— Знаю, — усмехнулся испанец, — Стоит мне отлучиться, как у моей Майоаксочитль жизнь пестрит событиями. Теуль притянул её к себе, одаривая лёгким, мягким, почти беззвучным поцелуем. — Капитан пожаловал мне день отдыха. Хочу провести этот день с тобой. Можно? Федерика справится? — Уверена, что справится. — Тогда жди меня ещё до рассвета. Майя стыдливо опустила голову, тихо уточняя: — Мне распорядиться о провианте? — Распорядись, — посмеиваясь кивнул теуль, а затем лукаво сверкнув глазами завершил — Доброй ночи, донья Мария. — Доброй ночи, дон Алехандро, — с улыбкой вторила ему Майоаксочитль. *** Прохлада раннего утра игриво бодрила сонного путника, милостиво радуя в преддверии грядущего зноя. Тьма уже серела, но всё ещё настырно цеплялась за небосклон, противясь неизбежному рождению рассвета. Возле поместья Шикотенкатля Майю уже ожидал Алехандро, заранее навьючив лошадь всем необходимым. — Мы поедем на этом? — Майя с недоверием показала пальцем на диковинное животное. Огромных размеров зверь стоял спокойно, громко фыркая и неустанно мотая хвостом. — Да. Страшно? — забавлялся теуль. — Очень! — призналась дочь вождя, — Откуда он у тебя? — Это одна из раненых лошадей, что уцелела во время отступления. В боевых целях её уже использовать нельзя. Прихрамывает. Но для выполнения поручений вполне сойдёт. И тебя с удовольствием покатает. — Так уж и с удовольствием? — Как пить дать! Третий день меня спрашивает, когда уже Майоаксочитль изволит её оседлать. Майя прыснула от смеха: — Знать бы ещё, как на неё забраться. — Поставь ногу в стремя и дай мне руку, — скомандовал теуль. Майя повиновалась. — А теперь оттолкнись и попробуй забраться вот сюда, — испанец указал на изогнутую диафрагму сидения, — Я помогу. Не то, чтобы Майя была совсем неповоротлива, но этот манёвр она выполнила совершенно не грациозно. Ёрзая, сползая, кряхтя и в конечном итоге задрав юбку до неприличной высоты, она всё таки примостилась в седле. — Держись за луку, — Алехандро похлопал по выпирающей части каркаса, а затем поставил ногу в стремя и одним ловким движением тут же оказался верхом, — Поедем пока медленно, чтобы ты привыкла. Покладисто повинуясь командам, лошадь снова фыркнула и неспешно тронулась с места, медленно гарцуя по главной улице столицы Тласкалы. Восседать на дивном звере было непривычно, терялась опора, приходилось балансировать, но дочь вождя отметила про себя, что поездка верхом, хоть и менее удобна, чем, скажем, в паланкине, но давала некоторое преимущество для обзора и делало наездника значительно выше любого жителя Анауака. Вскоре перед путниками открывалась холмистая долина, окружённая зарослями опунции, а чуть позже унылый выжженный солнцем пейзаж сменился зелёным холмистым плато, где вдалеке виднелся лес и плодородные земли между реками Атояк и Заяпан. Алехандро чуть пришпорил лошадь, пуская галопом и через некоторое время вдали показались серые камни некогда заброшенного поселения. При близком рассмотрении, Майя поняла — это был целый церемониальный центр с несколькими пирамидами, главным теокалли, спиральным зданием и даже бассейном. Всё это было в заросшем полуразрушенном состоянии и, очевидно, построено предыдущими хозяевами этих земель ещё до прихода тлашкальтеков. Алехандро остановился возле главной пирамиды, помог Майе спешиться с лошади и привязал животное к дереву. — Поднимемся наверх? — предложил испанец, — Только аккуратно, здесь кое-где отсутствуют ступени. У основания пирамиды стояло два больших монолитных бассейна, вокруг которых располагались четыре скульптуры: жаба, змей, изрыгающий человека из раскрытой пасти, и две скульптуры с изображением человеческих лиц. Возможно так бывшие хозяева этого поселения изображали своих Богов, но Майе эти изваяния были неизвестны. На лестнице, ведущей в верхнюю часть здания, на глаза попадались некогда оставленные подношения в виде небольших глиняных статуэток. Часть из них была разбита или растоптана, часть изображений исказилась, потеряв достоверные черты, но всё таки, приглядевшись дочь вождя обратила внимание — чаще всего на этих фигурках изображались женщины от младенчества до старости, богато одетые, беременные или матери, несущие своих детей на руках или спине. На самой же вершине открывался невероятный вид на холмистую долину. Небо вдалеке уже раскрасилось пёстрой палитрой, солнце безжалостно пронзало ночную тьму своими лучами, грозясь вот вот подняться и осветить землю, а лес податливо вторил утренней гамме цветов. Путники расположились на верхних ступенях пирамиды, любуясь пейзажем, когда испанец первым решил нарушить молчание: — Ты скучала по родным вулканам. Отсюда их можно увидеть. Смотри! Действительно с теокалли виднелись едва различимые очертания вулканов Истаксиаутль и Попокатепетль, да и здесь, в низине, земля была богата лесами, изобиловала зеленью и больше напоминала родные края. — Один тлашкальтек сказал мне, — продолжал испанец, мягко приобняв дочь вождя, — Эта пирамида зовётся Шочитекатль «человек из цветов». Весьма поэтично на мой взгляд. — Нет, Шочитекатль скорее означает «человек, обречённый на цветочную смерть», — спокойно констатировала Майоаксочитль, — Это же теокалли. Для того и предназначено. — Цветочная смерть? — воскликнул испанец недоумённо, — Так высокопарно вы зовёте варварский ритуал, где жрец вырезает сердце? Дочь вождя кивнула: — Грудь человека раскрывается подобно цветку. — Бррр, хвала Господу, ты больше не будешь иметь отношения к этим ужасам, — Алехандро брезгливо поморщился, — Должен тебя заверить, я несказанно рад, что ты приняла нашу веру. — Ваш Бог так часто помогал мне. Я не могла поступить иначе. — О чём же ты его просила? — Прежде всего сохранить жизнь Чимальме и её дочери. Роды были тяжёлые, им обеим грозила беда. А ещё... — Майя чуть замешкалась, — Он даровал спасение тебе. Ты выбрался из Теночтитлана и оправился от ранения. Я не знала тогда, каких Богов просить, поэтому обращалась к Нему. — Лишь твоими молитвами я и остался жив, — Алехандро благодарно улыбнулся, крепче обнимая дочь вождя. Солнце уже стояло высоко, безжалостно нагревая камни, напоминая, сколь скоро теокалли испустит невыносимый жар и путникам придётся вернуться вниз к тени деревьев и прохладе утренней травы. Разговор получался обрывистый, теуль делал задумчивые паузы, неуверенно переминался, беспокойно ёрзая на каменных ступенях. — Майя, ты ведь, разумеется, знаешь, куда мы отправляемся? — тон испанца изменился, стал пугающе серьёзным. Дочь вождя заметно напряглась — очевидно, далее пойдёт разговор о скорой военной кампании. — До грядущего похода осталось немного, — продолжал испанец, — Я не могу знать наверняка сколько он продлится и чем завершится. Уповаю, конечно, на скорую победу, волею Господа, но, сама понимаешь, отправляясь на войну, рискую с неё не вернуться. Майя на это лишь твёрдо ответила: — Я готова отправиться с тобой и разделить твою долю, какой бы она ни была. Медленный вдох и тяжёлый выдох. — Нет, Майя, — Алехандро решительно отрезал, — Я не могу взять тебя с собой. Своей жизнью я рисковать вынужден, а вот твою обязан сохранить. — Я останусь в Тласкале? — спросила она настороженно. — Нет. Сейчас тлашкальцы нам союзники, но случись что — могут предать. Оставлять тебя в столь ненадёжных руках я не могу. Однако, слышал, дон Педро принял решение отправить Федерику с дочерью на побережье в Веракрус. Я хочу, чтобы ты поехала вместе с ними. Вы хорошо ладите, тебе не будет одиноко и ты будешь под защитой — порт Веракрус находится полностью под нашим контролем. Больше года назад отец отправил её из родного Сочимилько в Теночтитлан под защиту тлатоани, а сейчас её возлюбленный велит ехать к побережью под защиту чужеземцев. Судьба женщины всегда в руках мужчины — отца, брата, мужа или любовника. Увы, самостоятельно женщина не может распоряжаться своей судьбой. Если бы Алехандро дал ей выбор, она бы без раздумий отправилась вместе с ним, но выбора он не давал. Молча наблюдая за полётом птицы в низине тласкальских холмов, Майоаксочитль с горечью размышляла — «Оставит меня и пойдёт своей дорогой. Незримое клеймо женщины теуля хоть и не выжжено на моём теле, но навсегда останется со мной. Отныне я не буду нужна ни своим, ни чужим, но страшит меня вовсе не это. Мучительна лишь боль от неизбежного расставания». Глядя на эту молчаливую растерянность, Алехандро обнимал Майю, гладил, перемежал ласковые слова с поцелуями. Снова неуютно поёрзав на каменных ступенях «цветочной» пирамиды, попытался успокоить её, а заодно и себя самого: — Не печалься и не бойся. Мы обязательно вернёмся с победой! С первой же оказией я прибуду в Веракрус к тебе, любимая моя Майоаксочитль. — А я буду неустанно молить твоего Бога, Алехандро, — вздохнула дочь вождя обречённо, — Чтобы ты вернулся живым. И не важно, ко мне ты вернёшься или решишь идти своей дорогой. Я приму твой выбор смиренно и не перестану любить тебя. Слова этой отважной женщины тронули испанца до глубины души. Алехандро зарылся лицом в её волосы, опаляя дыханием, притягивая девушку ещё ближе: — Твои молитвы помогут мне, сберегут меня от стрел и копий, от бесовских ритуалов и дел нечестивых, а в минуты лишений мысли о тебе дадут силы и вернут к жизни. О чём ты говоришь? Какой своей дорогой я могу идти? Все пути неизменно приведут меня к тебе, а иначе не будет мне покоя, — теуль несколько замешкался, но через мгновение продолжил, — Майя, прежде чем расстаться так надолго, я хочу, чтобы ты стала мне супругой. Мысль о том, что там на побережье меня ждёт красавица жена, увеличит мою жажду жизни во сто крат. Даже под натиском противника. Разумеется, только если ты сама согласна на такого горе-супруга. Но, не тревожься, если не захочешь, я не... — Захочу, — пискнула Майя. Глаза её расширились от удивления, наливаясь слезами, дыхание сбилось, а сердце колотилось от волнения. Дочь вождя не ожидала, не мыслила, что теуль когда-либо произнесёт столь пламенные речи. Испанец, казалось, выдохнул с облегчением, перестав, наконец, ёрзать и возвращая привычный шутливый тон. — Я счастлив знать это. К тому же, мы с тобой оба христиане. Не пристало нам жить во грехе, верно? — улыбался Алехандро. Майя нервно хохотнула. Говорил о грехе и продолжал прижимать девушку ближе к себе, гладить по волосам, нетерпеливо целуя. — Будет в твоём замужестве и некоторая выгода, — продолжал он, расслабляясь и возвращаясь к свойственной ему болтовне, — Ты перестанешь быть рабыней, тебя не смогут никому передать или продать, а в случае моей гибели, ты, как моя единственная законная наследница, сможешь требовать всё, что за это время я успею заработать. Хотя, не сомневаюсь, камрады тебя обделят, — Алехандро недовольно фыркнул, — Однако совсем без средств к существованию ты не останешься. Из родственников в живых у меня осталось лишь двое братьев. Если уж они и захотят что-то оспорить, то пусть для начала поднимут свои задницы с уютных и весьма прочно насиженных чиновничьих кресел в стольном Толедо, а затем прибудут сюда. Полагаю, вряд ли они сподобятся на такое. — Подожди. Разве это всё будет законно? Чимальма сказала мне, что в вашей стране браки с чужеземками недействительны. — Если обряд проводит местный жрец, то да — недействительны. Но нас то с тобой обвенчает святой отец по всем законам церкви. Так что мы будем считаться мужем и женой даже в далёкой Испании. — А так разве можно?