Обрадованная Майя побежала в свою комнату, извлекая из пёстрой накидки свою единственную драгоценность — золотой браслет. Дочь вождя наскоро обернула украшение куском хлопковой ткани и поспешила передать носильщику. — Вот, господин, вместе с этом свёртком передай, пожалуйста, вождю Сочимилько, что его дочь Майоаксочитль покорнейше целует землю перед ним и сообщает, что с ней всё в порядке. Закончив разгрузку, мужчина забрал свёрток, посмотрел на Майю с некоторым сожалением и пообещал: — Передам, госпожа. Сейчас, когда большая часть теулей покинули город, Майя находилась в бесконечном страхе и ожидании беды. Дворец давил напряжённым безмолвием, отдаваясь гулкой пустотой в головах его обитателей. Майя отчётливо поняла, незримое присутствие Алехандро давало ей ощущение защищённости, и сейчас, когда он покинул столицу, её дальнейшая судьба снова попала в коварные лапы неизвестности. Сможет ли Тонатиу, рыжий командир теулей, обладающий, по словам Чимальмы, вздорным и вспыльчивым характером, держать своих товарищей в строгой дисциплине так, как держал Малинцин? Не атакуют ли жители столицы дворец, пока чужаков осталась лишь малая горстка? А если атакуют и теули попытаются улизнуть из города, женщин они заберут с собой или оставят во дворце на растерзание разъяренным соотечественникам? Майя рисовала в голове множество сценариев один хуже другого и известие о прибытии отца могло подарить надежду на спасение и возвращение домой. На приём продовольствия пришлось вызываться регулярно, с завидным упорством помогая девушкам таскать корзины с провиантом в ожидании того самого носильщика. Мужчина появился лишь на кануне главного праздничного жертвоприношения. Уличив возможность поговорить с дочерью вождя без свидетелей, носильщик поспешно сообщил: — Микспацинко, госпожа Майоаксочитль. Прошу простить что не признал в тебе особу знатного рода, — мужчина учтиво поклонился, — Твой отец поверил моим словам и действительно наградил меня, как ты и говорила. Он просил вернуть обратно твою вещь и наказал передать следующие слова «После великого танца вельмож, когда солнце начнёт клониться к закату и весь город с благоговением будет ждать великой жертвы, подойди к воротам в противоположной стороне от великого теокалли, я буду ждать тебя». — Благодарю тебя, — Майя склонила голову в коротком поклоне, — Касик Эхекатль более ничего не говорил? — Увы, Госпожа, это всё, что благословенный вождь велел передать мне. Больше мне нечего сказать тебе. — Пусть Боги хранят тебя, — благодарно улыбнулась дочь вождя. «Отец не оставит меня здесь» — воодушевленно думала Майя, — «Поможет сбежать? О, Боги, надеюсь, он знает наверняка, как это возможно провернуть». Вечером в женской комнате, оставшись наедине с подругой, Майя рассказала Чимальме о послании отца и предложила попытаться покинуть дворец вместе. У Майи никогда не было сестёр и Чимальма в полной мере стала для неё родной и близкой. Бросить шалтоканку дочь вождя не могла. Майя знала: отец не обидит подругу, поможет, укроет, защитит. Чимальма лишь печально покачала головой: — Майя, душа твоя прекрасна и благородна, я нижайше благодарю тебя за предложение, но не смогу присоединиться к тебе. — Но почему? — На Шалтокан я возвращаться не желаю, а жить в Сочимилько благодаря милости твоей семьи заманчиво, но всё же не для меня. Я более не хочу поклоняться нашим Богам, а укрывать христианку будет для касика слишком обременительно. — В таком случае, ты можешь отправиться к отоми, — не сдавалась Майя, — Там сейчас жена моего брата Тепилцина с семьёй. Отоми терпимы к другим религиям, они не будут вмешиваться. А Козамалотль и бабушка Кокото чудесные женщины! Они окутают тебя невероятной заботой и любовью. — Майя, я неустанно благодарю тебя, ты стала для меня родной и любимой. Я бы с радостью отправилась к твоей семье, зная как милосердны твои родные, но не могу. Я ношу под сердцем ребёнка теулей. Я не знаю, каким он родится, но если он будет бледнолицым или рыжим, похожим на чужеземного отца? Жрецы не упустят шанса принести Тлалоку в жертву столь чудесное дитя. Ни отоми, ни шочимилько, ни мешико ни кто-либо ещё из ацтеков не сможет защитить моего ребёнка. Выходит, моё место теперь здесь среди чужеземцев. Майя застыла, огорошенная внезапной новостью. Что ж, по крайней мере это объясняет внезапную отрешенность шалтоканки. — Как давно ты знаешь? — тихо прошептала дочь вождя. — Четыре луны у меня не идёт кровь, — спокойно отвечала Чимальма, — Майя, у меня никогда не было такого большого срока. Я неустанно молюсь христианскому Богу в надежде выносить и родить это дитя. Это станет для меня наивысшим благословением. — Попугай знает? — Ох, Бог мой, прекратишь ты звать его попугаем? — шалтоканка улыбнулсь, — Знает, потому и велел мне вернуться обратно. Особой радости это известие ему не принесло, скорее раздосадовало, но, тем не менее, он охотно принимал поздравления от Малинцина. — А тебе? Тебе это принесло радость? — Безмерно! — восклицала Чимальма. — Ты уверена, что теули не попытаются избавиться от незаконнорожденного ребёнка? — Майя упорно продолжала допрос. — Если хотели бы, уже б избавились и от меня заодно. Убивать детей не в их природе. — Чимальма, — признав поражение, вздохнула дочь вождя, — Я не знаю, свершится ли мой побег. И всё таки, пусть Боги хранят тебя. Я говорила и повторю снова — мне всё равно какие это будут Боги. — И тебя, моя дорогая и родная Майоаксочитль. Пусть удача сопутствует тебе, а план твой свершится! *** Тескатлипока путешествовал по Анауаку быстро, подобно ветру, лишь изредка отдыхая на каменных скамьях, что стояли вдоль дорог специально для него, бога «ночного ветра». Если Тескатлипока уличал человека в грехе, он жестоко наказывал грешника, но если путник, что встречался божеству на пути, мог приятно поразить, удивить его, очаровать чистотой помыслов, тогда Тескатлипока указывал ему путь, освящая дорогу счастливой путеводной звездой. В ночь перед главным праздником Майоаксочитль приснился сон, будто идёт она по пыльной дороге, великий Теночтитлан оказывается у неё за спиной всё дальше и дальше, а родного Сочимилько так и не видать. Сбившись с пути, дочь вождя садится на скамью, чтобы перевести дух и замечает на ней одинокого усталого путника. — Целую землю перед тобой, путник, — говорит она, — Не подскажешь ли ты в какой стороне славный город Сочимилько? — А зачем тебе в Сочимилько, прекрасная госпожа? — Я иду домой к отцу и матери. — Увы, — печально покачал головой путник, — Там ты не найдёшь ни отца, ни матери. И город свой не узнаешь. — Но где же мне тогда их искать? — Мне не ведомо. Но нужно ли тебе вообще их искать? — Конечно! — воскликнула Майоаксочитль, — Кроме них у меня никого больше нет! — Прости, госпожа, я ничем не могу помочь тебе. — А куда ты держишь свой путь? — вдруг поинтересовалась дочь вождя, — В Теночтитлан? — Нет. Я отправляюсь дальше, — путник указал в противоположном направлении, а затем сделав пригласительный жест, добавил, — Пойдёшь со мной, госпожа? Майя распахнула глаза, будучи в глубоком смятении. Неужели ей, презренной рабе теулей, приснился сам великий Тескатлипока? Но что он хотел сказать? Куда он направил её? Как понять «не найдёшь ни отца, ни матери и город не узнаешь»? От подобных снов становилось ещё тревожнее. Дочь вождя приподнялась, оглядывая комнату женщин. Её соплеменницы ещё безмятежно спали, а в маленькое оконце виднелось едва светлеющее небо. Наступало утро. Со страхом и нетерпением ожидала Майя сегодняшнего вечера, волнительно рисуя в голове возможное развитие событий. Отец так долго находился в Сочимилько, ревностно выполняя приказ тлатоани, и что теперь? Он действительно вызволит её? Что ж, как бы то ни было, скоро она это узнает. Сегодняшний день проходил в суете: девушки занимались подготовкой праздничного ужина для тлатоани и господ, сновали туда сюда, выполняли поручения. Однако, теули, как ни странно, были тоже подозрительно суетливы. В полном боевом доспехе, с оружием наперевес испанцы спешно перемещались по дворцу. Охрана ворот была усилена, увеличено количество часовых, воины союзных племён не выпускали из рук копья и макуауитли. Дворец всегда тщательно охранялся, теули были в боевой готовности, но сегодня это было особенно выраженно. Рыжий теуль, злой как пантера, раздражённо гаркал на своих солдат, бесконечно подгоняя: — Vamos, vamos!* «Каким образом я смогу подойти к воротам, если там целый гарнизон теулей?» — с испугом думала Майя, — «Куда их столько? Что происходит?!» К полудню значительная часть чужеземцев покинули дворец, как раз, когда начинался главный танец знатных вельмож Теночтитлана. Майя выдохнула было от облегчения, отправилась к воротам в ожидании вестей от отца, но как оказалось, напрасно. Вскоре послышались крики и выстрелы, началась паника, теули поспешно вернулись во дворец, заблокировали выходы, заняли позиции. Какой-то испанец, увидев Майю возле ворот, крикнул что-то на своём языке, грубо толкая её в направлении женских комнат. С великой тяжестью на сердце Майе пришлось повиноваться. Минуя коридоры испанской резиденции, дочь вождя слышала боевой клич соотечественников, звон оружия, свист стрел, крики на языке теулей, вперемешку с командами на науатле. Сомнений не осталось. Дворец в осаде. В женской половине пленницы пугливо озирались, шептали молитвы, закрыв окна от шальных стрел и дротиков, а заодно и забаррикадировав вход. Прятались все вместе на кухне среди печи, тепла и провианта, казалось бы, мудро, но в действительности, в первую очередь этот провиант пойдёт на нужды чужеземцев. Из-за отсутствия света в окнах, в помещении было очень темно, практически ничего не разобрать. Экономили масло. Никто толком не знал, что произошло, почему так резко настроение ацтеков переменилось. Ожидая завершения боя, девушки перешёптывались, пытаясь восстановить хронологию событий, но тщетно. Находясь взаперти почти без права выхода за пределы дворца, невозможно было знать наверняка. Лишь спустя некоторое время Херонимо де Агилар кое-как смог объяснить, что произошло. По его словам, до Альварадо дошёл слух, что ацтеки готовят мятеж во время их великого праздника Тошкатль. Не имея прямых доказательств, Альварадо, тем не менее, отдал приказ атаковать танцующих безоружных вельмож. Сперва был дан залп из аркебуз и арбалетов, а затем пехотинцы добивали уцелевших и раненых. Вожди, вельможи, знатные господа — все они погибли. Народ не смог терпеть вероломство чужеземцев, так гнусно и низко напавших на безоружных господ, в свою очередь Альварадо не ожидал столь всепоглощающей ярости, отчаянной ненависти со стороны ацтеков, вынужденный укрываться в стенах дворца Ашаякатля. С помощью своих аркебуз, пушек и арбалетов испанцы смогли в основном сдержать нападение, но гнев людей не ослабевал ни на миг. Осада продолжалась несколько дней, пока, теули не вывели императора для очередной пламенной речи с целью усмирения народа. Жители столицы снова послушали своего тлатоани, осада временно прекратилась, но город все еще был полон ярости. Кроме того, не взирая на увещевания Монтесумы, на сей раз поставка провианта была безоговорочно прекращена. Призрачный шанс покинуть владения теулей испарился подобно миражу. О побеге Майя могла теперь уже забыть. ---------------- * Речь Кортеса взята из материала по истории испанских завоеваний, авторства Берналя Диаса дель Кастильо «Правдивая история завоевания Новой Испании» * Vamos, vamos! — Давай, давай! Глава 19 - Последняя речь Монтесумы После недавнего инцидента жизнь во дворце превратилась в сплошное безмолвное ожидание беды. Провиант экономили, теули стояли на посту днём и ночью, а девушки тем временем работали молча, вздрагивая каждый раз при звуке очередного выстрела. Ацтеки совершали мелкие вылазки, попытки поджога, но до сих пор все диверсии испанцам удавалось пресекать, однако, порох, стрелы и картечь были практически на исходе. Ситуация патовая. Узнав о случившемся, Кортес, едва отпраздновавший победу над Панфило де Нарваэсом, поспешил вернуться в Теночтитлан. План капитана отчасти удался: после того, как конкистадорам удалось взять в плен Нарваэса и его приближенных, остальных соотечественников Кортес переманил на свою сторону, рассказав о несметных богатствах столицы Анауака. Некоторые детали капитан опустил, мощь и силу противника преуменьшил, шаткое положение испанцев среди ацтеков упомянул лишь вскользь, да и мощь союзника несколько приукрасил. Так или иначе, когда Панфило де Нарваэс, серьёзно раненый, потерявший в ходе боя глаз, был помещён под стражу в Веракрусе, Кортес с внушительным отрядом испанцев поспешил назад в столицу. Как это ни странно, но ацтеки позволили армии Кортеса с внушительным подкреплением снова войти в Теночтитлан и беспрепятственно добраться до дворца Ашаякатля. Армия двигалась по пустынным улицам, в безмолвной тишине, никто не встречал испанский отряд, не сопровождал. Жители в страхе прятались по своим домам, воины провожали презрительным взглядом и, казалось, яростью ацтекского народа был пропитан воздух. Город был на грани восстания. Но как бы то ни было, войско теулей всё таки воссоединилось.