое интересное ожидало дочь вождя несколько позже. Прочитав молитву, капеллан запел красивым глубоким голосом, казалось, совершенно несвойственным этому человеку. Песнопение целиком заполняло залу, отражаясь от стен и потолка, рождая волшебную атмосферу благодаря чудесам акустики. Херонимо пел в унисон, добавляя акценты, или намеренно брал выше, голосом создавая битональность. Мелодичные переливы то усиливались, звуча громче и возвышенней, то медленно угасали, а затем снова набирали силу, отдаваясь раскатистым эхом. Фрагменты текста теули пели вместе со священником своими низкими басами, колдовским хором проникая в самое сердце. От завораживающей красоты производимого звука, Майя сидела, широко распахнув глаза. Ей казалось, что прямо сейчас на её глазах рождался поразительный, сверхъестественный шедевр. Она перевела взгляд на Алехандро. Глубоким низким грудным голосом он тоже пел, закрыв глаза, всецело отдаваясь литургии. На мгновение Майя залюбовалась красотой его профиля, чётко очерченной линией подбородка, морщинкой, проступившей меж нахмуренных бровей. В таинственном полумраке капеллы он был действительно подобен сыну Кетцалькоатля, потому как такая безупречная, совершенно чуждая красота может быть сотворена лишь Богами. Дочь вождя сделала глубокий вдох и медленно опустила веки, наслаждаясь великолепием церемонии, пропуская волшебство через себя, впитывая целиком. По щеке скатилась слеза. Вся боль, копившаяся в душе, терзала, рвалась наружу, высвобождалась от томительной неволи, омываемая слезами. И от этого становилось легче. «Если ты слышишь меня, Бог теулей, прошу, не гневайся, укажи мне путь, дай знамение» — еле слышно прошептала Майоаксочитль. Иногда время может быть поистине прекрасно, но оно не делает остановок. На смену бесконечному благоговению приходила усталость, истощая душевные силы, погружая в безразличное забытье. Оглядев присутствующих, Майя пришла к выводу: все, кто прибыл на подобное богослужение впервые, были глубоко поражены. Месса никого не оставила равнодушным. Девушка не знала сколько прошло времени, когда капеллан замолк, произнёс завершающую речь и так же таинственно удалился с помоста. — Утомилась? — обратился Алехандро. — Нет, совсем нет. Напротив. — Если не клонит в сон, могу показать тебе одно интересное место, которое открылось мне совсем недавно. — Буду рада увидеть. — Тогда это нам понадобится, — заключил испанец, сворачивая циновку, — Возьми факел. И снова бесконечные дворцовые коридоры, поворот на лестницу, множество ступенек, затем снова таинственный проход и снова лестница и, наконец, они поднялись на крышу дворца Ашаякатля. Алехандро быстро свернул к небольшому строению, поманив Майоаксочитль за собой. Затем развернул циновку, вставил факел в специальный держатель и присел под каменной стеной, жестом приглашая Майю последовать за ним. — Присядь сюда, здесь по крайней мере безопасно. Вид на город невероятный, но лучше долго пейзажами не любоваться. Вдруг кто решит шальную стрелу выпустить. Да и часовых нет нужды тревожить. Майя подняла голову, отмечая яркую, фантастическую россыпь звёзд на ясном безоблачном небе. Церемониальный центр простирался далеко, близость пирамид захватывала дух. Никогда ещё ей не доводилось смотреть на сердце столицы так близко и так высоко. — Что скажешь о богослужении? — поинтересовался теуль. — Поразительно! Ваш Бог увидел мои слёзы. — Нет, Майоаксочитль, нашему Богу ты открыла своё сердце, а твои слёзы есть очищение. — Выходит, ему тоже нужны сердца? — Но вырезать их из груди ему без надобности, — поспешил пояснить испанец. Покрутив на руке браслет, Майя провела пальцем по выгравированному узору, отстранённо спросив: — Тоскуешь по родине? — Бывает, — пожал плечами Алехандро, — Особенно в минуты лишений. — Там далеко тебя, наверное, ждёт семья... — Это ты сейчас пытаешься узнать, не женат ли я? — хитро сощурился теуль. Майя негодующе фыркнула, скрестив руки на груди: — Это я сейчас узнала, что ты — язва! — Не сердись, Майоаксочитль, — ничуть не смутившись, рассмеялся чужеземец, — Когда сердишься, забавно морщишь носик, хотя не могу не признать — это добавляет тебе шарма. Дочь вождя по-прежнему смотрела на теуля недовольно, вопросительно выгнув бровь. — Ладно, ладно, — сдался Алехандро, — На родине семьёй не обзавёлся. Не успел. Зато потом на Кубе мне сватали одну солидную сеньориту. Дама была страсть как «хороша», так что я не удержался... Испанец сделал драматическую паузу: — Сбежал! Майя разразилась звонким хохотом. «Ну разве можно с этим человеком говорить о серьёзных вещах?» — покачала головой с улыбкой. Майоаксочитль не строила планов, не питала иллюзий, даже не представляла своего будущего, но всё же испытала некоторое облегчение после откровения Алехандро. — На каком языке говорил Падре? — перевела тему дочь вождя. — Латынь. — Ты знаешь латынь? — Да, разумеется. Изучал в отрочестве. — И петь ты тоже учился специально? — Брал уроки музыки и танцев, но не могу сказать, что сильно в этом преуспел. — Спой мне, — неожиданно попросила девушка. От внезапной просьбы испанец несколько опешил. В эту минуту прохладный ночной ветер обдал собеседников. Дочь вождя поёжилась, чуть плотнее укутываясь в свою шаль. — Зябко? — заметил Алехандро и слегка приобнял Майоаксочитль, согревая своим теплом. Устраиваясь поудобнее, Майя положила голову ему на плечо, наслаждаясь волшебством тихой рождественской ночи, затем нарочито строго спросила: