«Алехандро» — вздохнула Майя с облегчением, поспешно вытирая слёзы, — «Как хорошо, что ты пришёл. Сейчас ты нужен мне, как никогда. Жаль, наши встречи так редки». Сдержанно ответила: — Странно. Очень странно. — Слышал, что произошло. Геройствовала? — Отнюдь. Безнадёжно била хвостом, как аксолотль, прижатый к берегу. Ничего не могла сделать. А потом на нас кричал Малинцин, а одну из девушек... — дочь вождя сглотнула, подступивший к горлу ком, не в силах более продолжать. — Знаю, — кивнул испанец, — Прости, не мог прийти раньше. Капитан загружает работой, иной раз забываю и о сне. Алехандро мимолётно коснулся её руки, тихо, почти шёпотом приглашая: — Пойдём? — Пойдём, — утвердительно склонила голову Майя, — «Всё равно куда. Лишь бы подальше от этой поганой кухни». Испанец привёл её в свою комнатушку, взял в углу флягу и присел на циновку, приглашая дочь вождя присоединиться. Когда девушка примостилась рядом, Алехандро протянул ей сосуд: — Пей, станет чуть легче. Майя недоверчиво посмотрела на белесоватое содержимое фляги, взболтала вязкую консистенцию, принюхалась, но решила всё же попробовать сделать глоток. Противная жидкость растеклась по горлу кисловатым дрожжевым привкусом. — Ох-х, — Майя поморщилась, — Ну и гадость! — Чем богат, — пожал плечами Алехандро, — Но вообще странно, ты никогда не пробовала октли? Это же ваш напиток. — Его пьют только мужчины и, чаще, благородные. — Тогда сегодня объявляю день пьянства, — весело заключил испанец, — Не самый лучший способ, но поможет немного отвлечься от невзгод. Продолжая пить неприятную тёплую жижу, чувствуя как хмель несколько затуманивает разум, притупляет боль, Майя напомнила сама себе: — Отец мой пил октли преимущественно во время ужина. — Что случилось с твоим отцом? — поинтересовался чужеземец. — Ничего, — несколько испуганно ответила дочь вождя, — Жив, здоров. Я надеюсь на это, по крайней мере. — Я не понимаю, — нахмурился теуль, — Он находится здесь? Почему не пытается вызволить? — Нет, — печально мотнула головой Майоаксочитль, — Я не из Теночтитлана. Мой отец — касик Сочимилько. Мы с братом родились там. — А как в итоге оказались здесь? — Брат жил в столице по долгу службы, здесь же обзавёлся семьёй и домом. Меня сюда отправил отец, полагая, что Теночтитлан хорошо защищён и здесь, под присмотром брата, мне не грозит опасность. — А брат сбагрил тебя замуж? — Нет, что ты! Тепилцин никогда бы... — возразила Майя, когда её вдруг осенило, — Постой! Замуж я попала «благодаря» вам обоим! — Это как это? Я то тут причём?! — испанец оторопел от такого заявления. — В бою ты чуть не убил Тепилцина, но Текуантокатль помешал тебе. — А заодно и любезно пригласил «погостить», — ухмыльнулся Алехандро. — По нашим законам, Текуантокатль не позволил Тепилцину отправиться в чертоги Бога Солнца, Тонатиу, продлив ему жизнь, а значит, он имел право требовать от Тепилцина любую плату. — Хорош братец! Расплатился сестрой! — Был вынужден. Текуантокатль сам предъявил такое требование, а император одобрил. С непривычки Майя хмелела быстро. Тёплый октли уже не казался столь уж противным на вкус, а сей факт, что пьют они с теулем из одного сосуда, подобно челяди, её и вовсе не смущал. Темы разговора тоже становились хмельными под стать собеседникам. — Тосковала по мужу? Или, быть может, и сейчас тоскуешь? Майя нахмурилась, замотав головой: — Смотреть на казнь кого бы то ни было невыносимо! Но, да простят меня Боги, мысль о том, что нет более необходимости видеться с ним, даёт мне некоторое облегчение. — А как он объяснил тебе свой столь непредсказуемый порыв? — Никак. Мы с ним почти не разговаривали. Он считал болтовню с женщиной пустой тратой времени. Испанец чуть не подавился внезапным смешком: — Суров, однако, твой покойный супруг. Ничего не скажешь. — А чего это ты смеёшься? — лукаво возмутилась Майя, — Выудил из меня все секреты. Теперь сам рассказывай о себе! Кем был твой отец? Алехандро цокнул языком, нарочито патетично заявив: — Ох, Майоаксочитль, я из семьи небогатых, но знатных идальго. Правда, сын я пятый, так что после смерти отца остался без гроша за душой, вкусивший прелестей солдатской службы и кровавых битв. Отправился служить сперва на Эспаньолу, а затем на Кубу. Там и познакомился с доном Эрнандо и, воодушевлённый возможностью заработать в грядущей экспедиции, отправился в ваши земли. Сманила меня, беспутного, даль неизведанная. — Подожди! Разве ты не от несостоявшейся невесты сбежал сюда? — смеясь, Майя пихнула его локтем в бок. — Ах, ну да. Забыл, что уже проговорился. Оба разразились смехом, держась за животы. — А где эта Куба? Тоже далеко за океаном? — выдохнув Майя продолжила расспрос. — Сейчас я смертельно устал, но напомни мне как-нибудь, я покажу тебе карту, где изображены ваши земли, земли майя, Куба, Эспаньола, моя родина и ещё много чего. — Ох, ты устал, — развела руками дочь вождя, — Стало быть мне пора. — О, не-е-е-т, Майоаксочитль, не уходи. — сокрушённо протянул испанец, — Останься. Обещаю отвернуться носом к стене и сильно не храпеть. — К той стене, — указала Майя на противоположную часть комнаты. — К той стене, — подтвердил теуль. Майя, уставшая от жутких событий, с радостью растянулась на циновке, довольствуясь отсутствием необходимости возвращаться в покои женщин. Теуль расстелил кусок дырявого войлока напротив, отвернулся как и обещал, пожелал спокойной ночи и моментально уснул. Майоаксочитль, прежде чем погрузиться в сон, ещё некоторое время смотрела в потолок своим слегка затуманенным взглядом. Неловкости не было. Наверное, это всё октли. Глава 17 - К побережью К исходу месяца Ицкалли* и началу Немонтеми* — пяти бесполезных и несчастливых дней, во время которых ацтекам запрещено выполнять какого-либо рода работы, полагалось соблюдать пост и строгое воздержание — Майя неожиданно осознала, что вот уже почти год, как она живёт в Теночтитлане. Наступало Второе Кремня*, а произошло столько событий, как будто в столице год шёл за все пять. Майоаксочитль успела побывать замужем, овдоветь, загреметь в плен к заокеанским захватчикам, научиться военно-полевой стряпне и насмотреться всякого рода ужасов, не идущих в сравнение с рутинными отечественными жертвоприношениями. И самое то досадное, что ситуация ухудшилась просто катастрофически. Разумеется теули и слышать не хотели про Немонтеми и даже в пресловутые пять греховных дней заставляли девушек работать, а кого-то, в том числе, и прелюбодействовать. Это уж как кому везло. Если раньше чужеземцы не вмешивались в религиозные дела ацтекского народа, то в месяце Атлькауало* на празднике Тлалока были повергнуты в ужас необходимостью принесения в жертву детей, потому церемонию вероломно прервали, детей живых и здоровых вернули родителям и были вынуждены сдерживать недовольную толпу, ревущую и протестующую против такого вопиющего неуважения к Богу Дождя, чей гнев неминуемо приведёт к голоду всего Теночтитлана. С этих пор все церемонии строго контролировались теулями, жертвоприношения были, насколько это возможно, запрещены, от чего клокочущий гнев жителей столицы всё чаще выливался в попытки нападения на в край обнаглевших испанцев. Чужеземцы заходили с козырей — отправляли императора Монтесуму вновь произнести пламенную речь и успокоить народ, хотя набожному тлатоани категорически не нравилось нарушать установленный столетиями церемониал. Кроме того, конкистадоры посчитали целесообразным усилить охрану в занимаемом ими дворце Ашаякатля так, что особо удачливым бедолагам зачастую приходилось заступать на пост несколько ночей подряд. Как ни странно, по велению императора поставки продовольствия во дворец Ашаякатля не прекращались, теули получали в достаточном количестве провиант, тем самым имея возможность прокормить собственных солдат и армию союзников. Жителям столицы решительно не нравилось кормить чужаков, но вместе с теулями во дворце жил сам император, а оставить государя без провизии, приличествующей столу тлатоани, ацтеки не могли. На чужеземный стол поставлялись, выращиваемые фермерами фрукты, помидоры, амарант, шалфей, авокадо, перцы, маис, несколько разновидностей бобов, кроме того, ацтеки собирали грибы, дикорастущие фрукты и овощи и часть этих продуктов отправлялась во дворец теулей. В ежедневном рационе ацтеков мясо встречалось редко, потому такая роскошь как куропатки, кролики, зайцы, суслики или голуби преподносилась иноземцам лишь в особые дни по распоряжению тлатоани. Тем не менее, после полуголодного похода от побережья к стенам столицы, в текущих условиях испанцы практически пировали. Ежедневной обязанностью пленных девушек было приготовление маиса, как основного зерна в Анауаке. Зерна погружались на ночь в известь, чтобы облегчить очистку от шелухи, затем их отваривали и чистили, наконец, мололи между рифленой каменной скалкой и метате — каменной плитой на трех маленьких ножках. Из маисовой муки обычно делали тортильи, тонкие круглые пресные лепешки, испеченные на плоских глиняных сковородах. Тортильи быстро черствели и через несколько часов уже становились несъедобными, поэтому к каждому приему пищи обязательно пекли свежие. Из маиса также делали что-то вроде каши — алголе, — которую приправляли перцем или подслащивали сиропом из живицы агавы. Другим популярным блюдом были тамале — конвертики из толченого маиса, начиненные пикантными овощами или мясом. В качестве начинки для тамале могли использовать грибы, рыбу, кроличье мясо, бобы, индюшачьи яйца, зеленый и красный перец — и все это выглядело довольно аппетитно. Однажды девушки, пожелав порадовать мужчин деликатесом, раздобыли в качестве начинки весьма редкое и ценное лакомство — лягушек, улиток, головастиков и аксолотлей, от чего нежные, непривыкшие к такой роскоши желудки европейцев категорически запротестовали. Майя кухню люто ненавидела. Дни её проходили однообразно, в бесконечном молчании и рутинной работе, требуя зачастую демонстрации чудес выдержки и терпения. После инцидента с Чимальмой «коллеги» между собой практически не общались, а свою гордую и красивую подругу дочь вождя видела крайне редко без возможности перекинуться хоть парой слов. Скучала девушка и по свиданиям с Алехандро, в последнее время постоянно загруженного неведомой ей работой. В те редкие часы, когда им удавалось обменяться словом или ласковым взглядом, она находила в себе силы жить дальше и, казалось, день был прожит не зря. В месяце Тосоцтонтли* Чимальма, наконец, наскучила хозяину и снова вернулась в комнату женщин. Луиса хищно потирала руки, возможно, приложив ранее немало усилий для возвращения соперницы в прежнее положение. Супруга Педро де Альварадо снова добилась расположения мужа, была удостоена великой милости, сияла от счастья, гордо задрав нос. Майя, глядя на это, благоразумно рассудила: добрая Луиса — мир среди женщин, вот пусть и ходит в фаворитках как можно дольше. Возвращению подруги дочь вождя радовалась подобно малому дитя. Крепко заключив Чимальму в объятиях, Майя восторженно выпалила: — Чимальма! Какое же благо, снова видеть тебя! Женщина, тепло улыбаясь, крепко обняла Майоаксочитль в ответ: — Верно, Майя, это благо, — шалтоканка гладила подругу по волосам и говорила со странным спокойствием, несколько монотонно и отстранённо. Майя понимала, Чимальме наверняка приходилось несладко. Дочь вождя даже представить не могла, сколько раз шалтоканка наступала на свою гордость за все эти месяцы, но спрашивать об этом было бы неразумно.