*** Огромный по своим размерам дворец Ашаякатля столь внушительное войско вмещал с трудом. Пока командиры занимались размещением и организацией быта для новоприбывших, Алехандро, истосковавшись по милой сердцу смуглянке, поспешил в женскую половину к Майе. Дочь вождя он нашёл в глубокой печали, худую, бледную, разбитую и тревожно молчаливую. — Майоаксочитль, — тихо обратился он, — Здравствуй. Услышав его голос, Майя на мгновение оживилась — «Вернулся. Живой, хвала Богам!». Но, обернувшись, дочь вождя неожиданно вздрогнула. Теперь Алехандро выглядел как самый настоящий теуль в шерстяном дублете, шоссах, кожаной обуви на испанский манер и с оружием наперевес. Отличало его лишь отсутствие бороды. — Принарядился, — хмыкнула она. — Раздобыл, — кивнул он, — И, надо признаться, очень кстати к вашему промозглому сезону дождей. — Даже спрашивать не буду, откуда ты это взял, — дочь вождя улыбнулась, но улыбка получилась вымученной, — Я счастлива знать, что с тобой всё в порядке. — С тобой не в порядке, — испанец посерьезнел, — Я вижу. Расскажешь? — Только если пообещаешь не гневаться на меня. — Обещаю. Даже если окажется, что ты оглушила Альварадо, сбежала и подняла мятеж. — Почти угадал, — Майя нервно хохотнула. — Тогда я весь в нетерпении. История должно быть занятная, — Алехандро слегка потрепал её по плечу, — Пойдём. Пока во всеобщей суете не вспомнили об обжитой мною комнате и не подселили мне любезного соседа, мы можем спокойно поговорить. Для Майи эта маленькая тёмная комнатушка стала, пожалуй, самым уютным помещением во всём дворце Ашаякатля. Крошечное убежище с небольшим оконцем, наполненное вещами испанца, его запахом, за всё это время ставшее родным. Присев рядом, как обычно неприлично близко, она, стесняясь, молчала, не знала с чего начать. Однако, несмотря на то, что он теуль, Майя была полна решимости рассказать ему всё, поделиться страхами и сомнениями. Если это разочарует Алехандро, значит так тому и быть. — Расскажи мне о вашем походе, — начала она, — Вижу, ты не зря верил в дар убеждения твоего капитана. Малинцин привёл огромное подкрепление чудовищные силы. — Эти «могучие» силы ещё пороха не нюхали. Если узнают ваш народ в бою, будут неприятно удивлены. Но ты права, дон Эрнандо убедил их присоединиться. Их командира, Панфило де Нарваэса, удалось взять в плен. Теперь он содержится в крепости Веракрус на побережье, выглядит скверно, в бою получил ранение в глаз, так что угрозы больше не представляет. Кроме того, в нашем распоряжении его корабли, провиант и рабы, которых завезли с Кубы. — Рабов оставили на побережье? — Да, строить и развивать порт. Привычно тряхнув головой, Алехандро продолжил: — Слышал, что здесь произошло. Капитан, конечно, будет разбираться в случившемся, но действия Альварадо поставили нас в очень трудное положение. Вернуть контроль будет сложно, если не невозможно. — Что вы будете делать? — Не знаю. В такой ситуации моего опыта не хватает, придётся довериться решениям дона Эрнандо. Несколько помедлив, испанец чуть придвинулся, слегка приобнял дочь вождя, а затем тихо спросил: — И всё таки, Майоаксочитль, я желаю знать, как ты жила здесь в моё отсутствие. Хочу знать, что тебя печалит. Майя задумалась, мысленно возвращаясь к недавним событиям. Начала свой рассказ неспешно издалека, с подготовки к празднику, затем перешла к истории с носильщиком и браслетом, рассказала о Чимальме и, наконец, завершила повествование событиями того злосчастного дня и последующей осады. Испанец внимательно слушал её, хмурясь, но не перебивая. Когда она закончила, уточнил: — Тот носильщик передал тебе какую-либо вещь твоего отца? Если твой отец вождь, значит у него должно быть предостаточно всяких побрякушек. — Нет, тот человек вернул лишь мой браслет. — В таком случае, я думаю, носильщик обманул тебя. Он не говорил с твоим отцом. — Как? — опешила Майя, — Как это возможно? — Очень просто. Доложил кому-то из знати или жрецам. Возможно, кому-то, кто может с позволения охраны войти во дворец для переговоров с нами. — Но, зачем? — Я не так долго жил среди вас, но, полагаю, вдова опального командира, да ещё и пленница теулей, по мнению ваших религиозных светил, прекрасная пища вашим извечно ненасытным богам. И, хвала Господу, тебе хватило ума не прошмыгнуть мимо часовых в те пресловутые ворота и заодно подругу на сносях с собой не утянуть. — Не могу поверить... — дочь вождя закрыла лицо руками. — Майоаксочитль, я понимаю, как всё это звучит, но посуди сама, побеги совершают тайно под покровом ночи, тщательно всё подготовив и спланировав, но никак не средь бела дня через охраняемые выходы. — И ещё кое что, — испанец посмотрел на Майю серьёзно, но не без сожаления, — Твой отец не пытался и теперь уже не попытается вызволить тебя. Сама посуди, ты живёшь здесь уже добрую половину года, а он так и просидел в своей провинции, прикрываясь приказом императора. Да, Бог с ним с приказом, вождь Сочимилько мог прислать гонца к нам на переговоры. Клянусь тебе, я не стал бы тебя удерживать. Тем более, ты так убеждена, что твой отец защитит тебя. — Ты бы просто отпустил меня? — Майя подняла на него полные удивления глаза. — Не просто, но отпустил, — вздохнул испанец, — В плену гадко, сам знаю. Это естественно, что ты стремишься к своим родным. — Почему не отпустил сразу? — Куда? К жрецам на теокалли? Нет, не мог позволить тебе покинуть дворец абы куда, слишком уж жрецы ваши сумасбродны. Другое дело, вернуть тебя к отцу или брату. Брат, полагаю, сюда уже не сунется, а вот почему отец бездействовал, мне не ясно. — Он мог не знать, жива ли я вообще, — рассуждала дочь вождя, — Меня воспитывали в готовности расстаться с жизнью в случае попыток унижения и угрозы моей чести. А какова вероятность, попав сюда, избежать этой угрозы? На мгновение Алехандро потерял дар речи, несколько растерявшись от этой особенности её воспитания. И всё же позволил себе возразить: — Ты могла попытаться передать ему послание. — Не представлялось случая. Меня долгое время не допускали до провианта, так что связи с внешним миром у меня не было. Попросить тебя об этом, признаюсь, я бы не догадалась. — Допустим, но почему твой отец прибыл именно сейчас? Приказа тлатоани по-прежнему не было. — Думаю, всё это время он занимался тем, что предпринимал попытки вразумить вождей соседних городов. Уверена, вожди очень тяжело поддавались уговорам. Кроме того, влияние тлатоани на вельмож ослабевает, он почти растратил доверие своего народа. Огонь в маленьком светильнике с тряпицей, пропитанной кокосовым маслом, слабо вильнул, задрожал, медленно угасая. Испанец привстал, привычным движением перевернул тряпицу, добавляя масла, затем молча вернулся на прежнее место, глядя как огонь, благодарно разгораясь, осветил комнату, прогоняя мрак. Майя сидела неподвижно, глубоко погружённая в свои мысли. Дочь вождя прикрыла веки, тяжело вздохнула, по щеке медленно скатилась слеза. Голос, дрогнув, стал тише: — Алехандро, я хочу домой. Знаю, это звучит как ребячество, но Теночтитлан мне опостылел. — Сейчас соваться за порог равносильно самоубийству, — покачал головой теуль, — Всё, что можно сейчас сделать это ждать. Если нам удастся вернуть контроль, мы можем попытаться отправить весть твоим родным, если нет - нам всем придётся прорываться, чтобы покинуть город. Но обещаю, я постараюсь помочь тебе вернуться домой. По крайней мере, чем смогу. — И я бесконечно благодарна тебе, — дочь вождя склонила голову в знак почтения, — Великое благородство помогать простой рабыне. Не знаю чем я заслужила твою доброту. — Не надо, — испанец нахмурился, — Рабыней тебя считают соотечественники. Следующий вопрос вырвался сам собой: — А ты? Он аккуратно коснулся пальцами её подбородка, развернул лицом к себе, и, глядя в глаза, со всей серьёзностью ответил: — Майоаксочитль, ты дочь вождя, ты - госпожа! Волей случая попала сюда, вынужденная работать. А я, — Алехандро чуть помедлил, — Я оказался тобой очарован. На этот раз она не прятала глаз, не опускала головы. Испанец печально провел ладонью по её щеке, большим пальцем смахивая слёзы. В глубине его ореховых глаз читалась горечь, обжигающая их обоих, щемящая душу печаль от неизбежности расставания. Медленно аккуратно испанец коснулся её губ лёгким, невесомым поцелуем, словно спрашивая разрешения, призывая довериться. И она доверилась. Так же медленно Майя обвила руками его шею, зарываясь ладонями в густые буйные кудри, отвечая на поцелуй неуверенно, робко, как получалось. Алехандро не торопил, давал привыкнуть к его слегка обветренным губам, затем к лёгким касаниям языка, сладко опьяняя томительным дурманом. Теуль познавал комфортные ей границы, постепенно углубляя поцелуй, показывая таким образом, как нравится ему самому. Майя охотно это перенимала, пробовала сама, отвечая жарче и увереннее, податливо растекалась, как расплавленный шоколад в изящный сосуд, что он своими руками ваял для неё. В оконце пробивался слабый лунный свет, озаряя полумрак мягким жемчужным отблеском, играя призрачными бликами на стене. Дочь вождя чувствовала тепло рук испанца сквозь тонкий хлопок туники, вздрагивала, прижимаясь сильнее, окутанная пеленой хмельного тумана, не желая вырываться из сладкого плена. Его ладони скользили вниз вдоль лопаток, блуждали по спине, обнимали за талию, ещё крепче и неистовее, бесстыдно сминая податливую ткань её одеяния. Ей хотелось забраться под плотные слои дублета, выправить камизу, провести рукой по горячей спине, но нет, она не смела. Размеренная ласка длилась бесконечно, то распаляясь до дрожи, то медленно стихая, то снова разгораясь в нетерпеливом отчаянии. И снова становилось легче, притуплялась боль, на её место приходило пьянящее ликование, греховное нетерпение, отчаянное желание. Тяжело дыша, Алехандро крепко обнял Майю и, медленно останавливая, низким грудным голосом проговорил: — Майоаксочитль, я... — Майя, — шёпотом перебила дочь вождя, — Ты всегда зовёшь меня полным именем. — Майя, — повторил испанец, словно пробуя на вкус, — Красиво. — А Майоаксочитль? — Длинно, — улыбнулся он, зарываясь лицом в тяжёлый шёлк её смоляных волос, — А я ведь подарок тебе привёз. Теуль извлёк из поясной сумки кожаный мешочек, бережно вложив в маленькую смуглую ладошку. Дочь вождя расшнуровала кошель, извлекая целую нитку бирюзовых стеклянных бусин, переливающихся чарующим отблеском в слабом лунном свете. — Благодарю тебя, — девушка потеряла дар речи, — Они прекрасны, как безмятежное озеро. — Как море, когда оно спокойно, — согласился он, — Если окажется, что тебе придётся добираться в твой родной город самостоятельно, ты можешь использовать их как плату. Ваши купцы принимают эти блестяшки за нечто дорогое и ценное, пары бусин должно хватить, чтобы, например, заплатить лодочнику или рыбаку за переправу. Но должен тебя предупредить, стекло делается из песка, коего у вас навалом, так что, если потребуется, расставайся с ними смело без сожаления. Майя улыбнулась, одаряя испанца лёгким благодарным поцелуем. Он снова крепко прижал её к себе, мягко поглаживая по волосам. — Поздно, — шепнул он, — Провожу? Дочь вождя молча кивнула. Пожалуй, задерживаться более не стоило, слишком уж сильно хотелось остаться.